Тогда, если этический принцип уместен лишь на определенном переходном этапе, пусть даже и очень важном, мы не можем руководствоваться им при общем решении проблемы вселенского бытия и вправе использовать его только как один из элементов этого решения. В противном случае мы рискуем допустить фальсификацию как всех вселенских реалий, так и всего процесса предшествующей и последующей эволюции, чтобы дать и тому, и другому место всего лишь во временном наброске картины мира и удовлетворить незрелые представления об их подлинной роли и важности в целом. В этическом отношении можно говорить о существовании в мире трех сфер, трех уровней, из которых первый – тот, что находится ниже морально-этического принципа, второй уровень – нравственно-этический и третий – сверхэтический. При этом необходимо определить общую основу для всех трех уровней, ибо только так можно разрешить стоящую перед нами проблему.

Как мы уже отмечали, общим для всех трех уровней является стремление сознательной силы бытия к самоудовлетворению, достигаемому самовыражением в различных формах, и к обретению блаженства в этом проявленном многообразии. Это удовлетворение, то есть блаженство самосущего бытия, есть то, что вызывает эту силу к жизни, ее начало; это то, что естественно для нее, то, чего она ищет, на чем она держится. Но ей нужны новые формы самовыражения, и именно при переходе к более высокоразвитым формам возникают такие явления, как боль и страдание, что, казалось бы, противоречит самой природе ее бытия. В этом и только в этом состоит ключевая неразрешенность вопроса.

Как разрешить его? Следует ли признать, что не Сатчитананда является началом и концом всего и вся, а некое Ничто, бескачественная пустота, при этом несущая в себе все возможности бытия и небытия, сознания или несознания, блаженства или муки? При желании можно удовлетвориться и таким ответом, который, впрочем, ничего не объясняет, вбирая в себя любые возможные решения. Ничто, включающее в себя абсолютно все возможности, есть наиболее полное выражение всех противоречий и является не объяснением, но заменой частного противоречия – общим, поскольку в нем противоречивость рассмотренного выше положения вещей доведена до крайности. В самом деле, Ничто есть пустота, которая не может обладать никакими возможностями; суммарно нейтральным индетерминантом, содержащим в себе все потенциальные возможности является Хаос, и, помещая Хаос в Пустоту, мы не в состоянии далее что-либо объяснять, не указав, как он туда попал. Вернемся поэтому к первоначальной концепции Сатчитананды и посмотрим, можно ли на этой основе достичь более полного решения проблемы.

Прежде всего необходимо ясно понимать, что, подобно тому, как под вселенским сознанием мы подразумеваем сознание более глубокое и обширное, отличное от человеческого ментального бодрствующего сознания, точно так же под вселенским блаженством бытия мы подразумеваем более глубокое и полное блаженство, чем то, которое в состоянии испытать отдельное человеческое существо на уровне эмоционально-чувственных удовольствий. Удовольствие, радость и наслаждение в том смысле, который обычно вкладывают в эти слова люди, представляют собой ограниченные и непостоянные движения человеческой психики, являясь результатом стечения некоторых привычных обстоятельств, и, подобно своим противоположностям, боли и страданию, которые в равной мере ограничены и вызываются время от времени происходящими событиями, возникают на почве, сущность которой отличается их собственной. Блаженство бытия универсально, безгранично и ни от чего не зависит, ни от каких конкретных причин; оно есть основа основ, подлинный источник удовольствия, боли и других, более нейтральных переживаний. Когда блаженство бытия стремится выразить себя в виде блаженства становления, оно принимает различные формы движения силы; при этом радость и боль есть лишь положительная и отрицательная формы проявления силы. Блаженство бытия, пребывая на подсознательном уровне в Материи и на сверхсознательном уровне – за пределами Разума, в сфере Жизни и Разума стремится реализовать себя в процессе становления, осознания своего собственного движения. Сначала это происходит в двойственных и несовершенных формах, между полюсами удовольствия и боли, но с тенденцией, в конечном счете преобладающей, на самораскрытие во всей чистоте высшего блаженства самосущего и абсолютно независимого бытия. Сатчитананда стремится не только к реализации универсального бытия в отношении отдельной личности и к безграничному сознанию в телесной и разумной форме, но также и к выражению универсального, самосущего и ничем не обусловленного блаженства на уровне опыта переживания отдельно взятого индивида. Когда мы достигнем состояния сознания, в котором обретем полную свободу духа, то все предметы, являющиеся теперь для нас объектами преходящего удовольствия, превратятся из причины, порождающей удовольствие, в объекты, служащие не более чем отражением вечно существующего блаженства.

В эгоистическом существе человека, в его ментальной личности, возникшей из смутных пределов материи, блаженство бытия остается в тени подсознания, в полулатентном состоянии, представляя собой плодородную почву изобилия, скрытую под наслоениями желаний и порослью роскошных, но ядовитых сорняков с пышными не менее ядовитыми цветами – болью и страданием нашего эгоцентрического существования. Когда скрытая в нас сознательная сила уничтожит эту поросль желания или, говоря языком Ригведы, Божественный огонь сожжет земные побеги и корни, питающие удовольствие и страдание, порождающие их причины и их скрытое существо, присутствующее в них блаженство раскроется и явит себя в новых формах, связанных не с желанием, но с независящей ни от чего самосущей удовлетворенностью, заменив преходящее удовольствие экстазом Бессмертия. Такая трансформация вполне реальна, поскольку во всех человеческих чувствах и эмоциях – и в боли не меньше, чем в радости – скрыто присутствует, составляя самую их сущность, то самое блаженство бытия, которое они выразить не способны, причина же тому – неведение, обособленность, эгоизм.

Эта концепция неотъемлемого, изначального блаженства бытия, отраженного в наших поверхностных ощущениях и воспринимаемого как положительные, отрицательные или нейтральные проявления, эти волны, порождаемые его беспредельными глубинами, приводит нас к решению рассматриваемой проблемы. «Я» всего сущего – в бесконечном и неделимом бытии; существо природы, или энергетическое свойство этого бытия, есть бесконечная непреходящая сила самоосознающей реальности; а существо природы этого самоосознания, или самопознания, в свою очередь, есть бесконечное неотъемлемое блаженство бытия. Как во всех бесчисленных формах, так и за пределами форм, как в извечном осознании бесконечного и неделимого бытия, так и в многообразии конечного и раздробленного проявления самосущее бытие неизменно сохраняет свое состояние непреходящего блаженства. Подобно тому, как на уровне бессознательной Материи наша душа освобождается от уз привычного поверхностного восприятия и открывает для себя бесконечную, неизменяемую, неподвижную и все проникающую Сознание-Силу, так же и в кажущейся бесчувственной Материи душа открывает и проникается бесконечным сознанием неколебимого и всеобъемлющего экстатического Блаженства. При этом она обнаруживает, что изначальное и непреходящее блаженство есть блаженство ее собственного бытия, а «я» всего сущего – это ее собственное «я», присутствующее во всем и вся. Но для нашего поверхностного восприятия всеобъемлющее блаженство продолжает оставаться скрытым на подсознательном уровне. Точно так же, как блаженство заключено во всех проявленных формах, оно присуще и любому опыту восприятия и переживания: приятному, болезненному или нейтральному. Глубоко скрытое на подсознательном уровне блаженство есть основа всего сущего, поддерживающая проявленный мир. Именно блаженство бытия есть главная причина того, что все живое упрямо цепляется за существование; на витальном уровне эта всепоглощающая воля к жизни проявляется как инстинкт самосохранения; на физическом плане бытия – как неуничтожимость материальной субстанции; на ментальном – как ощущение и предчувствие индивидом собственного бессмертия, присущее ему на всех этапах его развития и жизненного цикла, а периодически возникающий у него импульс к саморазрушению представляет собой лишь оборотную сторону воли к жизни, это тяга к другому состоянию бытия вследствие отвращения к состоянию настоящему. Блаженство есть бытие, Блаженство есть тайна творения, Блаженство лежит в основе рождения, Блаженство – это источник, поддерживающий существование и жизнь, Блаженство есть конец рождения и то, в чем растворяется творение, прекращая свое существование. Как сказано в Упанишадах: «Все сущее рождается из Ананды, в Ананде все пребывает и множится, в Ананду все уходит».

Рассматривая эти три аспекта изначального Бытия, представляющие собой в действительности одно целое и выступающие для нашего ментального восприятия как триединый принцип, троичная расчлененность которого есть лишь видимость, возникающая в сфере феноменального мира и нецельного, раздробленного сознания, мы можем надлежащим образом определить значение и место важных исходных положений философских систем древности, различающихся между собой, и привести их к единству, преодолев их столь давнее противостояние. Ибо если соотнести чувственно воспринимаемое бытие с чистым, бесконечным, единым и неизменяемым Бытием, то нам придется квалифицировать проявленный мир как Майю. Майя в первоначальном смысле слова означает «сознание, способное обладать содержимым и пополнять это содержимое в любых объемах и качествах, способное устанавливать меру и предел, то есть способное к формообразованию», она – то, что намечает и создает форму в бесформенном, давая ей психологическую основу и приближая для нее Непознаваемое к познаваемому, безграничное – к измеряемому. Позже это слово приобрело другой, сниженный смысл и стало означать не знание и способность к пониманию, а иллюзию или хитроумную подделку, и именно в этом значении слово «Майя» обычно употребляется в различных философских системах.

Мир есть Майя. Мир – это не иллюзия в том смысле, что он не существует реально. Даже если бы наш мир был лишь сном Духа, то он все же существовал бы в Нем как сон и был бы для Него реальностью, пока длится, хотя, в конечном счете, прекратил бы быть таковым. Точно так же мы не можем утверждать, что проявленный мир нереален в том смысле, что он не существует вечно; ибо даже если отдельные миры и конкретные формы были бы преходящи или подвержены физическому разрушению и на ментальном уровне возвращались бы от сознания проявленного к сознанию непроявленного, то Форма и весь наш Мир сами по себе все равно были бы вечными, неизбежно возвращаясь из непроявленного состояния в проявленное; они обладают вечностью – не в смысле непрерывности существования, а в смысле повторяемости возникновения и благодаря этому – устойчивостью в целом, но вместе с тем и вечной изменчивостью в отношении их феноменального обличья. К тому же у нас нет никакой уверенности в том, что во Времени уже случался или когда-нибудь случится такой момент, когда в вечном Сознании-Бытии не будет представлена ни одна из вселенских форм и ни одно из проявлений бытия; мы можем говорить лишь о своем интуитивном ощущении, что наш мир в его настоящем виде постоянно из Него рождается и в Него возвращается.