Шрифт:
– Ха, друг, а сына-то, губа не дура.
– Очнувшись первым, с чувством хлопнул друга по плечу, тот чуть язык не откусил.
– На герцогскую дочку замахнулся. Молодец, уважаю.
Надо было видеть в этот момент их лица. Есея в ужасе, Альт в шоке. Хе, сам себе завидую.
– Ну, ладно, пойду я. А тебя Есея, я надеюсь, больше рядом с Аминой не увидеть.
Супруги лишь кивнули потрясенно.
Ладно, дальше сами разберутся. Я надеюсь.
Возвращаясь домой, ловил на себе заинтересованный взгляды соседей из-за заборов. Неправильно я наверное поступил, но уж больно Есея себя безнаказанно чувствует, позволяя себе подобное. Я не местные жители, да и девочка ни в чем не виновата, что бы так жестоко над ней шутить.
Пф, понравилась она, видишь ли, её сыну. Ну, так объясни, что не про его честь такая птичка, раз считаешь себя умнее всех.
Да и вообще, честно говоря, достала она меня уже основательно. Как не появлюсь здесь, вечно от неё какие-то проблемы. Ведьма, никак не может простить, что четверть века тому назад проигнорировал, спихнув её другу, безответно в неё влюбленному.
– Эх, вот злопамятности-то у женщины, на целый королевский двор хватит.
Проходя по тропинке к дому, краем уха услышал какой-то подозрительный звук. Думал, показалось
Х-х-хр....
– Да осторожней ты. Дурак.
– Да сам ты такой!
– А ну тише.
Приглушенные мальчишечьи голоса, возня и смех доносились со стороны бани. Что!? Со стороны бани?
– Офигеть....
Тихонько прокрался за дом, а там, целая толпа подростков пытается заглянуть в узкое окошко бани, предусмотрительно сделанное почти под самой крышей.
– Да не лезь ты!
– О, о, ща снова запоет.
– Какой-то парнишка, худой и высокий словно жердь, взгромоздил на плечи мальца и тот, с горящими глазами, обернувшись к остальным, тыкал пальцем в сторону окна.
Обернусь я белой кошкой,
Да залезу в колыбель.
Я к тебе, мой милый крошка,
Буду я твой менестрель.
Буду я сидеть в твоей колыбели,
Да петь колыбельныя,
Чтобы колокольчики звенели,
Цвели цветы хмельныя.
Словно колокольчик, чистый голос, весенним ручейком зазвучал в морозной тишине.
Обернусь я белой птицей,
Да в окошко улечу,
Чтобы в ясно небо взвиться
К солнца яркому лучу.
Буду я сидеть в твоей колыбели,
Да петь колыбельныя,
Чтобы колокольчики звенели,
Цвели цветы хмельныя.
Подростки, замерев, боялись даже пошевелиться, вслушивались в слова.
Обернусь я белой птицей,
Да в окошко улечу,
Чтобы в ясно небо взвиться
К солнца яркому лучу.
Будут с неба литься звонкие трели,
Трели все весенния,
Чтобы колокольчики звенели,
Цвели цветы хмельныя.
Обернусь я человеком,
Да вернусь к себе домой,
Да возьму тебя на ручки,
Мой хороший, мой родной.
Обернусь я белой кошкой,
Да залезу в колыбель
Я к тебе, мой милый крошка,
Буду я твой менестрель.
Буду я сидеть в твоей колыбели,
Да петь колыбельныя,
Чтобы колокольчики звенели,
Цвели цветы хмельныя.
– А-а-а...
– Мя!
– Магистр, зараза такая, подкрался, мякнув в самый неподходящий момент.
Все как по команде, развернулись к источнику звука.
– Ой....
– А ну, пошли все вон. Чтобы я вас больше тут и близко не видел.
– Эх, даже ругаться на них не хочется, сейчас. Но лица я запомнил.
Молодняк, как ветром сдуло, с такой скоростью все рванули в разные стороны, поднимая за собой тучи снега.
– Мы ничего не видели, честно-честно.
– Успел сказать высокий парень, перехватив поперек мальца, сунул того подмышку и сиганул с ним через забор.
– Вот лоси-то! Такую бы энергию, да в нужное дело.... Эх! Ну что, кошак, пошли домой что ли?
– Мур.
– Задрав пушистый белый хвост, животина вперед меня рванул по тропинке к крыльцу, продемонстрировав мне намерзшие ледышки на штанах.
– И как ты себе там все не отморозил?
– Стоило мне подойти к дверям, как кошак начал наматывать передо мной петли.
– Му-ф!
– Задрав нос, зверина демонстративно поскреб лапой дверь.
– Понял-понял, не дурак.
– Отпер дверь, пропуская вперед страждущего.
Глава 4
Я не понаслышке знаю, что такое лекарское дело и сколь эфемерной бывает жизнь. Человеку со слабым здоровьем может хватить какой-то ерундовой царапины, чтобы умереть в жутких муках, сгорая день ото дня, словно восковая свеча.