Шрифт:
— Работай! Работай, ребята! — закричал Хайдар, холодея от ужаса. — Лос!
Кемал стоял на уцелевшей стене. Собственно, делать ему здесь было нечего, взобрался он на стену с единственной целью получше осмотреть двор. Он мог спрыгнуть, но в последний момент решил остаться, гордость не позволила показать свой страх перед фашистом.
Немец шел не спеша, тяжело печатая шаг. На этот раз он даже не взглянул на пленных, направляясь к воротам. Может быть, ему позвонили по телефону, и теперь он шел по важному делу, которое занимало его целиком.
Он поравнялся со стеной, и Кемал сверху увидел его светлую плешину, два блеснувших стеклышка пенсне, скрепленные золотой дужкой на крупном носу. И словно что-то толкнуло Кемала. Он не успел ничего подумать и даже почувствовать, — просто нагнулся, взял почти целый кирпич и со всей силы бросил его вниз.
И только когда немец упал, Кемал, мгновенно вспотев, понял, что он сделал. Он слышал, как хрустнул череп, как потемнела от крови плешина, как отлетело, исчезнув в пыли, пенсне. Никто не мог видеть немца по эту сторону стены, за шумом работы услышать этот дьявольский хруст, но ведь сам Кемал стоял на виду у всех, и часовые, если только смотрели в его сторону, конечно все поняли. Ему было страшно отвести взгляд от лежащего внизу фашиста, но он пересилил себя и оглянулся.
Конвойные стояли рядом. Остроносый угощал ефрейтора сигаретой, что-то сказал, и оба засмеялись.
Нет, ничего не заметили. Значит, у Кемала есть время хорошенько все обдумать.
Он спрыгнул вниз и взялся за лом.
Он работал исступленно, бил и бил ломом по кирпичным сцементированным глыбам. А мысли лихорадочно метались в его голове. Что делать? Что теперь делать?…
Кемал не заметил, как Хайдар, на ходу развязывая веревку, которая заменяла ему ремень, зашел за стену. И тут раздался душераздирающий крик.
Бледный, с трясущимися губами и глазами, неимоверно расширенными от ужаса, выбежал Хайдар из-за стены и заметался по двору.
Конвойные щелкнули затворами, ефрейтор приказал на всякий случай:
— Хальт!
Это было излишним, так как кроме Хайдара никто не двинулся с места. Только перестали работать.
— Там! Там! — кричал Хайдар, указывая на стену.
Ефрейтор на секунду глянул туда, подскочил к Хайдару и сильным ударом автомата сбил его с ног.
— За что? Это не я! — завопил Хайдар.
Но ефрейтор деловито, словно всю жизнь только этим и занимался, несколько раз пнул его сапогом в лицо и выругался:
— Verdammt noch mal! [8]
Ефрейтор приказал что-то солдату, и тот засеменил на своих кривых ногах к воротам, — наверное, к телефону.
Кемал не выдержал, шагнул вперед.
— Не троньте его! — крикнул он, взмахнув ломом. — Это я убил!
Но ефрейтор по-своему понял его жест, вскинул автомат и скомандовал властно:
— Platz nehmen Puhe! [9]
8
— Проклятье!
9
— По местам! Молчать!
Каджар шагнул к Кемалу:
— Ты?
Кемал опустил голову.
— Так вышло… Не удержался…
Ефрейтор снова прикрикнул на них:
— Still, Schweinehunde! [10]
Прибежал запыхавшийся солдат, сказал что-то ефрейтору, тот кивнул, не сводя с пленных настороженного взгляда.
Хайдар неподвижно лежал у их ног.
— Он не виноват, — взволнованно сказал Кемал Каджару. — Это я. Пусть заберут одного меня. Я скажу им.
— Молчи уж! — зло прервал его Каджар. — Раньше надо было думать. А теперь все равно. Будут они разбирать, как же!
10
Тихо, собачьи свиньи!
У ворот послышался шум мотора. Громко топая сапогами, вбежали солдаты, подхватили под руки бесчувственного Хай дара и поволокли на улицу. Потом унесли тело убитого.
— Эх, грех на душу взяли, — вздохнул Никодим Арсентьевич. — Нехорошо вроде получилось.
— Я же хотел… — начал было Кемал.
Но Каджар не дал ему договорить:
— Ладно, хватит об этом. Беритесь-ка за работу.
И уже вечером, когда они возвращались в лагерь, Каджар сказал:
— Вообще-то, как говорится, собаке — собачья смерть. Боюсь только, не наболтал бы он там лишнего, может, что и слышал такого. Вы не знаете — он ведь ходил, капал немцам. Но мелочам, правда, лишнюю пайку зарабатывал. Но таком на всякое способен.
Никодим Арсентьевич только вздохнул в ответ. А Кемал сказал:
— Все равно я себе не прощу, хоть он и предатель.
Каджар усмехнулся:
— Давай, давай, покайся перед аллахом. — И вдруг перешел к другому:
— Видите, на стене крупные буквы? Так вот там написано: «Лучше умереть, чем быть рабом в Сибири!» Чуете, чем пахнет?
И засмеялся тихо, с затаенной радостью.
Кемал долго не мог уснуть. Лежал с закрытыми глазами, думал о случившемся и ругал себя за опрометчивость, не жалея слов.