Шрифт:
Собственно, в этом и заключалась ее шутка, что перед самым моим появлением она сказала:
– Посмотрите, какое лицо будет у моего мужа, когда он войдет!
Думаю, что лицо у меня было и впрямь ужасным, и не случайно.
Нетрудно было представить, что меня ждет. Я весь вечер пил лимонад, потому что должен был теперь вести домой машину. Но мне еще всучили пьяных гостей, чтобы их доставить домой, и пришлось их, плохо помнящих свой адрес, развозить. И кто-то вдобавок наблевал мне в машине…
Вернулся я домой трезвей трезвого, проклиная и юбилейного дружка, и машину, и мою остроумную женушку…
И свою собственную жизнь.
Ко всем прочим бедам, мне конечно же положили в тарелку то самое, пресловутое, нетерпимое мною горло.
– Но зачем, зачем тебе потребовалось выпивать? – повторял я, ощущая себя кругом несчастным. – Тебе нужна была эта рюмка?
– Нет, – отвечала бывшая жена. – Но это же интересно.
– Какой же интерес заставлять меня мучиться? – стонал я.
– Зато какой эффект, – возразила она. – Это была лучшая шутка вечера. Я думала, ты упадешь в обморок, такое было у тебя лицо! Но ты держался молодцом.
– Какое у меня было лицо?
– Сам знаешь какое.
– Не знаю.
– Какое бывает у мужчины, когда он не выпьет.
– Значит, трагическое!
– Ну, если это трагедия!
– А что же это? – простонал я.
– А это уже, мой дружок, комедия…
– И то, что наблевали в машине?
– А вот это серьезно. Но я берусь убрать.
А все-таки лучшая шутка произошла этой ночью, подумалось. Когда я застрял в лифте. И, лучше чем сама жизнь, не умеет шутить никто. И какое у меня сейчас лицо, можно себе лишь представить.
Я не стал наливать в колпачок, надоело. Я отхлебнул прямо из горла: «Герман, привет». А второй глоток – за шутников и за шутниц! Хоть в древние времена говорили иначе: «шутиха».
Когда-то на моей свадьбе нам, новобрачным, подарили складную байдарку, наполненную всякими другими подарками, и Герман описал это в стихах:
Разгорелась печка жарко в старом клубе, у реки,Вносят легкую байдарку жениховские дружки,Вносят бережно подарок, россыпь яблоков по дну,И вино различных марок поднимает на волну…Заканчивалось оно довольно бойко:
И жених не хлещет водку, пьет румынское вино,Я б женился, дайте лодку! Сыпьте яблоки на дно!Он и в самом деле потом, непробиваемый холостяк, по моему примеру, женился, хоть лодку ему и не дарили… Звали ее Катя – длинные волосы и заливистый такой голос, дома в застолье она с удовольствием пела русские песни. Но Германа она не любила. Это было заметно сразу. При всех костила его, особенно за то, что не умеет зарабатывать, а от стихов его никакого прока.
И жених не хлещет водку, пьет румынское вино…Мы встретились в Переделкине в нелегкий для нас обоих час, и я отчего-то спросил:
– Герман, я вспомнил почему-то твои стихи, посвященные свадьбе… А почему вино – румынское?
– А шут его знает, – отвечал. – Мне показалось, что ты пил румынское вино… Ребята внесли тогда эту лодку на своих плечах, все были поражены, а в ней даже два спортивных костюма и посуда, и яблоки, и вино…
– А ты… Ты какое пил?
– Не помню, – сознался он. – А разве не румынское? Теперь я задумался.
– Может, болгарское? Или венгерское?
– Если ты настаиваешь, я заменю, – сказал он. И прочел вслух: – «И жених не хлещет водку, пьет венгерское вино…»
– Нет, румынское все-таки лучше, – согласился я. – Звучит по-другому. А водку, ты прав, я тогда еще не пил… Ну, то есть не хлестал… Это потом…
– После развода?
– Да. Я несколько лет по чужим домам скитался. С Библией и пишущей машинкой, все, что я взял из дома. Ну, еще иконы. А вот на антресолях в бывшей квартире я заложил вино, в честь детей – Ивана и Дашки, – четыре бутылки, привезенные из Крыма, с датой их рождения. Хотелось, понимаешь, соблюсти традицию, ну, как в лучших старинных домах. Ты ведь помнишь, я об огромном столе мечтал… Как у тестя с тещей… Стол, а кругом чтобы дети, внуки, даже правнуки пусть… И я всех их угощаю… И такая радость, что они вокруг меня… А тут недавно бывшую жену встретил на улице, спрашиваю: вино-то, мол, цело? Которое на антресолях… Его бы достать, когда им по восемнадцать будет!