Бланш прищуривает глаза, желая убедиться, что зрение ее не обманывает. В проеме одной из дверей она замечает жандарма. Кровь отливает от ее лица. Макс все видит, понимает.

– Сюда.

И с усилием, которое кажется ей нечеловеческим, он встает, разгибает длинные ноги, хватает за руку свою дочь, делает один шаг, затем второй. Склоняясь над сиреневыми прядями Рене, он что-то шепчет ей на ухо. Один за другим, без паники, Жанна, Виктор и Саша поднимаются с дивана, берут друг друга под руку, словно продолжая свою непринужденную беседу. Габриэль толкает инвалидное кресло в том направлении, которое взглядом ему указывает Рене, Од делает вид, что дремлет.

– В конце этого коридора будет застекленная дверь. Она раздвижная, открывается слева направо, вы увидите. Через нее вы попадете в небольшой сад, позади здания. Если там не будет других жандармов, мощеная аллея приведет вас в лес. Просто идите прямо, не бойтесь, дорога недлинная и неопасная, разве что узковатая. Только внимательнее с креслом, хорошо?

Сюзетт благодарит Макса широкой улыбкой, Рене пожимает ему руку, все постепенно уходят. Бланш остается последней. Голос звучит как никогда странно:

– Вы вернетесь сюда?

– Да.

Такое простое «да».

Невероятное.

Две буквы, крошечное слово: лестница в бесконечность. Это «да» вырвалось у нее без всяких колебаний. Глаза мужчины светятся счастьем. Ведь он уже перестал в это верить. Не добавив ни слова, он отправляется назад, шаркающей походкой, ставя правую ступню перед левой, пока его дочь быстро идет к выходу.

В другом конце коридора его встречает медбрат.

– Все хорошо, Макс?

– Да, все хорошо. Мне хорошо, Марти. Я чувствую себя гораздо лучше, чем мои мертвые друзья.

Вокруг возвышаются сосны, редкие гости в этой нормандской земле, утыкаясь пучками иголок в надутый парус небосвода. Инвалидная коляска тихо поскрипывает, девять человек, покачиваясь, двигаются друг за другом по мощеной дорожке. В этой веренице ног есть и лаковые ботинки, и кожаные сандалии, и туфли на невысоком каблуке, и шлепанцы Бланш, и кеды Рене. Инвалидное кресло, едва уместившееся на тропинке, касается веток кустарника. Бланш говорит себе, что старики, похоже, выпили немало белого вина. Вдоль аллеи стоят указатели: «Вересковая пустошь», затем «Соленья», и наконец, «Цветник»… Они минуют их один за другим. Постепенно разговоры стихают, кто-то начинает покашливать, желая прочистить горло, Габриэль заверяет, что все в порядке, руки его не подведут. Когда люди замолкают, принимаются щебетать птицы. Жанна опирается на палку, которую подбирает для нее Виктор, Сюзетт взмахивает руками, словно помогая двигаться своему коренастому телу, Саша неожиданно для всех начинает напевать русскую колыбельную, никто не понимает слов, но пение действует на всех успокаивающе. Тихий голос в голове Бланш твердит, что скоро они захотят есть, пить, спать.

Зелень становится все ярче, сочнее. Пейзаж теперь дополняют то бревенчатые постройки, то кирпичные дома. Над плавно спускающейся вниз тропой деревья соединяются ветвями, образуя подобие тоннеля.

– Пахнет морем! – отмечает Виктор.

Вскоре идти становится некуда. Ниже, прямо перед ними, раскинулось бескрайнее море. Пенная полоса искрится на солнце, накатывает на песок, камни и скалы вдалеке. Море повсюду серое. Отлив оставил кружево бурых луж на пляже, освещаемом лучами садящегося солнца.

– Совсем как шелковое платье от «Аззаро», очень похоже, – говорит Жанна. – Спустимся вниз?

На пляж ведет пологая деревянная лестница, в ней примерно полсотни ступенек. Жанна начинает спускаться, держась за перила, сделанные из сколоченных вместе досок. «Все это чистое безрассудство», – мысленно говорит себе Бланш, следя за ней взглядом. Но вслух не высказывает никаких возражений. Саша отправляется вслед за Жанной, за ними следуют Сюзетт и Рене, дающая указания.

– Станислас, помоги Габриэлю с коляской, и ты тоже, Виктор! – командует бывшая хозяйка книжного магазина с сиреневыми волосами.

Утомленная эмоционально Бланш чувствует себя неспособной вмешаться. И даже подумать о том, что следовало бы сказать и сделать в такой ситуации. Неспособной присмотреть за стариками. Защитить их. Пусть сами выкручиваются. Кстати, у них это прекрасно получается. Ее охватывает огромная усталость, ей хочется лечь на большую зеленую кровать, быть убаюканной теплыми солнечными лучами. Пусть остальные идут к морю, если хотят. Сидя в своей коляске, Од аплодирует.

– Перестань так дрыгаться, – ругается Габи.

К счастью, ступеньки не очень высокие. Команда в полном составе добирается до бетонной террасы с видом на море.

– Это осталось еще с войны, – говорит Станислас, раскинув руки, словно богатый вельможа, показывающий свои владения.

Они делают еще несколько усилий, ступают испачканными в грязи ботинками на песок. Затем спускают инвалидное кресло. Запыхавшиеся, довольные, они пожирают море глазами.

– Слева, похоже, будет удобнее, правда?

Потому что песок там укатанный, плотный, и коляска идет легче. Справа серебристая дымка опускается на море, сливаясь с небом и широким горизонтом. В ответ на замечание Рене они все как один поворачивают налево, не задавая лишних вопросов, и дружным разноцветным строем идут дальше, не прекращая восторгаться морем, озаряемым закатным солнцем.