Идти по ровному месту в условиях экваториальной гилеи трудно, но пробираться по лесным дебрям при значительном наклоне почвы через камни и рытвины еще труднее. Носильщики с тяжелой поклажей на головах, босые карабкались по камням. Лианы и зелень прикрывали поверхность примерно до уровня колен, и было нельзя правильно рассчитать положение ступни по отношению к поверхности. При каждом шаге нога попадала либо на ребро, либо на скользкую покатость камня. Если босая нога как-то примерялась к неправильному положению, то кованый сапог скользил, и мне крепко досталось от ушибов при частых падениях и от выворачивания ступни. Через несколько часов у меня заболели голеностопные суставы и голова. Несколько раз я тяжело упал и довольно сильно ушибся. Часов в одиннадцать дня после прыжка сапог заклинило между камнями, я упал на бок и в колене вывернул ногу. Минут пять молча от боли сжимал зубы, потом сгоряча сделал пару шагов, но боль заставила остановиться. Опираясь на палку и прихрамывая, потащился дальше, но к полудню окончательно выбился из сил. Бодрое и ровное настроение сменилось раздражением. Наконец, я не выдержал и повалился на камень.

— К черту, давай отдохнем, Мулай!

— Да, но…

— К черту, всякие «но».

— Но…

Голова трещала, колено ломило, этого было достаточно, чтобы не пускаться в длинные споры. Я поднял голову и молча стал смотреть на капрала, в упор, глаза в глаза. Мулай этот взгляд знал. Он замялся, указал рукой на другой склон узенького оврага, где мы остановились, вытянул руки по швам и отчеканил:

— Сейчас дождь, бвама. Идти дальше надо.

Посмотрел на тучи, прислушался к отдаленному грому. Я устал и вымотался, решительно не хотелось карабкаться вверх по камням. Словно читая мои мысли, загудели носильщики: они уже сбросили ноши, им тоже хотелось отдохнуть, и они глухим ропотом поддержали меня.

— Ладно. До дождя успеем!

Получше устроил ногу, хотел опустить голову и подпереть ее руками, но услышал странный шум, который не был громом. Поднял глаза и увидел: вверху, метров в двадцати от меня, в том месте, где овраг изгибался, вдруг выросла стена тускло-блестящего желе, вернее, мясного студня — бурого, влажно блестящего, с множеством неблестящих включений. Это была не секунда, а доля секунды, и вода с шумом обрушилась на меня.

Нас поймал поток воды от ливня, который уже грянул где-то выше по склону горы: он опередил тяжелое движение туч. Сейчас же гроза и ливень достигли и нас.

Несколько секунд я несся вниз среди сучьев и камней. Потом завяз в необычайно пышном кусте на нижнем изгибе оврага, ухватился за ветви и приподнялся на руках. Кругом было почти темно, небо во всех направлениях рассекали чудовищные молнии, воздух сотрясался от адских взрывов. Мертвый фиолетовый блеск изменяет очертания вещей, я с трудом нашел удобный развилок ветвей, пролез в него и выбрался из ревущей воды, которая уже переполнила овраг, катясь по склону вниз. При вспышках молнии я увидел еще несколько фигур, люди карабкаясь вверх, спасались из потока.

Через четверть часа все было кончено. Выглянуло солнце. Лес расправил свой наряд и заблистал новой красотой. Что же случилось с моим отрядом? С моим бывшим отрядом?

Гораздо ниже этой извилины оврага мы вынули из кустов три исковерканных трупа, избитых камнями, исколотых и распоротых сучьями. У одного носильщика хребет был переломлен так, что тело сгибалось назад и вбок как резиновое. Недоставало пяти человек. Напрасно мы кричали и звали, обследовали местность и до вечера ждали. Из двадцати пяти человек, кроме меня, осталось шестнадцать: пятнадцать носильщиков и капрал, в том числе мой любимец — великан Тумба. Серьезно никто не пострадал, все получили легкие ушибы и ссадины. Оставшиеся носильщики сохранили способность двигаться, и отряд мог утром отправиться дальше.

Более значительными были потери в снаряжении. Внизу, под горой, мы тщательно обыскали кусты, все, что судьба нам оставила, было найдено вблизи, до изгиба оврага. Первый мощный удар воды поднял тюки и забросил их в кусты там, где овраг резко поворачивал в сторону. Тюки даже не развязались, вода просто вдавила их в плотную зелень. Люди и тюки, обогнувшие место изгиба — погибли. Далеко внизу среди мокрой зелени мы нашли не только изуродованные трупы, но и отдельные вещи: банки с концентратами, глюкозой, солью и спичками, коробки с патронами, ружья. Три четверти имущества было потеряно, но самое ценное сохранилось. Мы могли существовать и идти вперед. Главное было в форсированном марше, потому что людей осталось больше, чем запасов. Возвращаться обратно — далеко, сворачивать в сторону — опасно, у меня не общая карта, а вырезка в виде ленты, на которой отмечен мой маршрут и ничего больше. Отклонение от маршрута — гибель! Я беспрерывно ощупывал болтавшуюся через плечо сумку с навигационными инструментами. Сохранились они, сохранилась и жизнь.

Собрал людей, через капрала объяснил наше положение. Вещи переупаковали так, чтобы каждый мог получить свою долю груза. Трупы оттащили в кусты, выбрали удобную площадку, как всегда, в круг сложили тюки. Я объявил, что сейчас будет роздана еда и начнется отдых.

Когда все поели, я приготовил себе мягкое ложе и лег. Мысли, обгоняя друг друга, теснились в голове: об ускорении марша, о необходимости усилить поиски дичи. Мы скоро приблизимся к болоту, там будет птица. Лесные дебри начнутся после переправы через реку, так что дичь и успешная охота нам обеспечены. Но завтра же надо…

Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся. Тумба. Лицо его было взволновано.

— Что случилось. Тумба?

— Бвама, где ящик?

— С патронами? Зачем они тебе?

Великан нетерпеливо отмахнулся.

— Где маленький живой человек?

Я засмеялся. Дети!

— Иди спать, Тумба!

Поворачиваюсь и закрываю глаза. Так вот, завтра… Снова рука на плече, на этот раз тяжелая и твердая.

— Бвама, где маленький человек, который наша жизнь? Где?

Большие черные глаза смотрят в упор, тревожно и возбужденно. За спиной великана головы других носильщиков и капрала. «Весь лагерь на ногах, что за черт…» — мелькает в голове. Сажусь и говорю спокойно, с деланной улыбкой: