Еще одна его подпись… Одна уже стояла, среди других, под решением судьбы Яконура; и вот уже сколько месяцев Свирский пытался уйти от этой истории, от этого шума, этого скандала; отмежеваться; выскочить благополучно и не иметь больше со всем этим ничего общего! Он обращался к схеме, которой привык доверяться; и она помогала ему выстраивать нужную линию поведения… Он поручал себя надежному, испытанному, им созданному и давно охранявшему его стереотипу Свирского; и этот поселившийся в нем дух брал все на себя, освобождал его от сомнений и колебаний, самостоятельно функционировал в комиссии… Однако уйти, отмежеваться, не иметь ничего общего оказалось невозможным. Этому суждено теперь тяготеть над ним всегда. Требовалось быть наготове, постоянно держать все под своим наблюдением, чтобы вдруг события не вышли из-под его контроля, не проскочило что-то где-то помимо него.

Савчук, правда, стал не опасен.

Но Старик! — поскакал на Яконур… Угадай теперь, чего от него ждать!

Все же счастье — это возможность сохранять стабильное состояние… Свирский устал, временами на него находило отчаяние… Вот снова выступать ему в привычной, но нелюбимой роли. Привычно нелюбимой. Но выбора у него не было. Он понимал, что это единственно возможная, единственная еще уцелевшая у него роль из всех, какие он мог считать приемлемыми для себя, ему оставалось дорожить ею и держаться за нее.

Что ж, сейчас и эта подпись начнет независимое от него существование, станет жить самостоятельной жизнью, он не властен будет над нею, собственным росчерком! И ей, значит, суждено тяготеть над ним, и о ней, надо полагать, тоже не позабудешь, не перестанешь думать!

А пути назад — нет… Какая-то злая магия. Не принадлежит тебе не только твоя подпись, но и твоя собственная рука. Заколдованное королевство, где все наоборот! Чтобы уцелеть под тяжестью, взваливаешь на себя все больший груз!

Стоит подписать только раз, а дальше уж…

Еще одна. Что потом?

Вновь отчетливо возникло перед ним видение, от которого ему становилось не по себе: толстый том документов по проблеме Яконура… все подписи на этих документах, а следовательно, все люди, решившие судьбу озера, тесно собраны вместе под плотными обложками…

Итак: доказано, что сточные воды не принесут вреда озеру, и есть данные, что в определенном отношении они будут полезны; некоторые изменения в конструкциях фильтров и аэротенков все же целесообразно со временем сделать; противники комбината не представили каких-либо обоснований, подтверждаемых научными материалами или инженерными расчетами; вывод — при соблюдении установленных правил пуска и режимов очистки стоков Усть-Караканский комбинат не угрожает Яконуру.

Свирский опустил перо к бумаге, осторожно коснулся ее и затем быстро, решительно расписался.

Еще можно было передумать, поступить иначе, вдруг взять да и сказать что-то…

Дух, живший в Свирском, не считал его способным противиться искушениям; он поднял тело Свирского с кресла, заставил его отказаться от чаю и спешно повел его к двери.

Все же едва не случилась заминка.

— Как прошло совещание? — спросил человек с длинными, совершенно седыми волосами.

Но все закончилось благополучно.

— Ничего особенного, — ответил Свирский. — Без драм.

— Скоро уж закончим, — ответил бригадир монтажников. — Не терпится?

Повел Герасима и Якова Фомича через пультовую.

— Осталось задействовать стальные двери, подключить автоматику и контроль. Вот здесь будет блокировка, чтобы никто не мог войти, когда стержни подняты… Здесь лампочки сигнализации, — где они находятся… Тут вот датчик положения стержней… Еще дозиметрический контроль — уровень радиации внутри камеры… Ну и сюда вмонтируем плюс ко всему телевизор, пожалуйста, глазами смотрите, где стержни. Облучиться, в общем, даже при горячем желании будет невозможно!

У входа остановились.

— Ну, а пока вот деревянная дверь! Если ждать не можете… Поаккуратней только. Да лишь бы в камеру никто не заскочил, пока там идет облучение.

Бригадир провел рукой по двери, по толстым доскам; поправил висевший на них бумажный знак, оранжевый с красным.

— Рассохлась, правда, маленько. Но ничего, держит.

Понизил голос:

— И главное, тихо… Чтоб эти, «Будь здоров», не зацапали. Ну, служба здоровья! То есть техника безопасности… А откуда у вас ключ — ваше личное дело, никто вам его не давал.

Порылся в карманах спецовки.

— Я вас пустил только посмотреть, ясно?

Пощелкивание плавно вставляемого латунного ключа о ладные внутренние детали хорошего замка; поворот, щелчок, упор; бесшумное вращение двери.

Герасим и Яков Фомич пошли дальше — узким коридором влево, потом вправо, опять влево между бетонными выступами.

Вот и камера. Желтый свет ламп с потолка.

Герасим шагнул к колодцу, сдвинул стальной лист.

Он смотрел в воду, когда Яков Фомич сказал: