Шрифт:
«Нет!» — говорю себе, беру кувшин прохладной воды и на веранде принимаю душ. Мне кажется, что спокойствие восстановлено.
«Нет и нет!» — повторяю себе строго. Но перед тем как войти в комнату, я не могу удержаться и оглядываюсь. Какая ночь! Какая нега, расслабляющая, сладкая, влажная и жаркая. Пьянящий аромат ядовитых цветов… Глухие и воркующие звуки из деревни, полей и леса — я знаю, что сейчас делают птицы звери и люди.
— Кровь кипит! — шепчу я, сжимая руками виски. — Африка… Нет и нет! — громко и строго говорю я себе. — Это решено.
Твердо вхожу и сажусь на постель. Поужинаем, она — домой, я — спать. Завтра много работы. Не глядя на Люонгу, наливаю себе стакан виски. Люонга что-то мягко и вкрадчиво говорит, кокетливо покачивая головкой. Между ее лицом и моим, как бы играя, порхают синие бабочки. Я не хочу этого видеть и отворачиваюсь. Тогда она берет обеими руками мою пылающую голову и порывисто прижимает к груди. Сладкий запах иланга. Маленькие темно-золотые груди похожие на чудесные еще не распустившиеся цветы. Я закрываю глаза.
Ночь. Двадцать пять человек мучаются в тяжелом забытьи. На поляне тускло мерцает пламя костра, освещая фигуру дремлющего дежурного. Между кустами уже повис холодный туман. Вокруг угрюмо сомкнулся черный лес, из которого доносятся рычание и вой, стрекотание и треск, жужжание и писк.
А завтра будет опять все то же — отчаянная борьба за километры, те же опасности и страдания, гроза и ливень и такая же ночь на следующей опушке. Двадцать пять человека опять уснут, не зная, что каждая новая ночь приближает их к смерти, и этих ночей осталось не так уже много.
Глава 7. «На моем жилете восемь пуговиц…»
В Леопольдвилле мне дали армейскую карту и сделанные с воздуха снимки Итурийского леса. Эти данные были объединены топографами в виде бумажной ленты, на которую нанесены все подробности и ориентиры моего прямого пути через гилею. С возможной точностью, учтя рельеф местности, количество рек и протяженность болот, специалисты рассчитали скорость движения моего отряда. Еще в молодости, когда был моряком, я научился определять местонахождение по солнцу и звездам. После нескольких уроков в Леопольдвилле я быстро восстановил свои старые знания, дополнил их новыми и купил самые лучшие инструменты. Дюжина леопольдвилльских старожилов, бывавших в гилее, проинструктировала меня о возможных ошибках, о бытовых подробностях и промахах и различного рода опасностях. Наконец, мне дали капрала — опытного и боевого пограничника.
Чего еще я мог желать?
Предприятие представлялось трудным только в смысле физической нагрузки и непредвиденных случайностей — прежде всего укусов пресмыкающихся, особенно ночью, когда змея может заползти в лагерь и сонный человек невзначай ее потревожит. Конечно, непредвиденное бывает и в жизни, ненароком можно попасть под автомобиль и в авиационную катастрофу, можно после хорошей попойки утонуть в собственной ванне. Бояться случайностей — вовсе не рождаться, я не был трусом, обладал неплохой головой и завидным здоровьем. Я ехал в Африку с одной целью — не вернуться живым, и рискованность моей затеи вполне соответствовала идее путешествия. Но, вступив в гилею, я осознал в себе перемену — из смертника превратился в живого человека с не очень ясно формирующимися планами. С каждым днем пути все больше и больше мне казалось, что жить стоит, но с одним условием — посвятить себя борьбе за уничтожение позорной власти де Хаая-Чонбе. Это был бунт совести, деятельной совести, которая не расплывается в словах. Я чувствовал в себе кипение ярости и теперь решительно отбрасывал мысль об уходе из жизни, но внутреннего равновесия у меня все-таки не было. В самом себе угнетало сомнение.
«Я имею право на жизнь, потому что беру на себя великое обязательство!» — гордо восклицал во мне один голос, а другой ехидно пищал:
«А почему тебе захотелось жить только тогда, когда ты вплотную приблизился к моменту смерти, да еще попал в такие тяжелые условия? Это мошенничество, ты надуваешь самого себя!»
«Изменение моего отношения к окружающему начиналось давно и внешне вылилось в удар по графскому лбу и теперь заканчивается отказом от самоубийства, — оправдывался первый голос. — Смена мыслей выше моих сил. Но я честен!»
«Гм… — сомневался второй. — Хочешь сохранить жизнь под вексель. А не похоже ли это на желание у Мартина Идена плыть, когда он прыгнул за борт? Что-то вроде истошного визга “спасите”! Если ты честен, то хоть, по крайней мере, не будь трусом: не поворачивай назад, поставь на карту свою драгоценную жизнь, господин бывший потенциальный, а ныне будущий социальный герой! Если ты отступишь перед опасностью здесь, то помни — отступишь и в будущем, ибо красивые отговорки всегда найдутся!»
Я шел вперед, чутко прислушиваясь к спору двух внутренних голосов, колеблясь и страдая. В конце концов решился окончательно: «Если умирать, то стоя. Если жить, то как боец. Благополучно выведу своих людей из леса, вернусь в Европу и нападу на эту банду», — повторял я себе мысленно. Внешне выпрямлюсь, надвину шлем, выставлю вперед подбородок и веду свой маленький отряд, напевая сквозь зубы: «На моем жилете восемь пуговиц»… Они были в те дни, когда я имел жилет.
В лесу трудно определить рельеф почвы, в экваториальном и подавно. Кругом высятся деревья высотой в пятнадцатиэтажный дом, но приметы все же имеются и там… Однажды в полдень отгремел обязательный ливень, после него я услышал журчание. Это куда-то вниз стекала дождевая вода: значит, мы на склоне горы. Справился по карте и с удовольствием установил, что вышел на нужное место и вполне своевременно. Все шло хорошо, согласно расчетам: пройдем этот невысокий кряж вдоль по боковому склону, спустимся в низину, пересечем болото, на плотах переберемся через широкую реку и начнем подниматься в гору. Впереди будет двурогая вершина. Возьму курс на седловину и сейчас же попаду в обжитые места и на дорогу. Дальнейшее зависит от определения точки выхода на дорогу, по обстоятельствам нужно будет свернуть вправо или влево, через день пути наш геройский отряд торжественно войдет в ворота фактории № 201. Генеральный отдых, стирка, потом чисто выбритый, надушенный, щеголяя новеньким обмундированием и бодрым видом своих людей, во главе с орденоносным капралом появлюсь при дворе короля Бубу. Это будет прощание с Африкой. С настоящей Африкой! Затем — Европа и борьба.