— Да, — сказала мать, тряхнув волосами. Они были темные, коротко подстриженные. Всякий раз перед экспедицией мать тщательно красила волосы, которые были седыми всегда, сколько помнила Лиза.

— Мужья часто стараются сделать все, чтобы жена зависела от них, а потом пользуются своей властью.

Лиза засмеялась:

— А я думала, что они пользуются властью своей любви.

Мать хмыкнула:

— Власть, она и есть власть.

— Ты думаешь, папа тоже пользовался бы твоей... финансовой зависимостью от него?

Мать пожала плечами:

— Не знаю, и никогда не узнаю, слава богу, — она бросила в рюкзак косметичку, туго набитую. — Я вулканолог, а не кухарка.

— Скажи, мама, а когда ты выходила замуж за папу, ты хотела, чтобы твой ребенок обладал качествами именно этого мужчины?

— Конечно, — отвечала мать, не глядя на дочь. Но Лиза заметила, как голова ее дернулась, словно мать не желала, чтобы увидели ее лицо. Или глаза?

— Я переняла все, что ты хотела бы? — не унималась Лиза.

— Даже больше. А то, что ты девочка, а не мальчик, придает особенный шарм твоим умениям. Ну скажи, если бы парень сколотил такой ящик, как ты? — Она кивнула на ящик для балконных цветов. — Разве кто-то обратил бы внимание?

Лиза расправила плечи.

— А на меня обратил.

Они обе засмеялись.

— Бедный парень, он чуть не свалился со своего балкона. Едва не лишился жизни, так засмотрелся на тебя.

— Мог бы и не заглядывать, — фыркнула Лиза.

— А ты специально надела тогда кофточку с таким декольте?

— Нет, конечно. И потом, я же не могу забивать гвозди не наклоняясь, — Лиза снова фыркнула. — Но он не свалился...

— Его спас телефонный звонок, — сказала мать. — Я слышала, — она подняла глаза вверх, к потолку, — как ему позвонили. А когда вернулся, вместо того, на что он спешил снова посмотреть, стоял ящик с землей.

— И в нем уже сидели астры!

Ящики для балкона в квартире Славика тоже сколотила Лиза. Теперь в них взошли перистые гвоздики.

— Сука! Да остановите ее! Уберите от меня! — вопила женщина, сбрасывая с голого тела остатки еды и пытаясь подняться с огромного серебряного блюда, на котором лежала. — А-а-а... — кричала она, хватаясь за голову, потому что длинные пальцы крепко вцепились ей в волосы. Белые длинные пряди были накладные, но они намертво сплелись с ее собственными такого же цвета.

— Лиза! Лиза! — Славик с красным лицом пытался поймать жену за плечи, но та уворачивалась и тащила женщину за собой.

Вставай, дура, идиотка. Козлиная радость, — шипела она. Под ноги Лизе упали кусочки тэмпуры, она давила их носком черных туфель. — Они тыкают в тебя палочками, японцы хреновы. А ты лежишь тут, развалилась нагишом, дрянь такая...

— Это не фурия, это барракуда. Ах, как хороша... — смеялся Андрей Борисович, сложив руки на груди и смотря на схватку. — Нет, такого в программе не было, — ответил он кому-то. — Но мне нравится. Битва светлого и темного. Всегда впечатляет.

— Отлично, все получилось. Завтра бульварные газеты протрубят, как необычно прошла презентация нового меню в ресторане Головина. Схватка женщин, в которой... А кто победит, еще неизвестно. Девица, которую он нанял изображать диву на блюде, не слабая.

— Ох, — выдохнул Андрей Борисович.

Он наблюдал за Лизой с того момента, как они со Славиком вошли в зал. Видел по ее лицу, что она не в себе. Наблюдал, когда произносил речь, знал, что она хочет услышать имя, хотя бы Славика, но не услышит, эта честолюбивая девочка.

Андрей Борисович никогда не чувствовал в себе желания покровительствовать кому-то. Но его попросили, и он увлекся.

Позвонила Ксения, его первая жена.

— Лизе надо помочь. Подтолкнуть.

— Ты хочешь сказать — спровоцировать?

— Да, — засмеялась она. — Если тебе это понятней.

— Может быть, скажешь как?

— Знаешь, что больнее всего для человека? — спросила она.

— Смотря для кого.

— Для такого, как я и она, — это унизить то, что ты делаешь.

— Гм... помню...

— Когда будешь говорить о книге, Андрей, не произноси ни разу имя Славика и уж тем более — ее. Как будто они ни при чем. А меню... Ты знаешь, что такое купеческий загул?

— Читал, — хмыкнул он. — С голой бабой на столе, ты об этом?