– А это еще кто? – Ян подозрительно вглядывается в один из портретов. – Евтушенко?

– А что?

– Ничего. А почему же Вознесенского не вывесил?

Но это уже поэтические комплексы. Ян знает своих современников наизусть. Но Андрей Вознесенский возникает в разговоре неспроста, он тоже побывал в Сашином «криминалистическом музее» и даже стихи о нем написал, которые начинались так: «Саша Марков, ты король криминалистики… и дитя…»

По дороге на новоселье, у памятника Ленина с черепом, белым от голубиного помета (что ни делали, чем ни посыпали, а голуби садятся и гадят, и гадят), в палисадничке с розами Саша встречает кого-то из своих сослуживцев, и тот сообщает, под бо-оль-шим секретом, что через перевал «прорвались» татары и их теперь караулят здесь, у Ленина, чтобы схватить, усадить в автобус и завернуть обратно.

Почему татары? Ну день сегодня такой, Ленин в свое время дал крымским татарам автономию, а Сталин их выслал… Вот они и едут из ссылки, чтобы возложить свои венки Ленину. А у здешних властей мандраж: мобилизовали милицию, выставили кордоны…

В сквере много публики, разной и по-разному одетой. Но какая-то она особая, слишком плотно расположилась и слишком старательно отдыхает. А может, так нам кажется.

– А эти… тоже ваши? – спрашивает Ян, с интересом оглядываясь.

– Туг все наши… – отвечает шепотом Сашин сослуживец.

– И старушка с газетой?

– Это – активистка! Недавно двух типчиков с английского теплохода словила, когда свои антисоветские книжечки стали совать!

Этих активисточек-бабулек, с дореволюционным партийным стажем, мы уже встречали; по прибытии какого-нибудь зарубежного судна с экскурсантами они, отмобилизованные родной партией, выходят на набережную и изображают местных жителей… И блюдут, и блюдут.

– А вон тот, с перевязанной рукой… – Ян хулигански прищуривается. – У него там не пулемет запрятан?

– Вам шуточки… – вздыхает Сашин сослуживец. – Сейчас бы тяпнуть красненького… И чего этим татарам неймется… Сами не пьют и нам не дают…

– Не переживай, – говорит Марков. – В прошлом году они тоже прорвались, но их в Алуште задержали… Идем с нами, тут я знаю один ларек…

По дороге Марков вспоминает, что в прошлом году кто-то из Москвы (из самых, самых!) нагрянул в Крым, и выставили вдоль всей дороги охрану из шпиков: все одинаковые, в темных плащах и фетровых шляпах, которых здесь и зимой не носят… У каждого в руках для маскировки книжка… Причем одна и та же.

– Надеюсь, не Пастернак? – как-то натянуто шутит Ян.

В поисках ларька мы натыкаемся на Стасика Славича, долговязого, с пшеничными, как поется в какой-то песне, усами. Они с горноспасателем Юрием Буряковым уже приняли и теперь глубокомысленно обсуждают мореходные данные зашедшего в порт пассажирского судна «Иван Франко».

Мы врываемся в их неторопливую беседу и, объединив усилия, берем в разлив по стакану «Кокура»… А Буряков, прихлебывая, повествует, как сегодня ночью их группу спасателей подняли по тревоге и они карабкались по отрогам Ай-Петри на скалу, где засел какой-то чудик, любитель острых ощущений… Выпил для подкрепления сил и полез, а как протрезвел, стал звать маму…

– Как же он залез?

– А хрен его знает… Вообще там отвесная скала. Но в подпитии и не такое бывает…

Вспоминаем разные похожие случаи, наполнив еще по стакану.

Я рассказываю про кежемского рабочего, не пьяного, который в тайге, в малиннике, столкнулся носом к носу с «хозяином», с медведем то есть, и, удирая от него, скакнул от страха в экскаваторный ковш, на высоту два с чем-то метра… Специально приезжали замерять. Думали, вот рекорд, в область на соревнования пошлют, а он, бедолага, когда попросили прыгнуть, едва метр одолел…

Татар с их венками нет, и мы переходим к винному погребку под названием «Бочка». Там бочки кругом: бочки-стулья и бочки-столы и конечно же из бочек и наливают. Но главное, в разлив предлагают мадеру.

Именно здесь писатель Войнович, впервые приехавший в Ялту, наткнулся на вывеску: «ТРАКТИРЪ»… Даже охнул от неожиданности: «Неужто… сохранилось?» Мы отвечали: «Ага. Так с дореволюции и стоит. Даже цены те же!»

А тут накануне происходила съемка фильма «Неуловимые мстители». Группа уехала, а вывеску снять забыли. Она потом еще долго там торчала, вызывая недоумение у приезжих.

После мадеры следует портвейн «Таврический», а потом еще и херес, горьковатый на вкус и сухой, хотя в нем целых двадцать градусов… Возникает спор, может ли сухой херес иметь столько градусов, но многознающий Славич пересказывает историю про дрожжи, которые один наш винодел прихватил во время экскурсии на винзаводе в Испании – как бы попробовать на вкус, – так за щекой и вынес… И вот он… Сухой херес!

Вспомнили про здешнего винодела Колю Алпеева, которого отец, шахтер из Донбасса, попросил привезти винца… «Хоть понюхать, чего ты там изобрел… В своем Крыму!» Ну Коля, чтобы не ударить в грязь лицом, весь год собирал, копил в мензурочках из коллекции Массандры какие-то редчайшие мускаты… Привез в чемоданчике, а отец по такому важному случаю дружков-шахтеров созвал… Все приоделись, чинно так сидят, ждут, когда их поить начнут.