— Смотри у меня! — пригрозил стражник и начал обыск.

— Где его скрыла? Говори!

Она показала им комнату, кухню:

— Ищите!

Полицейские лазили под кровать, стучали по старой поржавевшей печке. Наконец мать открыла им чулан, где хранила хлеб, и сказала:

— Посмотрите и сюда, господин начальник, чтобы после не говорили, что мы его укрыли… Смотрите лучше!

— Ты, тетка, кажись, нас разыгрываешь. Гляди, попадешь и ты в тюремную камеру!

— Мы к этому привыкли еще с турецких времен… — ответила Парашкева.

Полицейские продолжали обшаривать каждый угол дома. Один влез на стол и начал саблей прощупывать потолок. Обнаружил темное квадратное отверстие, оттуда потянуло холодом.

— Что там — чердак?

— Чердак.

— Нет ли кого там?

— Проверьте, господин начальник, — сказала Люба, — вот вам и стул, поднимитесь.

Полицейский раздумывал — подниматься или нет.

— Поднимитесь, поднимитесь, господин начальник, — продолжала Люба, — . там не страшно. Разве только паутины много…

— Это ничего, — поддержала Парашкева, — пусть поднимется, чтобы после не говорил, что мы укрываем Георгия… Пусть уж лучше сейчас проверит. Чтобы все чисто было. Пожалуйста! Я помогу…

Полицейский поднялся на стул, сунул голову в отверстие, зажег спичку, огляделся: труба, ржавая жесть да паутина,

— Ничего нет! — буркнул полицейский, соскочив со стула.

— Лучше ищите, господин старший! Всюду посмотрите, чтоб не было потом разговора, — повторяла мать.

— Чудно! Видели же, что он входил в дом…

Полицейские уходили злые. Мать провожала их до калитки, любезная, внимательная. Закрыв калитку, она вернулась в дом.

— Успокойтесь! — шепнула она детям, а сама пошла к окну и долго глядела на улицу, после подала знак Любе: — Вымелись…

Люба поднялась на стол, открыла вход на чердак.

— Выходи!

Димитров спустился. Одежда его была в паутине и пыли.

— Завтра надо уйти в другое место, — сказал он, — могут вернуться.

Много в те годы случалось разных историй с молодым Димитровым. О многих и сейчас еще вспоминают в Болгарии. Вот одна из них.

Однажды сидел Димитров в корчме за стаканом вина да слушал, о чем говорят люди. Один парень и говорит другому:

— Мой брат видел Димитрова. Слушал, как он говорит. Очень хорошо говорит.

— И я его слушал… Имел отец деньги, учил его, вот он и говорит хорошо. И я бы, если учился, говорил не хуже. Дело это легкое…

— Не так это просто, — возразил другой. — Димитров обыкновенный рабочий, потому его и понимают рабочие. Сейчас он нелегальный. Полиция дает награду за голову его.

— А ты знаешь его?

— Знаю, но, если бы он мне и повстречался, я бы его не выдал. Брат говорил мне: «Если увидишь Димитрова, не выдавай его. Он наш человек. За нас борется».

— А я бы на твоем месте его выдал. Я не сумасшедший человек, чтобы отказаться от денег.

— От таких денег пользы не увидишь!

— Глупости говоришь.

— Не я, а ты глупости порешь…

Началась драка. Люди бросились разнимать. Димитров, оказавшийся ближе всех, встал между дерущимися и сердито сказал:

— Как вам не стыдно! Не думаете ли вы, что Димитров вас похвалил бы, если бы увидел? Вы же одного поля ягодки, зачем вам ссориться?

— А ты кто? — спросил один из дерущихся.

— Это неважно!

— Чего же ты вмешиваешься в чужие дела? — огрызнулся другой. — Мы деремся, у нас и болит.

— А может быть, и у меня болит… Идите садитесь.

И он указал им на стол, на котором стояли недопитые стаканы.

Вспоминают и такую историю. Шел однажды Димитров по улице. Нагнал его старший сержант и сказал:

— Димитров, вы арестованы.

Димитров продолжал путь, будто ничего и не слышал. Старший сержант, следуя по пятам, твердил свое:

— Именем закона вы арестованы.

Прохожие заметили, что происходит что-то неладное.

— Что хочет этот военный от человека? — заговорили вокруг.

Тогда и Димитров остановился и спросил:

— Чего вы хотите, господин старший сержант?

— Именем закона…

— Кто вы такой? Где ваши документы?

— Какие документы? — растерялся сержант.