Когда музыка смолкла, все подошли к Игорю и стали спрашивать, где он так хорошо научился музицировать, что это был за вальс, кто композитор… Это вальс «Наташа», сказал он, автора не помнит и что до катастрофы учился в музыкальном училище.

Его попросили снова сыграть «Наташу», но он взялся за какое-то аргентинское танго – опять-таки весьма подвижное и щемящее. О-о, эти западноевропейцы были мастера танцевать! Не хватало только смокингов и бальных платьев. Игорь смотрел, с каким наслаждением и как изящно проделывают они разные па, и играл вновь и вновь, выдавая из дудки просто невероятное.

Никто до этого и не подозревал о музыкальных навыках и способностях Игоря. В представлении окружающих он был всего лишь охотник, полудикарь, выходец из далёких приволжских степей. Тем более они были поражены виртуозностью его игры на столь убогом инструменте. Он раскрылся им совсем с другой стороны. Марта с гордостью смотрела на своего суженого и, приглашённая на танец, с неохотой покидала его.

После свадьбы проживание вместе со всеми стало тяготить молодых, и это не осталось незамеченным. Но свободных пещер больше не было, и Уиллис внёс предложение о строительстве для них какого-нибудь жилища.

Марта лично облюбовала место под застройку на лужайке, где проходила свадьба. Это был прямоугольник, к северу от которого находились сад и посевные площади, на востоке протекал ручей, к югу был берег залива, а на западе возвышались Птичьи скалы.

За три недели жилище было готово. Это был настоящий домик с шатровой тростниковой крышей, двумя оконцами, закрывавшимися ставнями, и дверью, которая могла изнутри запираться на засов. В домике было две комнаты. Одна из них служила спальней, а другая – столовой, гостиной и всем тем, чего требовали те или иные обстоятельства.

Свадьба Марты и Игоря послужила толчком к сближению ещё одной пары и… одного «трио».

…Во время скитаний по пустыне после бегства из долины гейзеров особенно доставалось тем, у кого были дети. И мальчик, и девочки были слишком малы для длительных переходов. Но девочек несли их отцы – Свенсен и О’Брайен, а двухлетний Генри для своей матери стал непосильной ношей. Поэтому большую часть пути он восседал на плечах Джона Уиллиса. Он так привык к нему, что цеплялся за него, даже когда останавливались на ночёвку. Анна, мать маленького Генри, была безмерно благодарна Уиллису и молча вытирала слёзы, выступавшие от избытка признательности.

С окончанием изнурительного похода дружба мальчика и мужчины не только не угасла, а стала ещё крепче. В любое время дня их можно было увидеть вместе, а ночью Генри, оставив мать, перебирался к Уиллису и, обняв его, так и засыпал рядом с ним. Волей-неволей Анна чаще, чем с другими, общалась именно с Джоном. Незаметно их отношения переросли в глубокое чувство, и свадьба молодых людей лишь подсказала, как выйти из создавшейся ситуации.

Не успели смолкнуть разговоры по поводу первой свадьбы, как была назначена вторая. Новой супружеской паре тоже потребовалось жилище, и оно было построено – окно в окно напротив домика, в котором жили Марта и Игорь.

Пётр Васильевич оказался в своей пещере один с тремя женщинами. Он побаивался оставаться с ними наедине и целые дни проводил в саду и на пасеке. В своё логово он возвращался, только когда становилось совсем темно. Неслышно пробравшись к постели, он замирал на ней, стараясь не выдать своего присутствия.

– Питер и его гарем, – посмеивался О’Брайен, кивая в сторону необычного квартета и приглашая посмеяться остальных.

Шутки шутками, а двое из женщин, высокая смуглая Джоан и пышненькая веснушчатая Паола стали оказывать Петру Васильевичу всё более явственные знаки внимания.

Обе они были ладно сложенные симпатичные особы. Пётр Васильевич тоже был недурён собой. Он был ещё не стар – недавно ему исполнилось лишь сорок пять. Когда-то он много курил, постоянно подкашливал из-за этого и выглядел не совсем здоровым. Но его лёгкие и весь организм давно уже очистились от табачной копоти, он посвежел, сеточка морщин, обосновавшаяся на его лице, разгладилась, и ему никак нельзя было дать больше тридцать пяти. Он стал просто богатырём, под его кожей перекатывались мощные стальные мускулы. И он был высок ростом – для женщин это обычно немаловажный фактор. Несколько наособицу была лишь седина, обильно обметавшая его голову ещё в первые дни катастрофы. Но и она не портила его и даже придавала ему своеобразный мужественный шарм.

В тот раз, когда Паола, войдя в роль парикмахерши, постригла Игоря, превратив его в настоящего красавца, Пётр Васильевич провёл ладонями по могучей шевелюре и бороде и подумал, что неплохо бы и ему избавиться от избыточной растительности. Паола поймала его рассеянный задумчивый взгляд и пощёлкиванием ножниц продемонстрировала готовность проделать с ним то же самое, что и с его сыном.

Подстригаться – значит, на время отдаться в руки этой иностранки. Душа у него дрогнула, и он поспешил отказаться от предложенных услуг. Но желание изменить внешность возникло и мало-помалу взяло верх.