— Отдохнуть хочется, — закончил он. — Поеду куда-нибудь проветриться.

— Уедешь?! — почти воскликнула Катерина Александровна и побледнела.

— Да, ненадолго, недели на две, — ответил он. — Тяжело как-то, прирос я к месту…

Катерина Александровна задумалась. «Нет, он не уедет, — мелькало в ее голове. — Я не хочу быть причиной его бегства из родного дома». Она вся раскраснелась и взволновалась. Через минуту она встала и положила руку на плечо Александра Прохорова.

— Милый, не лучше ли взять небольшую дачу… Это было бы полезно и твоему отцу, и Антону…

— А ты здесь останешься? — спросил он, подняв к ней глаза.

— Я возьму отпуск на месяц, — тихо ответила она.

Он не спускал глаз с ее раскрасневшегося прекрасного лица; она смотрела в окно на заходящее солнце и избегала встретиться глазами с взглядом Александра Прохорова.

— Глядите, глядите, она точно золотая вся! — крикнул Антон, вбежав в комнату и взглянув на сестру, облитую с головы до ног лучами заходящего солнца.

— Да, да, золотая! — задушевно произнес Александр Прохоров, горячо прижимая к губам ее руку.

Она ласково гладила его волосы и задумчиво улыбалась.

Через три дня семья перебралась на небольшую дачу в Лесной. Катерина Александровна, должна была приехать туда через неделю.

Стояли теплые, долгие летние дни. Солнце золотило каждую травку, его лучи прокрадывались в каждую щелку. Все в природе расцветало, распускалась каждая цветочная почка, щебетала в лесу каждая птица. В эту пору и людям живется лучше и привольнее, чем зимой. Но, может быть, никому не жилось так хорошо в это лето, как Катерине Александровне и Александру Прохорову. Они ловили дни отдыха и дни любви. Оба эти человека не считали отдыха и любви целью своей жизни, но, как рабочий народ, наработавшись до поту лица из-за куска хлеба, они сознавали, что и отдых, и любовь были лучшей наградой за дни труда, за дни будничных столкновений с чужими людьми, за дни мелких жизненных дрязг. После месяца полной, беззаботной свободы молодые люди готовились снова приняться за свои обычные занятия с новыми силами, с новой энергией и спокойной душой. Даже Марья Дмитриевна, хлопотавшая по хозяйству и не без сердечного удовольствия, хотя и жалобным тоном, учившая «свою кухарку», как нужно служить «благородным господам», была, по-видимому, спокойнее обыкновенного и, казалось, не мучилась никакими мрачными предчувствиями. Ее веселило присутствие всех ее детей и детей Данилы Захаровича в ее доме, и если какая-нибудь забота волновала ее, так это забота о каких-нибудь пирожках для детей. За детьми Данила Захаровича она ухаживала почти больше, чем за своими детьми, постоянно говоря им: «Не взыщите, кушайте, деточки, что бог послал. Ведь вы к сладенькому куску привыкли у папаши!» И дети любили добрую и простенькую «тетю» гораздо более, чем свою мать. Они были очень рады, что Катерина Александровна решилась сойтись с Павлой Абрамовной. Первый шаг к сближению с Павлой Абрамовной Катерина Александровна сделала через силу, и сделала его только ради Леонида и Лидии. Она боялась, что Павла Абрамовна не станет отпускать детей гостить к ней. Но против ее ожидания Павла Абрамовна очень обрадовалась возможности «освободиться» от детей и очень откровенно заметила, что они «надоели ей как горькая редька». Павла Абрамовна была женщина откровенная. Из вежливости Катерина Александровна пригласила к себе и Павлу Абрамовну, но та сказала, что она никуда не выезжает и, конечно, только обрадовала этим племянницу своего мужа. Дела, таким образом, устроились к общему удовольствию: Леонид и Лидия приезжали на дачу на три, на четыре дня; Павла Абрамовна разъезжала куда-то с Карлом Карловичем; Антон и Миша радовались присутствию в их доме двоюродных брата и сестры, а взрослые члены семьи могли не опасаться за внезапное появление в их доме никем не любимой матери этих детей. По-прежнему печально влачил свою жизнь только Данило Захарович, все еще содержавшийся под арестом. Но и у него уже явились кое-какие надежды на освобождение, хотя он и не мог сказать наверное, когда они осуществятся.

Так жилось кружку наших героев в это лето, и нечего говорить, что все-таки счастливее всех его членов были Катерина Александровна и Александр Прохоров. Она по-прежнему читала и училась; он напечатал и подготовлял ряд статей о воспитании вообще и о воспитании в закрытых учебных заведениях в особенности. И ее учение, и его литературные труды шли довольно удачно под влиянием полного душевного спокойствия и светлого счастия. Он уже сделал себе имя в литературе, хотя не очень громкое, но честное и вполне достойное уважения. Катерина Александровна гордилась его успехами на этом поприще. Ни одна черная мысль, ни одно робкое опасение за будущее не смутили в это время их счастия.

— Милая, как это ты решаешься теперь входить в мою комнату без телохранителей? — шутил однажды Александр Прохоров, встречая Катерину Александровну в своей комнате в мезонине дачи.

— Хочешь, я их позову сейчас? Антон, Ми… — начала Катерина Александровна звать братьев.

— Тсс! — зажал ей рукой рот Александр. — Теперь поздно! Не извольте распоряжаться в моей комнате.

— Ага, испугался! — засмеялась она. — Да ведь их и не докличешься, они в лес ушли… Вот разве маму позвать?..

— Ну, полно, полно, нам хорошо и одним…

— Да, хорошо! — прижалась к нему Катерина Александровна. — Знаешь ли, что мне иногда думается? Мне кажется, что я лучшей жизни не желала бы. Пусть бы всегда, всегда так жилось…

— Вечно бы было лето, вечно были бы мы вдвоем, как Павел и Виргиния? — смеялся Александр.

— Нет, нет, не то! — поторопилась возразить Катерина Александровна. — Я хотела бы работать, много работать, жить в шумном обществе, среди тревог, волнений и, пожалуй, неприятностей, жить так до усталости, до того, чтобы душа запросила отдыха и любви, твоей любви, твоих ласк, не смущаемых ничем.

— А, так ты вот как! Ты меня считаешь чем-то вроде сладкого третьего блюда в праздник, — смеялся Александр.

— А разве ты не считаешь нашей любви, нашего отдыха тем же? Уж в самом деле не хочешь ли ты сам увезти меня куда-нибудь на необитаемый остров Тихого океана, чтобы вечно, вечно отдыхать и наслаждаться одной любовью?..

— Нет, нет, одно сладкое вредно…

— И наскучит, перестанет казаться сладким… Помнишь пословицу: не узнаешь горького, не узнаешь и сладкого…

— Оттого-то нам и живется так хорошо теперь, что мы уже вкусили очень много горького…

— Да, милый, милый, сколько пережито… Порой все прошлое мне кажется сновидением… Иногда я сама не знаю, как я могла пережить все это, когда начну вспоминать день за днем прошлую жизнь… Подвал, голод, глупая школа, пьяный отец, беспомощная мать, вымаливание куска хлеба, поиски за местом, оскорбления со стороны разных Зубовых, скорбь за бедных детей, разлука с тобой… А та минута, когда я думала, что ты убит… Одной ее довольно, чтобы сойти с ума… Ведь я уже тогда верила в твою любовь, знала, что только с тобой я дойду до цели…