— Командир, видишь баржи? — спросил Казаринов.

— Вижу.

— Держи на них.

Вдруг яркий свет ударил по кабине.

— Так держать! — крикнул Казаринов, прикрывая глаза ладонью.

«Еще немного, еще немного», — мысленно повторял он, боясь, как бы летчик не стал выходить из лучей прожекторов.

Но Артемьев и не думал выходить из них. Опустив на глаза светозащитные очки, он не отрывался от приборов. Он знал, что самолет на боевом курсе, что до цели осталось несколько секунд, что ее нужно уничтожить.

Кругом взметались огненные вспышки, шум моторов заглушали разрывы снарядов. Осколки гремели по обшивке. Самолет трясло и бросало, словно он попал в грозовое облако.

— Так держать! — упрямо повторял замполит, следя за целью.

Слева со звоном что-то треснуло, в кабину ворвался поток воздуха.

— Так держать! — крикнул Казаринов, нажимая кнопку сброса бомб.

Облегченный самолет подбросило ввысь, и было похоже, что от взрывной волны.

Артемьев накренил машину и энергично толкнул штурвал от себя. Бомбардировщик скользнул вниз. Стрелка указателя скорости быстро пошла по окружности -скорость росла. Еще мгновение — и самолет окунулся в темноту. Вскоре глаза освоились с темнотой, и Казаринов Увидел объятую огнем косу. Пылала и баржа, по которой он целился. От нее во все стороны летели огненные брызги, по-видимому, там рвались снаряды.

Артемьев перевел бомбардировщик в горизонтальный полет. И тут же снова их ослепило. Летчик бросил машину в пикирование, крутнул штурвал в одну сторону, в другую.

Однако на этот раз прожекторы крепко держали самолет.

Снова рядом грохнули разрывы. [109]

— Курс девяносто пять! — крикнул Казаринов.

Сильный удар оборвал его голос. Бомбардировщики вздрогнул всем корпусом. Его швырнуло в сторону и выбросило из режущего глаза потока света.

Артемьев почувствовал недоброе, окинул взглядом приборную доску, едва различая зеленоватые стрелки. Потянул штурвал на себя. Но он не подался.

«Неужели заклинило управление?!» Летчик напряг силы. Тщетно. Он почувствовал, как по лицу и спине покатились холодные ручейки. Неужели конец?.. Самолет по-прежнему не подчинялся воле пилота, стремительно несся к земле. Стрелка высотомера угрожающе отсчитывала оставшиеся метры: 700, 600, 500... «Прыгать!»

Артемьев взглянул вниз. Цель осталась позади. Впереди — наша территория. Попутный ветер отнесет к своим...

— Товарищ капитан, — позвал он.

Ответа не последовало. «Потерял сознание...»

— Стрелки, прыгайте! — приказал Артемьев.

— Не могу, командир, ранен, — отозвался стрелок-радист.

Свист воздуха все нарастал, усиливалась вибрация. Выдержит ли самолет? Стрелка указателя скорости уже прошла красную запретную черту. До земли оставалось метров триста. Еще немного и прыгать будет поздно.

«Прыгай, прыгай!» — словно кто-то противным голосом зашептал в ухо.

«А экипаж? Бросить его?»

«Но ты имеешь на это право. У тебя нет другого выхода».

«Имею право? А замполит разве не имел права не лететь? Но он полетел. И теперь бросить его? Бросить экипаж?..»

Летчик убрал газ и поочередно нажал на педали. Нос самолета заходил из стороны в сторону. Руль поворота работал. Это приободрило Артемьева, и он снова потянул штурвал. За его колонкой зловеще светилась стрелка высотомера. 250, 200, 150 — безжалостно пробегала она цифры. Летчику казалось, что он уже ощущает холодное дыхание земли.

И вдруг Артемьев услышал тихий, но твердый голос Казаринова.[110]

— Спокойнее, спокойнее, держись, друг!.. Попробуй триммером...

Летчик схватился за маховик триммера и стал быстро вращать его. Почувствовав упор, Артемьев, собрав последние силы, рванул штурвал на себя. Невидимая сила придавила

его к сиденью. Самолет дрожал от перегрузки, медленно выходя из пикирования. Стрелка высотомера замедлила бег и наконец застыла. Летчик плавно толкнул сектора газа. Моторы, набрав обороты, потянули самолет ввысь...

Осень выдалась для Золотарева более щедрой и удачливой. Судьба будто бы расплачивалась с ним за его утраты и переживания, дарила ему новые успехи, новых друзей, новые награды.

В октябре его вызвал командир корпуса, тепло поздоровался и сказал:

— Хорошо воюете, Семен Павлович. И от командиров ваших большое вам спасибо, и от ваших земляков. Хоть и трудно им там, в тылу, а вот собрали денег и купили вам личный самолет. Поезжайте с экипажем на аэродром, забирайте и желаю вам новых побед...

Дорогие земляки! Немного их проживает в селе Баженово, всего 86 семей, а на фронтах погибло уже 88 человек; в некоторых семьях не вернется домой по два, три человека. А люди не пали духом, отдают последнее, лишь бы одолеть ненавистного врага, завоевать победу. И он, Семен Золотарев, тоже ничего не пожалеет.

Самолет земляков словно был заговоренный, его не брали ни истребители, ни зенитки. Он первым выходил на цель, освещал ее и фотографировал, а когда группа, нанеся удар, брала обратный курс, появлялся снова и фиксировал результат бомбометания.