Шрифт:
Вспомнив, Герасим выскочил из-под душа, прошлепал к телефону и, держа трубку над головой, чтобы не натекла в нее вода, стал разыскивать Якова Фомича.
Наконец нашел.
Яков Фомич не сразу понял, чего от него хотят. Потом сказал:
— Кажется, знаю. «Женщина здесь… так же скучна, как сибирская природа»… погодите. «Она не колоритна, холодна, не умеет одеваться… не поет, не смеется, не миловидна и… и, как выразился один старожил в разговоре со мной: жестка на ощупь»… То? Нет? «Когда в Сибири со временем народятся свои собственные романисты и поэты… то в их романах и поэмах»… э… э… «женщина не будет героинею… она не будет вдохновлять, возбуждать к высокой деятельности… спасать, идти на край света»… То или не то?
— Наверное, то. А чье?
— Чехов.
— Спасибо.
— Ладно… Герасим, вы…
— Что?
Яков Фомич помолчал и спросил:
— Приехал?
— Ну, разумеется!
Яков Фомич еще помолчал, потом еще спросил:
— Вы откуда звоните?
— Из дому.
— Ну… пока.
Отпустил…
Иван Егорыч вглядывался в тайгу.
Куда там, и след уж простыл.
Начал сматывать веревки.
Собаки звали на берег неспроста, они выгнали из тайги изюбря, он — к Яконуру, а они его в воду загнали, у него ноги и закоченели… Иван Егорыч привел его во двор, Белки не было, запер в большую стайку, сена дал.
Изюбрь не ел, только ревел страшно и бил в стены.
Собаки у Ивана Егорыча охотились сами; Аскыр был такой, что загрызет да и ест, а Рыжий — загрызет и ждет, никого не подпускает и Аскыру не дает. Один раз их долго не было, Иван Егорыч уж стал тревожиться, потом Аскыр прибежал, худой, шерсть клочьями; Иван Егорыч собрался и за ним в сопки. Аскыр привел, — сидит там Рыжий возле медведя, которого они загрызли, тоже худой и облезлый, сам не трогает и ворон отгоняет. Иван Егорыч тогда ободрал медведя, мяса сварил, покормил собак и повез ихний трофей на санях домой…
Изюбрь кричал, Ивану Егорычу жалко было его; все же пошел на почту в поселок, позвонил в лесничество, вроде он уже почти на работе, вот и сделал что положено, — позвонил и спросил у начальства, выпустить или, может, в зоопарк. Ему сказали: подожди, приедем. Иван Егорыч пошел домой.
Изюбрь все раскидывал мордой сено, бил в бревна красивыми рогами и кричал.
Аня стояла и смотрела на него, Иван Егорыч встал рядом с нею; жалко было изюбря.
Крик у него был особый, отчаянный…
Иван Егорыч зашел сбоку, повязал ему ошейник из фитиля десятый номер и еще — галстук красный, пионерский, который Федя в школе носил. Чтоб видно его было в тайге.
И — отпустил.
Уже темнело; Иван Егорыч аккуратно сложил веревки, понес их во двор.
В доме засветились окна, там Аня собирала ужин. Во дворе казалось по-особенному тихо и покойно.
Вдовин смотрел на дверь.
Дверь открылась, Назаров вышел, дверь захлопнулась.
Нет, таких не берем.
Вдовин понимал, что происходит; предложение Назарова, конечно, было важным событием.
По ситуации — согласиться бы… Иметь своего человека в отделе Элэл. Или — взять к себе. Со всеми потрохами. В самый бы раз.
Но — не мог этого…
А ведь и урок бы остальным был за то, что они устроили ему сегодня; явная его, Вдовина, победа и такой знак их поражения… там уж только жди полного разброда.
Нет, не мог!
Он презирал любых подлецов; трусов, отступников; включая тех, в которых он нуждался и кого случалось ему использовать для дела.
Еще одним таким утяжелить свой обоз, еще одного терпеть каждый день?
Назаров удивился, он ведь поступал вроде точно по обстановке, к тому же, видно, знал, что утром Вдовин приглашал Валеру.
Прискакал предлагать себя. Недолго собирался…
Пусть поудивляется.
Вдовин рассмеялся. Смех был громкий, долгий, искренний. И — совершенно определенное чувство гадливости.
Встал, подошел к окну, налил в стакан воды из графина; отпил.
Вода теплая, безвкусная.
Какого хрена они так к нему относятся? Речь же идет о вполне определенном эффекте! Он не раз повторял: если эффект не дохлый, то…
Вдовин допил воду.
Для постороннего наблюдателя шел, главным образом, бум прогнозов, — снова заговорили про то, как вода морей и океанов обеспечит человечество энергией на миллионы лет; Вдовин и сам, при случае, объяснял журналистам — либо решим проблемы здесь и полетим к другим планетным системам, либо останемся при своих проблемах и никуда не полетим; как выражается Свирский, почему не поговорить о том, что будет, когда нас не будет… Для Вдовина это было время, когда все принялись расхватывать по частям новую тематику и отпускавшиеся под нее деньги.