А я, похоже, не в состоянии это принять.

Если бы он был мертв, как моя мать, то я бы это поняла. Тогда Патрик бы просто ушел, исчез, отсутствовал. Но он ведь все еще здесь. Он живет своей жизнью, словно это я умерла, как и его жена. Как будто имеет полное право двигаться дальше, заменить меня, сделать беременной какую-то другую женщину.

Если бы кто-нибудь просто подсказал мне, как справиться с болью, как погасить гнев, я бы так и поступила.

Это странно. Иной раз, когда я сижу в кабинете гипнотизерши и сквозь стеклянные стены сочится танцующий свет, мне хочется попросить ее: «Элен, пожалуйста, помоги мне».

И думаю, она бы помогла.

Вечером в четверг, когда Элен пыталась собрать вещи на выходные, кто-то постучал в дверь.

— Что случилось? — спросила она, когда, открыв двери, увидела свою мать с бутылкой вина и с такой улыбкой, как будто она явилась на торжественный ужин.

— Я просто проезжала мимо, — сообщила Анна. — И нечего смотреть на меня с таким испугом. Ужинала неподалеку и внезапно решила повидаться с дочерью. Бога ради, ты просто побледнела вся! Но ведь такое не в первый раз случается, так?

— Да, верно, — кивнула Элен, отступая, чтобы Анна могла войти. — Только ты не так уж часто проезжаешь мимо.

— Поверить не могу, что ты до сих пор не избавилась от этих обоев! — воскликнула Анна, с презрительным видом проводя кончиками пальцев по обоям в коридоре. — Я бы давно уже их ободрала…

— И выкрасила бы все в замечательный нейтральный цвет, — закончила за нее Элен. — Знаю. Ты мне об этом говорила много раз, а я всегда отвечала, что они мне нравятся. Напоминают о бабушке.

— Вот именно, — пробормотала Анна.

Она прошла в кухню и поморщилась, как обычно, при виде оранжевой кухонной стойки, словно впервые наткнулась на нее. Все это было частью представления, которое призвано было показать, что сама-то она ушла далеко вперед.

Да, мать Элен наслаждалась идиллическим детством вот в этом самом безусловно очаровательном, просторном доме на пляже, не стоит об этом забывать, но по какой-то причине ей нравилось вести себя так, будто она родилась в каком-нибудь гетто для белых, зато теперь обитала в Париже.

— Немножко вина? — предложила Анна.

— Нет, мне, вообще-то, не хочется, — ответила Элен. — В прошлые выходные я слишком много себе позволила, теперь хочу недельку обойтись без спиртного.

И еще я беременна, мам.

Эта мысль мелькнула в голове Элен, но показалась ей до странности незначительной. Хотя с понедельника, когда Элен убедилась в своей беременности, ничего не изменилось, первоначальное потрясение уже миновало, и ей все меньше и меньше казалось, что она беременна на самом деле. Прежде всего, наверное, потому, что, кроме того вечера, когда ей вдруг страстно захотелось жареной картошки, она больше не испытывала никаких симптомов, чувствовала себя совершенно нормально. От этого ей даже пришло на ум, что у нее может случиться выкидыш. В конце концов, ей уже было за тридцать, и предполагается, что в таком возрасте для того, чтобы забеременеть, следует принимать всякие витамины и навещать докторов, делать анализы крови. Как только у Элен возникла эта мысль, она тут же поверила, что именно это с ней и случится. Если бы она не засуетилась так или не стала слишком много об этом думать, эта беременность могла бы, наверное, просто тихонько исчезнуть сама собой, а тело дождалось бы момента «правильного» зачатия.

— Ох, ну ладно, тогда и я не буду, — сказала ее мать.

Она поставила бутылку на стойку и тихонько постучала костяшками пальцев по столу.

Жест показался на удивление бессмысленным. Элен тут же вспомнила о том, как Мел говорила, что Анна стала скрытной.

— Как у тебя дела? — спросила Элен.

— У меня? Все в порядке. — Анна перестала барабанить пальцами и слегка покачала головой. — Тогда не выпить ли нам по чашечке чая? Чем ты тут занималась, когда я так напугала тебя своим визитом?

— Вещи укладывала, — ответила Элен, включая чайник и аккуратно доставая две самые яркие из бабушкиных фарфоровых чашек. — Я собираюсь уехать на выходные с Патриком. В Нузу.

— А, Патрик, — вздохнула Анна. Она уселась к столу. — Совсем не нужно было выставлять все это фарфоровое великолепие. Мне пока что не восемьдесят.

Элен не обратила внимания на ее слова и взялась за чайник.

— Достаточно будет и чайных пакетиков! Или это тебе уже восемьдесят?

— Так что ты думаешь о Патрике? — спросила Элен, заливая в заварочный чайник кипяток просто для того, чтобы позлить мать. — Мел и Пип даже позвонили и рассказали, как он им понравился.