— Командир, вышли на траверс линии фронта, — напомнил штурман Аркатову, отгоняя невеселые мысли.

— Стрелкам усилить осмотрительность! — приказал Аркатов сержантам Валентину Старых и Ивану Горбенко.

— Глядим в оба, — отозвался Старых.

Ночь была светлая и истребители наверняка рыскают в небе.

Бомбардировщик некоторое время шел над морем, затем развернулся влево на девяносто градусов и взял курс на Керченский пролив. Вскоре впереди закачались длинные лучи прожекторов. Они наклонялись из стороны в сторону, опускались к горизонту, шаря по небу. И вдруг вспыхнул еще один, самый длинный, самый мощный голубой луч. К нему метнулись другие, скрестились в одной точке. Вокруг заполыхали разрывы. «Поймали, — подумал с горечью Золотарев, не сомневаясь, что в лучах прожектора [106] самолет Артемьева с замполитом на борту. — Удастся ли летчику вырваться из этих опасных щупалец?»

Бомбардировщика видно не было, но судя по тому, что лучок скрещенных лучей спускался и снаряды рвались ниже, самолет снижался. «Почему он не бросает САБ? — волновался Семен. — Пора бы... Неужели что-то с самолетом? Или с экипажем?»

Надо было готовиться к бомбометанию, а Золотарев не мог оторвать от пучка прожекторов глаз: «Что с самолетом-осветителем?! Почему до сих пор нет САБ?»

Золотарев на всякий случай приказал стрелку-радисту взять в свою кабину парочку светящих авиабомб.

— Горбенко, приготовь «лампаду», — крикнул он по СПУ. — Будем действовать самостоятельно!

И в это время впереди загорелась САБ, осветив внизу приткнувшиеся к берегу баржи, съезжающие с них машины и танки.

— Пятнадцать вправо!.. Так держать! — крикнул Золотарев, открывая бомболюки. — Еще пять.

Светящая бомба висела чуть в стороне от косы, ветром ее относило как раз к центру, где шла разгрузка барж.

— Сброс!.. Разворот вправо...

Уходя от цели, Семен еще раз взглянул в перекрестие лучей, и ему показалось, что он видит в них падающий самолет. Он закрыл глаза и отвернулся. К горлу подкатил горький комок...

И как же он был рад, когда, приземлившись на своем аэродроме, на первый вопрос технику вернулся ли экипаж Артемьева, услышал: «Да, вернулся, вернулся он, товарищ капитан!»

Потом он узнал, что было с экипажем...

Артемьев, ведя бомбардировщик к цели, испытывал вину перед замполитом: хотя капитан сам вызвался лететь, надо было его отговорить: все-таки слаб он еще был, не отошел от контузии.

Беспокоило и другое: как штурман поведет себя над целью? Раньше он был хладнокровным, смелым человеком, но контузия могла повлиять на психику: Артемьев знал случаи, когда летчики после аварии или ранения становились нервными, боялись при посадке удара о землю, в сложной обстановке терялись...

Однако, чем дальше летел самолет, тем больше Артемьев [107] убеждался в необоснованности своей тревоги. Казаринов вел себя так, будто только вчера вернулся с боевого задания.

— Снижаюсь, — сказал Артемьев и убрал газ.

Рев моторов утих, лишь слышался свист вращающихся лопастей винтов.

— Командир, впереди берег. Доверни пять градусов вправо, — попросил штурман. Артемьев накренил машину. Слева, совсем рядом, проползла полоса прожектора. Справа вспыхнул еще один луч, потом другой, третий.

Так держать, открываю люки. — Казаринов сосредоточил внимание на береговой черте. Он различил черные точки у самого уреза воды, определил, что они движутся, — вражеская техника. Кое-где светляками вспыхивали огоньки — водители включали подфарники.

— Сброс! Разворот вправо! — скомандовал штурман. Взревели моторы. Самолет, круто забирая вправо, устремился от берега. В бледно-желтом трепещущем свете сразу появились земля и море. Светящая бомба повисла чуть в. стороне от косы Чушка. Ветром ее несло к цели. Сотни лучей взметнулись вверх. Но было поздно. Бомбардировщик удалялся в сторону моря.

Казаринов наблюдал за обстановкой. В воздухе вспыхивали разрывы снарядов. Зенитки открыли ураганный огонь. Лучи прожекторов метались по небу. А внизу штурман рассмотрел приткнувшиеся к берегу баржи, длинную колонну машин и танков.

Зенитки продолжали ожесточенно вести огонь. Некоторые из них били но светящей бомбе, стараясь погасить ее.

«Быстрее бы группа выходила на цель, — мысленно торопил Казаринов однополчан. — Самый удобный момент для удара». Однако взрывов на земле пока не было видно. Штурман с тревогой посматривал на светящую бомбу. Около нее все ближе и ближе рвались снаряды.

Наконец среди барж взметнулся огненный султан, а затем взрывы заполыхали по всему побережью. Фашисты заметались по берегу, их танки поползли в стороны, но бомбы безжалостно крушили их.

Казаринову хотелось немедленно развернуть самолет и обрушить на гитлеровцев висящие в бомболюках бомбы. Но надо было выждать...

Некоторое время штурман держал курс на север, затем дал команду летчику развернуться на сто восемьдесят [108] градусов. Самолет направился к полыхавшей пламенем цели. Впереди преграждали путь лучи прожекторов. Иногда в них мотыльками мелькали самолеты; сразу же несколько лучей скрещивалось там...