Шрифт:
Временное правительство усмотрело в пропаганде, которую вел «Социал-демократ», покушение на действия властей. Готовился запрет газеты, а пока правительство стремилось задержать ее распространение, приостановить ее влияние на массы. Было отдано распоряжение провинциальным властям уничтожать номера газеты. Их сжигали целыми пачками. Главная ставка категорически запретила распространять газету в действующей армии. Перепуганные строгим запретом из столицы, местные власти провинциальных городов присылали в издательство письма и телеграммы с просьбой приостановить посылку «Социал-демократа». Даже в киосках на железнодорожных вокзалах газету изъяли из продажи. Тираж газеты стал падать: за короткое время он снизился до тридцати тысяч экземпляров. Контора не имела денег на издание газеты. Только пожертвования московских рабочих помогали продолжать выпуск газеты.
Приближался срок, установленный Левенсоном, а денег на покупку собственной типографии все еще не хватало: собралось около сорока тысяч рублей — треть ее стоимости. Левенсон уже не раз предупреждал, что в июне он печатать газету не будет.
Что же делать?
— Надо поднять читателей на защиту газеты, — говорил Вадим Николаевич в Московском комитете партии.
И 31 мая 1917 года на первой полосе «Социал-демократа» появился набранный жирным шрифтом призыв к читателям — рабочим и солдатам Москвы.
«…Товарищи! Сегодня вечером присылайте делегатов в редакцию и типографию… Помните: если не выйдет 1 июня наша газета, то в Москве не должна выйти ни одна буржуазная газета.
Товарищи солдаты! Товарищи рабочие! Готовьтесь принять самые решительные меры для спасения своей газеты!»
Левенсон заволновался, прочитав этот призыв. Положение его было незавидным. С одной стороны нажимают власти, требуя, чтобы он всяческими способами отказался от печатания большевистской газеты, с другой — он видит, что и угроза редакции вполне реальна.
К полудню «Социал-демократ» был на фабриках, заводах, в учреждениях, воинских частях. И всюду призыв газеты нашел живой отклик. После первой смены с фабрик и заводов в редакцию и типографию стали приходить делегации. Похоже было на демонстрацию — так много шло людей.
Сотрудники «Социал-демократа» принимали каждую делегацию. Многие делегаты приносили письма, коллективные требования и вручали взносы на газету. Особенно радовало Вадима Николаевича, что среди делегаций были представители типографий — Сытина, Машистова и других.
— Теперь, пользуясь вашей поддержкой, дорогие наши друзья, — говорил Вадим Николаевич делегатам, — : мы можем твердо и уверенно сказать всяким хозяйчикам типографий: «Только посмейте! Руки прочь! Ваше самодержавие кончилось вместе с царским самодержавием!»
Левенсон вынужден был капитулировать, и «Социал-демократ» продолжал печататься в его типографии.
А деньги на покупку собственной типографии все поступали. К середине августа уже было собрано больше шестидесяти тысяч рублей.
Ежедневно в редакцию приходили десятки писем. «…При сем препровождаем в редакцию нашей газеты «Социал-демократ» посильную лепту на покупку типографии в размере 1 164 руб. 72 коп. не немецких денег, а наших трудовых грошей», — писал заводской рабочий комитет телефонного завода.
Одно письмо привлекло особое внимание Подбельского.
«Товарищ редактор, примите от нас жертву на типографию, от арестованных солдат Двинской тюрьмы — триста двадцати пяти человек. Номер вашей газеты попал к нам случайно; прочитав его, мы спешим пожертвовать, сколько можем, на газету, которая защищает интересы обиженных и угнетенных, которая борется со злом за правду…
Напишите маленькую статейку о нашей тюремной жертве, — мы будем знать, что вы деньги наши получили, Записали бы и сами кое-что, но… цензор? Сидим здесь с 25 июня за агитацию, по статье, обещающей от четырех до двенадцати лет каторги. Мы надеемся, что вы что-нибудь напишете о нашей жертве. Быть может, ваша газета попадет к нам в мрачные, сырые стены…»
…О расстреле в Петрограде рабочей демонстрации 3 июля Москва узнала на следующий день. Велико было возмущение рабочих и солдат столицы кровавыми злодеяниями Керенского и его клики. Контрреволюция подняла голову и в Москве. Двоевластие кончилось.
«Теперь военная, а следовательно, и государственная власть фактически уже перешла в руки контрреволюции, представляемой кадетами и поддерживаемой эсерами и меньшевиками, — говорил Владимир Ильич. — Теперь мирное развитие революции в России уже невозможно, и вопрос историей поставлен так; либо полная победа контрреволюции, либо новая революция».
Всеобщая забастовка московского пролетариата, проведенная по призыву МК РСДРП (б) 12 августа, в день открытия государственного совещания, показала, какой путь выбрал для себя рабочий класс Москвы.