Покушение на Еву

Аннотация
Вы когда-нибудь бывали в Африке? Александр тоже попал в нее первый раз, да еще без визы. Тем не менее несколько часов назад он пересек уже вторую государственную границу за этот день. Но все шло по плану..

ПРОЛОГ Вы когда-нибудь бывали в Африке? Александр тоже попал в нее первый раз, да еще без визы. Тем не менее несколько часов назад он пересек уже вторую государственную границу за этот день. Но все шло по плану, и был он к тому же не одинок. Кроме того, попав в эту местность впервые, он, однако, все о ней знал: готовился к посещению кропотливо и долго, как и все остальные. Время тикало своим чередом, и край солнечного диска уже появился над холмами, когда их бронированная машина достигла кромки воды. Александр сидел, сняв шлем, и, повернув голову, наблюдал в узкую амбразуру это замечательное зрелище. Дневное светило было ярко-малиновое, объемное и двигалось, как гигантский переливающийся воздушный шар. Однако досмотреть это не надоедающее, происходящее ежедневно, но так редко наблюдаемое людьми действо не пришлось, по обоим бортам бронемашины уже выдвинулись два дополнительных водомета, и Швара скомандовал: «Задраить люки!» И тогда они поплыли, таращась друг на друга в темноте, потому что все амбразуры зашторились прочнейшими металлопластиковыми ставнями. Макрак попытался отмочить какую-то хохму, но всем было не до него, а потому он рассмешил только самого себя. Зато от отсутствия тряски стало гораздо легче, да и фон шума изменился, гусеницы уже не скребли по булыжникам, а равномерно перегоняли под днищем пресную воду. Сидящий рядом Бид нахально сажал переносной аккумулятор, слушая на вделанном в ушную раковину наушнике какую-то лично скомпонованную сборку рок-н-ролльных хитов, но Александр смотрел на это сквозь пальцы: один выстрел кинетического ружья жрал в долю секунды энергию, достаточную для прогона тысячи компакт-дисков. Кто сказал, что надо бросить песни на войне? После боя сердце просит музыки вдвойне! Правда, боя еще не случилось, но от перестановки слагаемых сумма не меняется. А от путешествия по этим бесконечным холмам можно было впасть в дрему, и любое занятие годилось, тем более что им дали хорошо выспаться перед операцией, и к тому же нервное напряжение с каждым километром приближения к цели продолжало нарастать. Александр вызвал в памяти картинку оперативной обстановки, пытаясь воссоздать детали. В принципе, это было не нужно, стоило надеть шлем, и карта местности, в любом необходимом масштабе, могла бы появиться по первому требованию, но ведь надо было себя чем-нибудь развлечь. В пехотном отсеке их было семеро, а вообще в вездеходе десять человек – боевое отделение разведки и диверсии. Лейтенант с водителем впереди, да еще наводчик орудия в промежуточном, выше размещенном, отсеке с боеприпасами. Александр был заместителем Швары, но прослужил в армии гораздо больше его, однако Швара был как-никак офицером, а потому имел преимущество касательно высшего образования. Александра это нисколько не обескураживало, за время службы он сменил множество начальников, и лейтенант Швара был далеко не худшим. Видимо, вышерасположенное командование его тоже ценило, правда, не в плане его жизни и здоровья, а как отточенный инструмент для выполнения необходимых функций. Пока Александр занимался тренировкой памяти, машина преодолела не слишком широкую речушку и, убрав водометы, снова врезалась в полосу кустарника. – Как настроение, парни? – осведомился Швара, и его голос отобразился одновременно во всех слуховых органах, причем у каждого индивидуально. В принципе, это был не его голос как таковой, микромикрофон лейтенанта, в свою очередь, помещался в верхней челюсти, ближе к уху, и передавал не привычные колебания воздуха, а непосредственно колебание кости, однако чистота голоса от этого только выигрывала. – Все в норме, шеф, – отозвался Александр. – Скоро начнем разминку? – А куда мы денемся, – в тон ему отозвался начальник, и ответ его закончился каким-то неясным шорохом: он улыбался, но улыбка тоже являлась движением мышц, и аппаратура передала и ее. Вопрос сержанта и ответ офицера не имели смысла, они все прекрасно знали, на каком этапе придется произвести спешивание, но это было нечто в виде светского разговора, и деться от него было некуда. Ну, а затем они вновь ехали молча, ровно до того момента, когда писк в индивидуальном передатчике каждого возвестил о первых сложностях. – Все за борт! – заорал Швара. – Ракета! И они напялили шлемы, и врубили боевую программу, и посыпались в задние, распахнутые настежь дверцы, и на бронетранспортере остался только боевой экипаж в количестве двух: водителя и наводчика. И машина, не слишком громко шумя – все-таки это была разведывательная, очень дорогая разработка, – завертелась, ставя дымовые, радиолокационные и иные помехи, и пошла, помчалась назад, вклиниваясь между холмами, сбивая эту чертову самонаводящуюся и, наверное, очень издалека прилетевшую противотанковую ракету. А пехота, бегом, бегом, уже рассредоточивалась в боевой походный порядок, и каждый во взводе видел эту ракету прямо в своей глазнице, потому как дисплеев у них не было, а были дорогостоящие, наводящиеся прямо в зрачок лазеры, изменяющие место наведения луча три тысячи раз в секунду, а потому оперативно-тактическую обстановку они ощущали как на ладони, и ее двумерное измерение даже несколько затеняло реальный трехмерный пейзаж. И каждый из них, прыгая по кочкам, одновременно наблюдал, как метка, обозначающая ракету, распалась и уже не отслеживаемые ее части рванулись вниз, наводясь самостоятельно, может, по тепловому, а может, по радиофону, и тогда они, согласно наставлениям, голосом отключили на время свои нашлемные локаторы, опасаясь выдать себя. И уже только некоторые, особо любопытные и кому не мешали складки местности, видели, как сразу два разрыва полоснули по крыше их недавнего убежища и как изуродованная, лишившаяся башни машина, вся в облаке пены автоматических огнетушителей, ушла, скрылась за невысокими зарослями. И они отправились дальше, держа в памяти наводчика – младшего сержанта Леда, который, по-видимому, уже отвоевал свое. * * * А потом они засекли подвижный патруль, и стало очень жарко: маленький компьютер, размещенный под воротником, едва-едва поспевал изменять микроклимат обмундирования, потому что патруль их тоже засек. И была битва, но их стрелковое оружие имело в полтора раза более высокие показатели в начальной скорости пули и в скорострельности тоже, и наводилось оно более умелыми руками и наметанным глазом. Вот только вражеская автоматическая шестистволка зацепила Макрака, и, несмотря на многослойный шлем, он лишился головы. Зато они уложили весь патруль, наверное, целый взвод, только не такой, как у них, а старой армии, когда там было человек тридцать. Но все это не радовало, и, видимо, верховное командование, пьющее кофе на высоте десяти километров и в тысяче этих же единиц от внепланового боя, решило, что внезапность всей затеи потеряна, а потому операцию следует свернуть, но было уже несколько поздно, поскольку истребленный патруль, до того размещенный в двух бронетранспортерах, успел передать о своей находке кому-то еще. И очень скоро их атаковал вертолет. И хотя о его приближении они узнали заранее, по картинке, выданной с летающего командного пункта, и успели еще более рассредоточиться, и Хонка уже сидел, затаившись, нацелив в небо свою ракетометающую трубу, – это мало помогло. Вертолет превосходил их в подвижности и подкрался на совсем малой высоте. Дальность его оружия превосходила их возможности, поэтому первое слово было за ним. И рвались вокруг НУРСы, и ложились костьми солдаты, задраенные в титановую броню, как древние рыцари под градом тяжелых арбалетных стрел. И с каждой новой детонацией неуправляемого ракетного снаряда гасли на пульте в летающей воздушной крепости, крейсирующей в стратосфере, индикаторы состояния здоровья, гасли и гасли, один за другим. И лежал, свернувшись, но внутри своего скафандра разорванный в куски Хонка, успевший выпустить две ракеты из трех возможных. И уже все они палили в небо с упреждением, следуя подсказкам компьютеров, но их сверхбыстрые пули, разгоняемые чудовищными импульсами тока, были слишком легки против этого древнего реликта с бронированным днищем. Но они запутывали его, выбрасывая дымовые шашки, и большинство его медленных пуль и ракет зазря пахали землю. И в конце концов он обиделся и сбросил три бомбы, а затем гордо удалился, видимо, прикончив весь наличный арсенал. И там, в нарезающем петли атомно-приводном командном пункте, уже много-много суток дежурившем в этом районе, у десятков офицеров, сидящих перед экранами, посерели лица, потому как все индикаторы, за исключением двух, потухли, а у этих оставшихся автоматические передатчики выдавали предсмертное состояние, и некому было оказать помощь, потому как район боя находился на подконтрольной средствами ПВО противника территории, а именно из-за этих средств и разгорелся сыр-бор. * * * Александр не доставал бинокль, опасаясь выдать его блеском свое местоположение. Стекла оптического прибора были обработаны специальным составом, практически не дающим отражения, однако он все равно боялся. Во всем случившемся было слишком много совпадений, он знал, что беда обычно не приходит одна, но в этом случае неудача явно выплескивалась через край: еще никогда он не терял в течение часа прямого начальника и всех до единого подчиненных. Происшедшее пахло предательством, если только разведка не врала насчет их технологического превосходства над противником. Но он не смотрел в бинокль не только по этой причине: там, среди лежащих в траве людей, вполне возможно, еще были в некотором роде живые солдаты. А поскольку это были его солдаты, он страшился узнать об этом наверняка, потому как тогда долг заставил бы его ввязаться в новую драку, а исход ее в сегодняшнем случае был предрешен. Там, всего в километре от него, местность прочесывала вражеская пехота. Он лежал не шевелясь, и ему было удобно, костюм был сработан со знанием дела: где надо – мягко, где надо – твердо. Всю внешнюю связь он вырубил, этим он лишал себя возможности спастись начисто, там, на летящем за две тысячи километров командном пункте, его могли посчитать погибшим, однако он мало верил в то, что помощь извне поступит, зато вражеская аппаратура не могла теперь его запеленговать. Перед рейсом им внушали, что это практически невозможно, однако последние события наглядно позволяли в этом усомниться. Из всей имеющейся в его, похожем на скафандр, одеянии аппаратуры в настоящий момент функционировала только система поддержания микроклимата, поэтому его телу было очень комфортно, а вот душе... Он видел, как солдаты противника находили трупы. Он не мог их отсюда слышать, хотя в его комплекте находились приставные ушные раковины величиной с небольшую тарелку каждое, но он не стал шевелиться, доставая их. Он знал, что материал его одежды почти не поддается обнаружению в радио– и инфракрасном диапазоне, поэтому он надеялся пока выжить. Он пережил своих коллег уже на два с половиной часа, он видел, как их грузили в крытые брезентовым тентом машины, но он не ведал, нашли ли эти черные парни всех и знают ли они, сколько их должно быть. Он очень надеялся, что не знают. Когда на его внутреннем недисплейном изображении потухли все индикаторы здоровья, а два показали смертельно опасное поражение, он понял, что внешняя связь ему больше не нужна, и сложил расположенную на шлеме-маске антенну, а затем совсем выключил передатчик. Он прикидывал в мозгах, собственных, не компьютерных, различные варианты дальнейших действий. Он размышлял, за сколько можно преодолеть тот путь, который они промчались на бронетранспортере, пешком и в условиях потревоженного вражеского улья. Он представлял себе, как наводит в беспечно бредущих вдалеке людишек свою электрокинетическую винтовку и сносит им головы прямо с этого огромного расстояния, как рассекает в клочья брезентовые чехлы и деревянные кузова своими, созданными в обход Женевской конвенции, зарядами. Скорее всего все это были необоснованные мечты. И к тому же данное вероятное событие ни к чему не вело, это была бы просто месть, а разве для того он здесь? И разве для этого они здесь полегли? Их цель была там, вдалеке, вне зоны его досягаемости, но кто мешал ему продолжить начатое, тем более что в ином случае он бы погиб, просто спасая свою шкуру, а вот в варианте продолжения операции он бы мог оправдать все жертвы, насколько это возможно по логике войны. Шансы были невероятно малы, практически отсутствовали, но ведь так же было и во всех других вариантах. * * * Он ориентировался по компасу и по системе микрочипов. Компьютер крайне возмущался отсутствию связи с себе подобными, зная, что система приемопередачи в полном порядке, а кроме того, он все время требовал уточнения ориентации по спутниковой системе, ему, видите ли, хотелось знать свое местоположение с точностью до двух метров, а не до плюс-минус ста, как в настоящий момент. Но Александр считал эти требования слишком привередливыми, поскольку он действовал один, ему вовсе не нужна была такая бешеная точность. По большому счету, ему не требовались даже часы – временные показатели его не очень занимали, ведь теперь он не был привязан ни к какому контрольному нормативу. Он просто шел по этой равнинной местности ночами, не включая головной локатор, так как любой сонар можно обнаружить на большем расстоянии, чем он видит сам. Александр использовал только пассивные методы, включая светоумножительные и тепловые датчики. Днем он спал или прокручивал в мозгах свой план, хотя знал, что, когда дойдет до дела, все равно понадобится экспромт. На третью ночь он дошел. * * * В инфракрасном диапазоне он видел весь объект как на ладони. Теперь он соотносил наблюдаемое с записанной в электронную память спутниковой фотографией высокого разрешения, а также с радиолокационной картинкой, с гораздо меньшим разрешением, но зато полученной под другим углом, с самолета дальней радиолокационной разведки. Ночь была безлунная, до рассвета четыре часа, а до вероятной смены часовых, которых он видел в образе красноватых, расплывчатых призраков, десять-пятнадцать минут. Он решил дождаться смены, возможно, потом, после того как все начнется, у него будет в запасе несколько лишних минут, а за несколько минут можно преодолеть очень приличное расстояние. За время своего похода он достаточно сильно устал, все-таки по нормативам его боевой костюм нельзя было носить более суток, так что здесь был экстренный и, наверное, уникальный случай. Александр изменил средства наблюдения, теперь он засек малую радиолокационную станцию обнаружения ближних наземных целей, луч прошел по нему, но ничего не случилось, следовательно, для этой устаревшей штуковины он пока был невидим, по крайней мере в неподвижном состоянии. Однако он ввел в компьютер ее координаты, как приоритетного объекта на уничтожение. Этот список быстро пополнялся, там были уже две установки активного инфракрасного режима и, конечно, часовые. Он дождался конца смены, допивая остатки кофе через трубочку, предварительно выдавив последний тюбик с паштетом: этот бой, с любой математической вероятностью, должен был закончиться фатальным для него образом, поэтому экономить в пище далее было совсем нерационально. Теперь несколько приободренный (как все-таки сытый желудок взаимосвязан с настроением – доказывая первичность материи и вторичность разума!), он беззвучно двинулся вперед. Он занял удобную стоячую позицию и, вскинув руку с лазерной «слепилкой», активизировал систему, состоящую из жидкометаллической суспензии, находящейся в специальных нишах-прокладках рукава и жилета: основанный на эффекте «памяти» металла состав мгновенно затвердел, давая руке необходимую для спокойного прицеливания опору. Он сделал два выстрела широким, невидимым глазу человека лучом по местоположению инфракрасных обнаружителей, выводя их из строя. О результатах применения оружия он мог только догадываться, однако его устраивала вероятность, показанная компьютером, и он спешно поменял свое местоположение и оружие. Теперь он, не торопясь, целился в ближнего часового, смело опираясь локтем в невидимую опору, словно на бруствер окопа. Он сделал два выстрела, и две пули, разогнанные плазмой, сожрав в своей короткой пробежке по стволу кучу энергии из заплечного аккумулятора, с бешеной скоростью унеслись к цели. Автомат не зря имел удлиненный пламегаситель, без него свечение испарившейся в стволе водяной смеси выдало бы местоположение стрелка. Не дожидаясь результата, Александр перенес огонь на второго часового, этот стоял на вышке, и деться ему было некуда, но, во избежание всяких невероятностей, Александр послал в его сторону боеприпас из второго приставного магазина. Эти несколько удлиненные и более медлительные в движении заряды обладали куда большей разрушительной мощью, они предназначались для уничтожения плотных боевых пехотных порядков, поэтому, достигнув огороженной, приподнятой над землей будки, этот микроснаряд разорвался, разбрасывая вокруг смертельные короткие стержни из необогащенного урана. Затем два таких же подарка рванулись к малой радиолокационной станции. Средства пассивной разведки Александра сразу указали на прекращение излучения, и по этому поводу он короткой командой активизировал собственный нашлемный локатор поиска металла. Более в доступной ему зоне поражения целей не было, и он двинулся вперед. Уже через пятьдесят шагов он поздравил себя за предусмотрительность: вспаханная полоса впереди была заминирована. Он хорошо видел мины левым глазом в фоновом режиме бездисплейного отображения информации, локатор давал примерное местоположение каждой мины, хотя точность была очень слабой: как ни мудрили конструкторы, им все равно не удалось разместить внутри шлема высокочастотный локатор, а наличный давал приборную ошибку в пределах длины волны излучения. Но не прошло и сорока секунд, а Александр уже резал стальную колючую проволоку первого ряда ограждений. Перед подходом к объекту он опасался собак, но, к его счастью, столь архаичное средство охраны здесь не применяли, враг экономил, и эта экономия должна была в ближайшее время выйти его армии боком. Где-то в караульном помещении уже срабатывала сигнализация, но он знал, что первый раунд выиграл, и теперь важно было не терять своего преимущества – внезапности. Он пробирался, ориентируясь по электронной карте из памяти компьютера, он очень надеялся успеть осуществить план-минимум из задачи, когда-то бесконечно давно поставленной их взводу, осколком которого он все еще являлся. Он продвинулся еще на несколько сот метров. Никто вокруг не включал прожектора: объект и техника, находящаяся в этих местах, были донельзя важными и секретными, а потому группа, посланная на поиски нарушителя, действовала в темноте, подобно самому нападающему, посему он по-прежнему имел преимущество – он знал, где находится его цель, а они даже не представляли, кто им противостоит. Очень скоро его большие тарелкообразные «уши» уловили посторонние шумы, и машинный разум произвел опознавание и тут же разместил их на плане-схеме, отображаемом в глазнице. Это были две поисковые команды, состоящие из нескольких солдат. Они скользили мимо: туда, к резаной проволоке двойного ограждения и к выведенным из строя станциям ночного обнаружения. Александр продолжал просачивание. Вскоре в тепловых датчиках он засек то, что искал, и ввел поправки в своем местоположении. Теперь он осторожно, но тем не менее быстро обходил защитную прямоугольную насыпь. По пути он обнаружил большую связку кабелей, бегущую к насыпи и уходящую в неизведанные дали. Он не стал ее трогать, но ввел ее местонахождение в электронную память, это было уже второе по счету аналогичное препятствие. Обойдя земляное укрепление, назначение которого было уберечь спрятанную за ним технику от снарядов и осколков, он наконец-то обнаружил свою цель-мечту. Это была ФАР (фазированная антенная решетка) – умопомрачительно дорогая и опасная для самолетов штуковина. До нее было пятьсот метров, и он, видя отсутствие на данном этапе непосредственной опасности, решил подобраться поближе. Александр преодолел еще сто пятьдесят метров ползком, не искушая судьбу. Он включил инфракрасную камеру, расположенную, так же как и многое другое, на голове, затем он запросил вероятность поражения цели с данной, точно замеренной автоматическим дальномером дистанции. Вероятность попадания была полной, а вот поражения несколько меньше, он все-таки не имел с собой настоящего гранатомета. Он развернул антенну внешней связи и включил передатчик, выдавая вовне надиктованное заранее сообщение и картину с видеокамеры. И начался настоящий бой. * * * – Где находится этот парень? – спросил генерал Спара, задумчиво глядя на свежайшую распечатку. – Он где-то в середине их позиции, – спокойно пояснил майор, стоя перед генералом в свободной позе: после того как самолеты заимели атомные движки и стали патрулировать в воздухе сроки, сравнимые с походами подводных лодок, здесь, на борту, строевая подготовка сильно уступила свои позиции нормальным человеческим отношениям. – А кто он? – Это номер П-107453 – сержант из уничтоженного два дня назад подразделения. – Но ведь они все погибли? – с некоторым сомнением спросил генерал. Несмотря на то что разговор происходил на высоте одиннадцать тысяч метров, генерал Спара имел на плечах погоны сухопутных войск, и это была не его причуда, само деление на рода войск несколько устарело, поэтому его форма была данью традиции. – Мы все так думали, генерал. – Это может быть дезинформацией, майор Неро? – Такая возможность теоретически, конечно, допустима, но практически... – Неро состроил на лице сложную гримасу, невольно выдавая ею свое отношения к людям, мало разбирающимся в технике. – Ясно, что противник захватил боевые костюмы и оружие спецгруппы, но взломать шифры индивидуальной настройки... – Неро снова скривился. Генерал хмуро посмотрел на него. – Ладно, что передал этот парень? – Можно глянуть на вашем экране, генерал? – Валяйте, майор. – Сай! – позвал Неро, придвигая висящий возле уха микрофон. – Дай картинку сюда на «главный». Оба военных воззрились на экран. – Это их ФАР, снимок передан в цифровой форме. Сфотографировано с расстояния триста метров, камера расположена на земле, можно предположить, что в этот момент сержант лежал. Вот вторая картинка, угол несколько другой – солдат, похоже, встал. Видите? Наглядные следы разрушения локатора. – Антенна выведена из строя? – перебил пояснения генерал. – Ну, если это не сфабриковано, то да. Но наверняка... – Сколько времени прошло? – снова оборвал начальник. – После того, как получили картинку? – Да, черт возьми. – Менее пяти минут, я так думаю. Правда, учитывая запаздывание и первичную спутниковую обработку... – Тихо, майор! – приказал Спара, напяливая снятый микрофон и поворачиваясь к пульту. – Первому и третьему готовность, провести КФС, активация боевых систем. Прошло очень малое время, в течение которого на дисплее у генерала последовательно сменилось несколько картинок: контроль функционирования систем и активация прошли успешно. А в отсек без стука влетел полковник с петлицами военно-воздушных сил. – Дин, извини, генерал Спара, вы решили атаковать объект? Если это провокация, мы потеряем бомбардировщики. В это время по компьютеру пошли цифры, а по звуковому каналу доклады людей, сидящих в кабинах двух истребителей-бомбардировщиков, подвешенных под гигантскими крыльями ЛКБПА (летающего командного боевого пункта-арсенала). Полковник не зря волновался, ведь подвесных машин было всего шесть, они могли стартовать со своего воздушного носителя только один раз, подобно ракетам, а уж посадку они совершали на какой-либо авианосец, наиболее приближенный в пространстве, поэтому, теряя хотя бы один истребитель, ЛКБПА проигрывал в своей ударной мощи, восполнить которую он уже не имел возможности до следующего трехмесячного дежурства. Генерал Спара оскалился. – Не пори горячку, Бёрл. Даже если это не провокация, мы все равно останемся без самолетов, но для самообороны у нас еще двести ракет. Этот парень очень ждет нашей помощи, и, если я не помогу ему, меня замучает совесть по поводу бюджетных средств, потраченных на мое обучение в академии. Кроме того, полковник, свяжитесь с авианосцем. Пусть вышлет спасатель с вертикальным взлетом в район боя. Затем он продолжил отдачу команд в микрофон: – Господа пилоты, активируйте ракеты «воздух—поверхность», уже с максимально возможной дальности мы начнем давать вам порядок разделки этой «туши», но подойти надобно поближе, там наш человек, и удары придется наносить булавочные. Но если заподозрите что-то неладное, смело разворачивайтесь. С богом! – Генерал повернулся. – Не нервничай, Бёрл, этот парень, как я подозреваю, стоит некоторого количества топлива и кой-какого риска продвижения по служебной лестнице. Мне кажется, он рискует гораздо более, чем мы. Генерал был очень прав в этом отношении. * * * Нанеся удар по локатору, Александр отступил, теперь уже в полный рост, поскольку в настоящий момент он наблюдал подробнейшую картину окружающей тактической обстановки, а исходя из нее, следовало поторапливаться. Его полевой компьютер имел полное представление о происходящих вокруг процессах, ведь теперь электроника получала разведданные из нескольких источников параллельно: кроме передаваемой спутником информации с подвешенного вдали командного пункта и наблюдаемого нашлемной видеокамерой пейзажа, она еще схватывала оперативную обстановку с автоматического микросамолета, запущенного Александром и сейчас накручивающего восьмерки над вражеской позицией. Размер данного чуда не превышал параметры сделанного из тетрадного листа планера, однако Александру не приходила в голову данная аналогия, в те времена, когда он учился, тетрадей в школах уже не применяли, их заменили выдаваемые каждому школяру «персоналки». Он добрался до отмеченного аппаратурой места и сделал заклад маленькой, но очень сильной для ее размеров мины в кабельное сплетение. Он отошел не более чем на пятнадцать шагов, когда сзади рвануло. Сделать аналогичную операцию по отношению к другой обнаруженной заранее коммуникационной сети он явно не успевал, оттуда из-за бруствера к нему быстро приближалась компактная группа людей, он наблюдал ее в виде красноватых пятнышек, обведенных красной окружностью, свидетельствующей о первостепенной опасности. Это была препарированная компьютером картинка пейзажа с видом сверху. Александр затаился и стал ждать, когда электроника даст разрешение на выстрел, исходя из расстояния, она сама вводила запаздывание разрыва заряда «большой» пули. Пехота еще не успела высунуть нос из-за насыпи, когда рядом с самым прытким разорвалась миниатюрная граната. За ней последовала еще одна. Теперь Александр взбирался на насыпную обваловку, желая увеличить зону своего влияния. Этот бой был его личным боем, все причины, поводы, экономические и военные, остались там – далеко за зоной его восприятия, сейчас он был боевой машиной, мало отличающейся от носимого с собой электронного напарника. Единственным присущим ему отличием в настоящий момент была возможность самопрограммирования. И эта самозарождающаяся программа выдавала новые цели. Окружающий его противник расплачивался за технологическое отставание своего пехотного оружия. Его безумно дорогая, новейшая, закупленная за лишения собственного народа система противовоздушной обороны оказалась прикрыта с земли морально устаревшим механизмом охранно-постовой службы. Солдаты его, умирающие от суперсовременных пуль, были плохо подготовлены, потому что единственное, чему их хорошо обучили, была уборка мусора в казарме и марширование на плацу, да и эту работу они не слишком любили и выполняли кое-как. Другого нельзя было ожидать, они были призывниками, то есть людьми, впихнутыми в свою родную армию насильно, служащими задарма, их предвоенная подготовка была нулевой, и никто бы не смог их обучить умелому и согласованному пользованию вооружением за короткое время службы. Застигнутые внезапно, они были обречены. Александр залег на вершине земляной насыпи. Он видел людей внизу, по всей видимости, это были техники, не представляющие для него опасности, – однако они обслуживали железо, способное уничтожать самолеты, а значит, тоже являлись приоритетными целями. Он видел их более чем хорошо, его чувствительные светофильтры даже несколько затенили изображение, так как некоторые военные имели фонари. Александр выстрелил в их сторону разрывной пулей, а затем, переключив боеприпасы, начал обстрел главной кабины управления. В инженерном плане позиция была плохо оснащена, так как в этом месте оборудование разместили недавно, если бы кабины были спрятаны под землю, а кабели скрыты в бетонных нишах, у Александра было бы смехотворно мало шансов нанести свои удары. Постреляв некоторое время, Александр перенес огонь на новых людей, появившихся внизу. Над ним уже свистели пули, более медленные, чем его плазморазгонные, эти ускорялись по старинке – порохом, но они превосходили его калибр. Ему снесло правое накладное «ухо». Если бы не аппаратура подавления шумов, он бы оглох. Александр поспешно отполз вниз, быстрым движением отстегнул и второе, уже не нужное слуховое устройство: врагов в оперативной картинке хватало более чем. Он снова прикинул возможность нанести удар по ранее обнаруженному кабелю, однако посчитал это маловыполнимым, и компьютер был согласен с его оценкой. Александр начал отступление, выходя из смыкающегося кольца атакующих, когда наконец-то получил сигнал – ответ с летающего КП. – «Матрешка»! Уходите из зоны объекта, к вам идут истребители. Он приказал компьютеру передать накопленные данные и продолжил отход, периодически останавливаясь для выстрелов, патроны уже кончались, и он стрелял короткими очередями. Вскоре он добрался до ограждения с противоположной от места вторжения стороны. Сердце колотилось бешено, он поспешно отстегивал лишние предметы, облегчая одежду. Он успел перерезать проволоку внутреннего ряда, когда наконец-то включились прожектора. На мгновение он несколько ослеп, но не от действия света – фильтры подавили все дискомфортные проявления, – а именно от перехода шлема на другой диапазон: стекло меняло поляризацию и пропускную способность. Александр продолжал двигаться, а вокруг свистели пули, его наконец-то увидели, но враги сильно распыляли силы, он явно отступал, а значит, не представлял непосредственной угрозы – они же продолжали поиски других нападающих, предполагая, что подверглись массированной атаке. За вторым рядом ограждений он вновь попал на минное поле, но здесь некоторые заряды были из пластика и давали слабое отражение на радаре, поэтому перегруженный компьютер отсеял эти сигналы как мешающие. Через десяток метров перед Александром выпрыгнуло из земли противопехотное разрывное устройство. Оно бабахнуло на высоте сорока сантиметров, желая отсечь ноги направленной вкруговую струей пламени. Жесткая броня ниже колена выдержала удар, однако мягкая бедренная была гораздо тоньше... А там, над позицией, уже готовились к исполнению своего предназначения «подарки» с неба, смело скользя по невидимым глазу лазерным струнам. Прожектора приговоренного объекта включились крайне не вовремя, теперь они поспешно гасли, однако и это давало мало преимуществ противовоздушному дивизиону, без фазированного локатора наведения его многочисленные ракетные контейнеры были бессмысленной, сложноинженерной эквилибристикой. Часть I ПОИСК За ним следили. Вот уже вторую неделю он замечал этих маскирующихся в толпе или прикидывающихся любопытными прохожими людей. Первоначально он убеждал себя в ошибочности этих подозрений, но случаи обнаружения за собой «хвостов» и незнакомых типов у подъезда множились. Располагая массой свободного времени (двадцать четыре часа в сутки), он без всякого калькулятора сделал прикидку. Только визуальная слежка, предположительное прослушивание телефона и, опять же, гипотетический обыск в квартире должны поглотить массу денег на оплату агентов. Данная сумма многократно превышала его годичное пособие и, видимо, допуская продолжение детектива, вскоре превысит стоимость самой дорогой личной недвижимости – квартиры. Что их еще могло интересовать? Трансплантация органов? Вдвойне смешно. Для этого необходимы здоровые, молодые сердца и почки. А его перемолотые словно в мясорубке ноги, исколотое уколами туловище, кожа, похожая на шахматную доску от вкраплений искусственных участков – очень нетривиальное вместилище отравленной лекарствами печени... Нет, с этой стороны опасность не грозила. Но ведь опасность была? Он начал с усилием, даже с чрезмерной энергией, вращать руками колеса своей инвалидной коляски. Можно было простым нажатием кнопки включить электрический моторчик под сиденьем, но хотелось дать выход эмоциональному напряжению. Даже с рационалистической точки зрения, отслеживать его было не нужно. При всем желании он не мог слишком удалиться от места жительства, как истребитель при полупустых заправочных баках от аэродрома. Его маршруты по окружающим кварталам, как гармонические колебания, повторяли сами себя: пара продовольственных магазинов, журнальный киоск, бульвар. Но это, последнее, только в хорошую погоду. Иногда на простые колебания накладывались менее периодические, растянутые во времени всплески: поездки в мэрию или внезапные кружения по другим улицам, отголоски какой-то древней реликтовой жажды путешествовать. Когда-то, в самом начале новой жизни, он старался стать незаметным, при необходимости куда-то попасть он норовил делать это быстрее, не глядя по сторонам. Там, из окружения, бросались быстрые, смущающиеся своей полноценности взгляды, любопытные, долгие осмотры детей, женские руки, дергающие их в попытках ускорить шаги, кисти, внезапно опускающиеся в карманы за мелочью и замирающие на полпути. Раньше он в основном и видел только эти руки или множество двигающихся ног. Чтобы увидеть лица, необходимо было бы поднимать голову. Он боялся это сделать, опасаясь встретить глаза, да и не наловчился еще ловко передвигаться на колесах. Может, ему хотят за что-нибудь отомстить? Ну, допустим, за Судан? Но он был всего лишь пешкой в игре, и, хотя это была тайная операция, все проводилось под флагом Объединенных Наций. Значит, причины слежки неизвестны. Если позвонить в полицию, они, конечно, приедут, пройдутся туда-сюда, с видом оторванных от важного дела чиновников, порекомендуют звонить по малейшему поводу, а распрощавшись, по дороге назад будут говорить об истерическом придурке, у которого физическая травма перешла в умственную. Он остановился у киоска, взял «Известия» и оставленное для него «Военное обозрение», но в тень бульвара он не поехал, а, развернувшись, двинулся домой. Закрыв за собой входную дверь, он почувствовал, что они уже здесь. Отступать было некуда. * * * – Добрый день, – учтиво поприветствовал его человек в темном костюме, сидящий в его кресле возле окна. Окно было зашторено, но свет не горел. Еще один незнакомец расположился на кухне. – Извините за вторжение и за то, что я не представляюсь. У нас не слишком много времени в запасе, поэтому оставим все формальности позади. Я надеюсь, пока мы не причинили вам каких-либо трудно устранимых неудобств. Можно было повозмущаться о незаконности проникновения в личное жилище, явно видимых следов обыска и прочей бумаго-законом запрещенной ерунде, но зачем зря сотрясать воздух? Они были здесь, два здоровых, сильных человека, наверняка вооруженные и умеющие заметать следы, против инвалида в коляске с моторчиком. Он въехал в комнату и остановился напротив кресла. Человек в костюме с натяжкой улыбнулся. – Вы нужны нам, Александр. Вы самый подходящий кандидат по большинству проверенных параметров. Я покуда не открываю вам карты, вы узнаете суть предложения после своего добровольного согласия на него. Для этого даже не нужно будет подписывать какие-то бумаги. У нас будет чисто джентльменское соглашение. Я понимаю, что для вас это, так сказать, «кот в мешке», но ничего не могу поделать. Александр, я приглашаю вас в путешествие, достаточно захватывающее и опасное. В процессе него мы проведем с вами серию психологических и физических тестирований и, кроме того, что-то вроде курса переквалификации с повышением уровня образования. Более того, мы, правда с очень малой вероятностью, попробуем вернуть вам подвижность. А если после тестирования вы по-прежнему будете нам нужны, ваша жизнь изменится коренным образом: вы станете другим человеком. Теперь о том, что вы теряете. У вас нет близких родственников, и, следовательно, с этой точки зрения вы свободны. С клубом ветеранов вы практически не общаетесь, и у вас нет там друзей. Соседи и некоторое количество знакомых? С моей точки зрения, невелика потеря. Вот эта квартира? Местечко довольно уютное, могу признать. Ну, что там еще я упустил? Подскажите. Александр молчал. – Вы должны исчезнуть из этой своей жизни сразу, то есть никто не должен ничего знать. Пусть это останется для окружающих загадкой. Взамен всего этого я предлагаю много-много работы над собой и – как бы это выразить – новые миры. Человек в сером костюме встал и демонстративно глянул на часы. – Вам на обдумывание тридцать минут. Мы несколько связаны во временных координатах. Наш человек покуда будет находиться поблизости, телефон мы у вас тоже пока отключили. Вещей никаких с собой не берите, это все лишнее. В течение этого времени на углу пятого направо по проспекту дома я буду ждать вас в красном автомобиле. Если вы не появитесь, больше мы никогда не увидимся. У вас одна возможность. Человек встал. * * * Стрела расщепила свою предшественницу, и даже с такого расстояния звук удара был слышен. Инструктор по стрельбе – Миоко повернулся к нему и положил руку на плечо. Александр невольно напрягся, он боялся опрокинуться на спину – все-таки протезы есть протезы. – Ну что же, Саша, стрельбу из лука вы освоили, но дело в том, что там, куда вы попадете, его не будет, поэтому вам нужно научиться его изготавливать, причем в одиночку и самыми примитивными инструментами. Сегодня отдыхаем, а завтра за дело. Александр посмотрел на тренера и кивнул. Он давно ждал чего-то в этом роде, ведь когда он освоил автомат и винтовку, ему сказали нечто в таком же духе, и началось освоение арбалета. И так последовательно по ступеням эволюции оружия, только в обратном порядке. Параллельно его натаскивали в рукопашном бою, хотя здесь с ним обходились мягко, все-таки в физическом плане он был неполноценным партнером. Он изучил, как драться палкой, саблей, нунчаком, булавой, стилетом и даже кастетом. Его заставляли кидаться камнями, иногда по целому часу в день. Самое интересное, что все это входило в противоречие с параллельно осваиваемой медициной, даже не медициной, а какими-то избранными темами из нее. Его научили вырывать зубы, правда только у манекенов, стерилизовать инструмент, накладывать жгут и приготавливать из трав микстуры от всяких болезней. Все это носило оттенок игры, он быстро уловил несообразности всего своего обучения. Тренер карате, имеющий, видимо, не менее черного пояса, натаскивал его только нескольким простейшим приемам, и при этом вовсе не заставлял набивать руки о кирпичи и бревна. Ему ни разу даже не порекомендовали заняться на тренажерах, чтобы загрузить работой сердце – главный орган при любом виде спорта. А когда он сам попытался начать по утрам делать зарядку и попросил эспандер, Курман, старший на этой лесной вилле, и самое важное, человек, втянувший его в теперешнюю суету, зашел к нему и выдал: – Александр, не тратьте свои силы зря, делайте только то, что от вас требуют. Мы оптимально рассчитали возможную нагрузку для вас, не надо укорачивать и без того короткий сон. А книги, которые стоят в вашей комнате, подобраны там специально. Вы должны прочесть их и постараться запомнить. Там, где вы окажетесь, у вас не будет справочников. А на полках стояла довольно мощная стопка. Он и раньше просматривал почти все фолианты оттуда. Там было все, начиная от «Пособия для начинающих альпинистов», «Выделки шкур в домашних условиях», подробных физических атласов Африки, Азии и Европы до учебника ориентации по звездам в обоих полушариях, причем со свежеиспеченным типографским приложением детального расписания изменений созвездий в зависимости от векторов собственного движения звезд за тысячи лет. Человек, который смог бы освоить эти полки, наверное, считался бы специалистом по нескольким не связанным между собой областям знаний. – Мне все еще нельзя знать, для чего вся эта подготовка, господин Курман? – поинтересовался Александр. – Я думаю, когда-нибудь вы, может, догадаетесь сами, а пока ответ на этот вопрос покажется сумасшедшим. * * * – Это что, корыто? – оторопело спросил Александр. Малютка Киби улыбнулся, хотя вопрос был задан не на его родном языке, он оценил юмор. На родном языке Киби не говорил никто из знакомых Александра, и вообще никто из тех, кого он знал за свою жизнь. Родным для Киби был какой-то центральноавстралийский диалект, который могли понимать только его соплеменники и их соседи по окружающей местности, не считая ничтожно малого количества энтузиастов-этнографов с белой кожей. – Эта штука по-вашему зовется копьеметалка. В принципе, это только один из ее видов, – пояснил коренной австралиец со своим странным акцентом. – Как корыто ее тоже можно использовать или как тарелку, но мы будем изучать ее первое качество. – Ага, – кивнул Александр. Что он мог сказать еще этому маленькому человеку, который, по словам Курмана, закончил университет в Мельбурне. – Как думаешь, Саша, на сколько можно метнуть копье вот этой штукой? – Убейте меня на месте, учитель, но я в упор не представляю, как она действует. – Ну, а просто рукой? – Здоровый человек, – Александр сделал невольную паузу, – закинет метров на тридцать. Ясное дело, смотря какого веса копье, – добавил он поспешно. – Почти так, Саша, – кивнул австралиец. – Ну а теперь смотри. Он наклонился, открыл здоровенный, всегда стоящий здесь, на окраине поляны, ящик и извлек на свет божий довольно длинную палку. Может, по взглядам аборигенов Австралии, это считалось копьем, но Александр в этом сильно сомневался: оно не имело наконечника, оно просто было обстругано спереди, и утолщалось оно тоже сзаду наперед. Киби разместил оружие в «корыте», поднял его правой рукой, одновременно левой придерживая копье. Что-то в выражении его лица неуловимо изменилось, мгновенно исчез весь налет уроженца двадцать первого века. Александр поспешно отодвинулся, когда он вскинул руку. Миг, и копье ушло вверх. Александр следил за ним, задержав дыхание: оно летело и летело, никак не желая падать, уносясь все дальше, туда, на другой край поляны, затем начало планировать вниз. – Сходи, Саша, разомнись, – изрек Киби. – Измерь расстояние. Александр пошел вперед, внимательно смотря под ноги. – Примерно шестьдесят восемь метров! – крикнул он с той стороны. Киби, совсем маленький на таком расстоянии, кивнул. Александр поднял оружие. Сделано оно было грубо, но в руке держалось удобно. Понятно, почему оно утолщалось спереди: чтобы не вертеться в полете. Когда Александр принес копье обратно, он спросил: – Эта копьеметалка, это ваше изобретение? Я имею в виду – австралийское? – Я понял, Саша. Нет, конечно, ведь в Австралию первые люди попали довольно поздно, а эта штука была известна по всему миру, или почти по всему, очень-очень давно, потом ее сменил лук и так далее. Но нам с тобой нужно... – ...научиться ее изготавливать, – закончил за него Александр. Киби оторопело посмотрел на него. * * * Александр взвесил в руке бумеранг. «Увесистая штука, – подумал он. – И ведь, если не попал, она возвращается, может и по башке навернуть». Он с уважением посмотрел на Киби. – Ну уж это, дорогой учитель, точно ваше изобретение? – И снова должен тебя разочаровать, Саша. Эта штука тоже успешно применялась невероятно давно в очень многих регионах планеты. Александр взял оружие и легким движением запустил его по дуге. В мишень он не попал, но снаряд не возвратился. – Сколько он пролетел? – спросил Киби. – Метров тридцать пять, – предположил Александр, за эти недели он хорошо набил глаз на всяких подобных штуках. – Да, примерно, – подтвердил Киби. – Сходи измеряй. – Знаете, я думал, что хоть за этой штукой не надо ходить, когда промажешь, – съязвил Александр. – Это предвзятое мнение, – пояснил Киби. – Настоящий боевой бумеранг не возвращается, он сделан для охоты, а не для развлечений. А вот спортивный, тот – да. Но мы с тобой ограничим свой курс этим тяжелым экземпляром, так что – за дело. * * * Вот так, забитые занятиями и чтением до упора, проходили недели. Он освоил начала медитации, даже методы гипноза и самогипноза, он научился в какой-то мере подавлять боль, он хорошо знал, что это такое, еще по прошлой жизни, а уж инвалидом он познал ее досконально. Он привык подавлять страх высоты, он просматривал на видеокассетах прыжки акробатов на качелях в замедленной съемке и учился оценивать расстояния на глаз. Несколько раз он со специалистами лазил по горам, их отвозили туда вертолетом. «Лазил» – сильно сказано, они просто таскали его с собой, заодно поучая, как пользоваться снаряжением. Его даже возили в родильный дом, и он, лично не участвуя, все-таки получил представление о том, как работают акушеры. А еще он научился дрессировать овчарку и ухаживать за ней. * * * – Наверное, это последнее, – сказал Курман задумчиво, – самое последнее из могикан. – Я думал, их вообще уже нет, – согласился Александр. – Считал все эти сообщения, периодически мелькающие в новостях, просто «уткой». Курман весело посмотрел на него. – За что ты мне нравишься, Саша, это за твое скептическое отношение к фактам, которым другие верят не задумываясь. – Нет, правда, я думал, и джунглей уже не осталось, так, одни заповедники, напичканные техникой для поимки браконьеров. – Ты во многом прав. Ладно, пойдем, наверняка они уже заметили нас. – Еще бы, – съязвил Александр, – как можно не услышать вертолет, они что, глухие? Всегда слаборазвитая цивилизация обнаружит развитую раньше, та слишком шумна, во всех смыслах, и сама себя выдает, а первая сидит тихо и не высовывается, потому что просто не умеет этого делать. – Ты сам додумался или где вычитал? – От тех знаний, что вы в меня напихали, я уже стал философом, главное, не съехать в шизофрению. Они спускались вниз по тропе к небольшой речке. Курман шел не торопясь, помня о протезах сопровождаемого, и Александр был ему за это благодарен, препятствий на тропе хватало. Над ними нависали деревья, похожие на декорации к фильмам, а лианы свешивались совсем низко, и приходилось нагибаться. Когда они спустились, Александр спросил: – А как мы перейдем на тот берег? – Не волнуйся и не вздумай дотрагиваться до воды, там пираньи: сжует руку – не успеешь почувствовать. – Мерзость, – брезгливо высказался Александр. – Для кого как, – пояснил Курман. – Например, люди, к которым мы сейчас направляемся, очень любят их кушать. – Ага, – сказал Александр, подводя итог. – Век живи, век учись. Курман улыбнулся, и в этот момент из-за наклоненной к воде пальмы появилась лодка, выдолбленная из цельного дерева. – Помни, – сказал Курман шепотом, – чему я тебя учил. Мы в гостях, надо уважать обычаи, ведь мы могли сесть сразу на той стороне, но они считают свою землю священной, посему не стоит ее осквернять нашими опорными лыжами. * * * По случаю их появления племя этих последних диких индейцев организовало нечто в виде праздника. Гостей угощали различными лакомствами, в том числе жареной пираньей: пришлось есть. На Александра смотрели с почтением, как на шамана: всех присутствующих поразили его пластмассовые ноги, им, видимо, очень хотелось их потрогать, но они не решились. Курман о чем-то разводил тары-бары с вождем через местного переводчика, но и тот язык, на котором Курман вел чинную беседу, был Александру абсолютно незнаком. Многогранность Курмана вновь удивляла. Скорее всего переговоры прошли успешно, потому как начальник заметно оживился, а когда белые люди покидали становище и лодка переправила их на другой берег, Курман спросил: – Тебе понравилось? – Что именно? – уточнил Александр. – Племя, разумеется. Александр сделал неопределенное движение плечами. – Я обо всем договорился с вождем, завтра подкинем им некоторые сувениры и тебя. Поживешь здесь недельку-другую, сколько возможно, до очередного приезда журналистов или этнографов. – Да? – только и промолвил Александр, так неожиданно это прозвучало. – Да, Саша. Так надо, и не спрашивай почему, со временем поймешь. Все запоминай, не веди записей: развивай память. Присматривайся к каждой мелочи, может, ты заметишь что-то необходимое в будущем. – Я же не знаю языка! – Тем лучше. Тебя не собьет с толку языковая завеса, ты будешь воистину беспристрастным наблюдателем. И знаешь, на что обрати внимание? Я не могу объяснить почему, но есть в их взглядах какая-то безысходность. Может, ты доберешься до причин. * * * – Теперь понятно? – спросил Курман очень серьезно. Они были в кабинете одни, уже целый час: за это время ни разу не зазвонил телефон и никто их не потревожил. Александр наслаждался знакомой обстановкой окружающей цивилизации, сегодня он принял горячий душ, впервые за полторы недели, и оделся в чистое. Кроме того, он радовался возможности поговорить, он был лишен этого все дни, проведенные в джунглях. Но то, что рассказывал начальник, его все равно выбило из колеи. – Мне трудно поверить, что это не фантастика, – наконец признался Александр. – Неужели перемещение во времени возможно? – Зачем тебе знать всю эту механику, Александр? Это не перемещение как таковое, тем более оно одностороннее. Твое тело не переместится, оно останется здесь. Пропутешествует только, как бы это назвать... Твое отражение, что ли. – И я окажусь там? Очнусь в чьем-нибудь другом теле? – Да, мы надеемся на это. – Вы об этом узнаете? – Да, мы полагаем, что так. Мы будем отслеживать тебя по нескольким независимым, даже в расовом плане, генетическим цепочкам. Ты будешь наблюдателем, будешь все запоминать, любой этнограф или историк отдал бы лет десять жизни, чтобы оказаться на твоем месте. – Мне все равно не совсем ясно. Почему тогда не пошлют историка? Скажите, Курман, почему вы выбрали меня? – Здесь идет целый каскад самых разнообразных причин. Перечислю некоторые, и в произвольном порядке, каждая из них поодиночке не основная, они важны в комплексе. Загибай пальцы. Ты в своей жизни имел немало стрессов и успешно их преодолел, так? Далее: ты одинок, никто не кинется тебя искать и плакать за тобой. Но, кроме этого, ты одиночка по натуре, и нахождение там – один на один против целого мира – не будет для твоей психики смертельным. Ты инвалид, а мы предлагаем тебе новое тело, отказаться будет нелогично. Ты человек, для которого долг – наивысший критерий. Ты имеешь серьезные травмы, но одновременно с этим не получал пулевых ранений. Здесь ввожу пояснение: от вибрации, происходящей при внедрении пули в организм, происходит нарушение генетического кода, а это недопустимо для наших целей. Дальше, мы проследили твое происхождение, насколько возможно, в прошлое, и вот что нам понравилось: твои предки были на редкость предусмотрительными или везучими людьми – никто из них не находился на территории, прямым образом задействованной в Третьей мировой, а это очень важно, думаю, ты понимаешь почему? Стрессовое давление там было настолько сильное, что мы очень опасаемся за прохождение по этому участку. Но мало того: твои прадеды сумели даже не попасть под воздействие основных катаклизмов прошлого века, и это также значимо по тому же поводу. Ну, и есть еще куча специфических причин, исходящих из результатов тестирования, компьютерных анализов психологии, генетики, медицины. Александр, не заставляй меня делать лекцию скучной. – Так, а потом что? Ведь вы не сможете меня вернуть? – Нет, не сможем, но мы сможем перекачать полученную тобой информацию, и вот тогда работы историкам прибавится. – А почему наши работы ведутся в таком секрете? – Есть множество группировок, которым эти исследования стоят поперек горла, одна официальная церковь чего стоит. – Нет, но все-таки, почему вы выбрали меня, военного человека? И зачем все это изучение луков и копий? – Александр, тебе что, неинтересно участвовать в таком деле? Мы учим тебя для того, чтобы ты по возможности дольше там просуществовал и больше запомнил. Мы ведь практически ничего не знаем о том времени, мы не хотим, чтобы все наши старания просто послужили для кого-то или чего-то завтраком, вот в чем дело. – Что же дальше? – задал риторический вопрос новоиспеченный кандидат на трансвременной перелет. – Дальше, Саша, тебя ждет обезьяний питомник. Там пробудешь с недельку, ну а потом Африка, правда, несколько южнее тех мест, где ты бывал. В этом регионе у тебя обширная учебно-тренировочная программа. * * * Его подняли среди ночи. Он проснулся моментально, хотя устал сегодня до жути, нынче он хотел немного отоспаться за всю неделю. Это была славная неделя, такие запоминаются на всю жизнь. Они вели наблюдение за крупными хищниками, давным-давно ему показывали фильмы и водили по зоопаркам, а теперь он видел тигров, леопардов и львов воочию. Люди опасались подходить слишком близко, да и не подпустили бы их эти экзотические создания, вопрос о вымирании которых стоял на повестке дня уже не первое десятилетие, а предусмотрительные частные институты уже давно заготовили большое количество оплодотворенных эмбрионов, каждой твари по паре, ожидая момента в будущем, когда больших хищников окончательно добьют и тогда плодить их искусственным путем станет прибыльно. – Подъем, Саша! – произнес Паркер. – Вертолет ждет. – Да уж, слышал. Что-то случилось? – вяло поинтересовался Александр, направляясь в угол автофургона, где находилась раковина. – Не знаю, просто Курман прислал транспорт. Он доставит нас до Нджамены, а там рейсовым «Боингом» в родные края. – Рейсовым? – нашел нужным переспросить Александр. Паркер кивнул. – Давай, милый, облачайся скорее, – поторопил он и вышел на свежий воздух. Когда Паркер помогал Александру забираться в летающую машину, взошла полная луна и стало очень светло. Вертолет был шестиместный, скоростной, с счетверенным укороченным винтом и без хвоста, что-то из новых военных разработок для «третьих стран». Александр узнал человека, сидящего рядом с пилотом, это был Шоц, старый приятель, специалист по древним языкам. – Доброе утро, – сказал он по-русски, поворачиваясь к Александру. – Привет, – оторопело ответил тот в свою очередь. – Там, на заднем сиденье, чемоданчик, – пояснил Шоц. – Новая одежда и документы. Пока пристегните ремень, эта «птичка» страшно верткая, а как подскочим, тогда переоденетесь и все тщательно изучите. Вы сможете подняться на борт лайнера самостоятельно? – Если надо, то попробую, только, конечно, без чемодана. – Багаж вам не нужен, а на борту будет наш человек, но вы оба сделаете вид, что только что познакомились, говорить с ним будете о защите окружающей среды. Вы теперь, временно, специалист по данной проблеме. Там, в саквояже, журнальчик на соответствующую тему. К концу полета сделаете вид, что души друг в друге не чаете, а в Каире он поможет вам спуститься с трапа. Там вас встретит один старый знакомый. Шоц тронул пилота-негра за плечо и сказал на французском: – Поехали. Негр кивнул, поправил очки-дисплеи, его руки взметнулись над пультом, на плоском антирадарном стекле замигали какие-то символы, и Александра вмяло в кресло, а щеки опустились, наверное, ниже подбородка, и сразу они оказались гораздо выше этой всходящей Луны. * * * Он материализовался перед Курманом несколько одуревшим, после шестой транзитной пересадки, хотя при перелете Атлантики удалось отлично вздремнуть, тем не менее многократная смена часовых поясов действовала на организм не лучшим образом. Они обменялись приветствиями. Внутри у Александра даже возникло желание обнять этого человека, так много теперь было у них общего с того памятного дня, когда он увидел его в своем любимом, теперь позабытом кресле у окна. Курман был очень усталым. – Что случилось? – спросил Александр. – Планы меняются, и коренным образом, – улыбнулся Курман. – Примерно так, как в старом советском анекдоте про ускоренную пятилетку. – Пятилетку в восемь дней? – Именно так. Курман встал и прошелся по комнате, это был не тот известный Александру кабинет, а совсем другое помещение, и располагалось оно совсем в ином месте, это была западная Мексика, здесь Александр еще не бывал. – Понимаешь, Саша, мы рассчитывали, что впереди у нас годы и годы и мы успеем тебя подготовить досконально, насколько это возможно в подобных неясных обстоятельствах, однако жизнь распоряжается иначе. Мы зажаты ситуацией с нескольких сторон одновременно. Перечислю тебе некоторые, для общего развития. Да, кстати, ты после дороги. Кофе будешь? – Не беспокойтесь, господин Курман, с этой абракадаброй с часовыми поясами я, кажется, только наужинался на неделю вперед. – Вольному воля. Так вот: кто-то выдал нас Международному Медицинскому Союзу, сути они не ведают, но пытаются воткнуть к нам комиссию по подозрению в запрещенных исследованиях с генами. Далее, у нас проблемы с финансами, хотя до этого все было в норме. Кроме того, мы имеем еще кучу мелких препятствий своему плану, и не со всеми из них ясно, откуда протянуты ниточки, их дергающие. Одни из них похожи на совпадения, но статистически это выходит за пределы разумного. Некоторые из таких сбоев могут опрокинуть наш вариант развития событий абсолютно. К примеру, вчера упал в Тихий океан гиперзвуковой лайнер со ста пятьюдесятью пассажирами. Все бы ничего, но там находился наш человек, летящий под твоим ложным именем, которым ты пользовался, направляясь в Чад. – Черт, неужели я такая важная фигура? – Пока нет, но, я надеюсь, скоро ты станешь предельно ключевой персоной. Между прочим, со всей этой кутерьмой мы даже переехали на новое место жительства, если ты заметил. А в соседнем здании идет монтировка вывезенной аппаратуры, мы очень торопимся. – Можно начистоту, господин Курман? К чему все-таки вы меня готовите? Вся эта история с машиной времени – правда? – Вся эта история, ясное дело, не вымысел, но есть некоторые детали, не совпадающие с тем вариантом, когда я вешал тебе лапшу на уши. Мы переправим тебя и зафиксируем координаты внедрения. К сожалению, это будет все, что мы сможем узнать, по крайней мере пока, на сегодняшнем уровне техники. Допустимо, что те, кто придет потом, после нас, смогут узнать больше, правда, я пока абсолютно не представляю, как это возможно. Опять же, как ни прискорбно, это все, что мы определим: только то, что ты успешно добрался до места. Больше ничего. Как прошло внедрение, какая личность, «мишень» или «снаряд», подавила другую, мы, к сожалению, не узнаем. Мы очень надеемся, что вся наша подготовка не прошла даром и твоя аура возьмет верх. Понимаешь, мы ведь имеем только одну попытку. Мы не сможем послать по твоему следу более никого, так как ваши отраженные по ДНК сознания могут вступить в реакцию на пути следования. Ты ведь пойми, для ваших путешествующих генов-призраков время как бы перестанет существовать, то есть это будет относительно них вроде застывшей пелены, в которой их путешествие отпечатается насовсем. Ты будешь не просто наблюдателем прошлого, ты будешь в боевой разведке. То есть ты окажешься первооткрывателем и исполнителем плана, всем сразу. Ни на чью помощь тебе рассчитывать не придется. Ты останешься сам по себе, и с нами у тебя не будет никакой связи – дело даже не в том, что сразу после твоей отправки мы уничтожим все приборы и документацию – просто не создано пока методов слежения за тобой, вполне вероятно, что их вообще никогда не создадут. Там, куда ты отправишься, людей будет очень мало, и вообще-то они, возможно, и на людей-то будут почти не похожи. Мы не зря выбрали тебя – военного человека и не напрасно учили тебя изготавливать примитивное оружие. Мы не знаем, что тебе пригодится, а что нет. Мы думаем, что успели многое. Но там им угрожает какая-то опасность, даже не представляю, в чем она заключается. Может, она не угрожает всем, но она угрожает Еве. – Еве? – Да, праматери человечества. – Не понял? – оторопело уставился на Курмана Александр. – Вы меня что, в рай отправляете? – Я знаю, что ты не в курсе, ты ведь все-таки не гений, а мы специально лишили тебя соответствующей литературы, дабы раньше срока не догадался. Теперь придется нагонять упущенное. – Я весь внимание. – Дело вот в чем. Помнишь, я растолковывал тебе, что существует такая штука, ДНК? – Обижаете, начальник, – пошутил Александр. – Так вот, существует ядерная, но имеется еще и внеядерная ДНК. – Я в курсе. Курман не обратил на его реплику никакого внимания и продолжал: – Дело в том, что внеядерная меняется гораздо быстрее, примерно в десять раз. Значит, в процессе смены поколений она накапливает больше изменений. И, кроме того, внеядерная ДНК передается потомству только по женской линии. Исходя из этого, с помощью простого вычисления количества мутаций и чуть более сложного анализа можно определить всю предковую материнскую линию. И вот что интересно: все орбиты, исходящие от любой женщины планеты, пересекаются, и происходило это примерно двести тысячелетий назад. То есть мы все произошли от одной женщины либо от группы близких по крови женщин, живших тогда вместе. Условно мы назвали эту женщину, или всю группу, Евой, ясное дело почему? Александр кивнул. – Далее, Саша, я повторюсь. С помощью другого секретного метода, извини, я не могу тебя посвятить в детали, не потому, что не доверяю, упаси бог, а просто у тебя не хватит знаний, чтобы понять, мы пришли к выводу, что над Евой нависла опасность. Мы не знаем какая, но опасность реальная. И тебе надо будет всего-навсего обнаружить эту опасность и проявить себя в качестве спасителя человечества. Понимаешь, это, конечно, чистой воды мозговые спекуляции, но мы предполагаем, что если с Евой что-либо случится, нас вместе с нашей цивилизацией может не появиться вообще, или это будет какое-то другое человечество, но мы ведь с тобой принадлежим к этому? * * * – Прощайте, Александр! Не поминайте лихом! – громко сказал Курман, наклоняясь над ним. Александр видел только глаза шефа, остальное было скрыто стерильной маской. Он хотел кивнуть, подбодрить его, этого спокойного, но умирающего внутри от волнения человека: однако бесчисленные провода-нити на голове не дали такой возможности, а кислородная маска, плотно прилегающая к губам, не наделила способностью говорить. А потом все смешалось, и реальность окружающего поблекла, и изнутри накатилась цунами из образов и переживаний давно ушедших времен. Он видел себя маленьким, как бы со стороны, и одновременно наблюдал происходящее вокруг своей персоны в эти давно забытые дни. Он узрел себя плачущим в кровати, в возрасте, наверное, лет пяти. Была ночь, и родители уложили его в детской комнате, а спать не хотелось, и он думал, и думал очень долго, и наконец дошел до мысли, что все люди смертны, и когда-нибудь его жизнь тоже оборвется. Потом он тихонько плакал, зная, что ничто не помешает этому неизбежному процессу, точнее, окончанию процесса. Александр давным-давно забыл об этом происшествии, однако теперь, подчиняясь внешнему воздействию магнитных и электрических полей, вскрывались области памяти, находящиеся в замкнутых на самих себя нейронных сетях. Даже во сне, при подавлении главенствующего полушария мозга, эти отрывочные образы не могли прорвать блокаду отображаемого в сознании уровня, однако теперь все нарушилось. Миллионы направленных силовых полей, подчиняясь специально разработанной компьютерной программе, изменяли картину распределения зон возбуждения. Мощный томограф пятого поколения создавал тысячи тысяч локальных зон магнитной напряженности, синфазно наводя на них облучатели. Каждая из этих зон имела размеры, сравнимые с молекулами, и в этой, мало сказать миниатюрной, области она существовала любое заданное время, от наносекунд до минут, мгновенно исчезая по команде и локализуясь в другом месте или же пропадая вовсе. Так же просто эти магнитно-резонансные энергетическо-информационные сгустки могли усиливаться в мощности или переходить с режима воздействия в режим слежения. Это было сложное сканирование человеческого мозга, с целью усилить малообъяснимую научно и даже философски субстанцию, называемую сознанием. Любой научный факт можно растолковать так и эдак, согласно принятой логике или теории, однако сами научные теории базируются на постулатах, оговоренных заранее и принимаемых без проверки, потому как, если добираться в любом сложном деле до исходных принципов, перед мозгом, будь он человеческий или кибернетический, встают проблемы, неразрешимые априорно, на данном уровне знаний, и в объяснении их неизбежны непроверенные допущения и абстрактные прикидки. В происходящем в настоящий момент процессе использовалась гипотеза, имеющая доселе мало проверенные факты-подтверждения своей истинности, точнее, этих фактов не было вовсе, поскольку их объяснение можно было трактовать многими способами. Однако в данной области наука уперлась в один из рубежей, поставленных природой, нечто подобное произошло ранее в физике, когда спор между корпускулярной и волновой теорией так и завершился ничьей, однако в настоящий момент использовалось еще более погранично расположенное допущение. В нем сознание рисовалось подобием бегущей, имеющей мало общего с любым материальным носителем волной, перемещающейся не по пространственной, а по временной шкале со скоростью человеческого восприятия внутренних и внешних процессов. Информационная подпитка данного мистического, однако однозначно существующего образования производилась из подсознания, более простого, однако также досконально не понятого механизма. В настоящий момент с помощью этой сложной цепи допущений и еще более навороченного технического воплощения техногенное воздействие на физику мозга приводило к увеличению амплитуды и росту полосы охвата чувственного сознательного восприятия внутренних процессов и на этой основе – полного перекрытия внешнего окна поступления информации. Сознание ныряло в глубь себя на очень глубокий уровень. Одновременно шла перекачка этой неэнергетической субстанции с основного амплитудного всплеска в боковые гармоники, расположенные на некотором отставании в шкале Хроноса. После того, как было доказано дискретное устройство времени, множество раз делались попытки заставить вещественный объект перемешаться, минуя некоторую их часть: опыты приводили к неоднозначным результатам, ведущим к бесконечным спорам среди философов и физиков. Дело в том, что виртуальные частицы спокойно нарушали однозначную направленность времени и даже законы сохранения, правда, на неизмеримо малый срок. В этом плане сбивали с толку и опыты с измерением скорости света в некоторых средах, поскольку появлялись результаты, ведущие к ниспровержению основных постулатов теории относительности. Кроме того, было однозначно доказано, что часть гармоник любого сигнала размазывалась не только по пространству, но и по времени. И вот теперь происходило перемещение этой нематериальной субстанции, когда-то именуемой душой, вниз по причинно-следственной координате. Самое интересное, что приборы, производящие данное переотражение, не могли фиксировать выполнение собственной работы, поскольку, как и любое вещественное тело, оставались впаянными в текущие секунды, а посланное ими в прошлое амплитудное возмущение уходило все дальше и дальше, производя дискретные скачки, предсказанные теоретически. То есть сам труд людей и техники приводил к мистическому, непроверяемому результату, поскольку даже косвенными методами его окончание невозможно было проконтролировать: в прошлое не переносился ни единый квант энергии, а тем более материи, несколько изменялось перераспределение энтропии в маленькой локальной области, и только. В данном опыте все происходило по заранее спланированной умозрительной схеме, в которой смыкались пограничные области физики, математики и генетической медицины. Волна сознания, на неуловимо малое мгновение, должна была прорвать барьер, уподобляясь виртуальным кваркам, однако, в отличие от них, не являясь материальным носителем, она обязана была успеть закрепиться в вещественном объекте того не существующего для производящих опыт людей времени. А зафиксироваться она могла только в аналогичной, породившей ее, сложнейшей во Вселенной машине – человеческом мозге. Именно для этого использовалось наведение по генетическому древу, благо генетический код практически не изменился с того далекого времени и тем не менее несколько отличался от современного в количестве накопленных мутаций, что и позволяло делать точное наведение. И сознание Александра понеслось по этому информационному каналу с неизмеримой скоростью, подобно тому как световой зайчик способен на большом расстоянии преодолеть скорость света. Часть II НАВЕДЕНИЕ Однако грязи здесь было по уши. Объедков имелась целая гора, правда, обглоданы кости были с уважением и со знанием дела, чувствовалось, что о голоде здесь знают не понаслышке. Но эти самые кости бросали прямо тут, где едят, за исключением крупных остатков черепов, их складировали особым образом по центру становища. Большие представители, типа непробиваемых бегемотовых голов, образовывали не совсем правильный эллипс, ближе к самой большой хижине. Вообще окружающим было в натуральном смысле наплевать на сохранение окружающей среды, хотя бы локальное, ведать они не ведали о проблемах, которые обрушатся на их потомков. Даже в туалет они хаживали тут же, может, сказывалось более близкое родство к обезьянам, чем у прошлых современников Александра? Макаки, как известно, делают сбросы своих пищевых отходов где попало, но ведь тех можно понять – они ведь на деревьях, запахи того, что упало ниже, до них слабо доходят, но здесь-то был другой случай. Однако, честно говоря, Александр уже попривык к здешним порядкам, тем более что порядков как таковых и не было, а был беспредельно большой окружающий мир, который беспредельно малое человечество пыталось превратить в помойку, но, так как силы были еще не равны, не слишком в сем преуспевало, да и действовало оно без плана, не ведая, чего вытворяет. Александр сидел на большом камне и думал. Мужчины, находящиеся поблизости, были заняты: они точили камни с помощью других камней. Александр некоторое время смотрел, как они истязают себя, высунув языки от усердия. Это скромное, тяжелое занятие захватило их полностью не только физически, но и умственно. Даже на расстоянии ощущалось, как шевелятся в их головах нейроны, требуя повышенного притока крови и новых медиаторов для образования устойчивых внутримозговых связей. Александр знал минимум несколько способов, как сделать данную работу более продуктивной, но его не присылали сюда ускорять прогресс. «Все это придет со временем, – размышлял он, – раз этого нет, значит, не наступил момент». А в общем люди вокруг него собрались неплохие: незлобные, хотя могли запросто съесть живую, крупную сороконожку; веселые, хотя смертность вокруг превышала привычные Александру мерки; разговорчивые, хотя словарный запас почти не просматривался и не прослушивался; очень любящие друг друга, может, от своего малого количества, а может, просто не успевали они один одному надоесть за свою короткую жизнь, ну, а может, потому, что были похожи друг на дружку и лицами и психологией, так как не отличалось их воспитание разнообразием, жили они в этих местах извечно, и деды, и прадеды и прапрабабки никуда не переезжали, а привычка дело сильное. Александр пытался на них походить, в целях маскировки, но, видимо, это мало удавалось: сторонились они его, считая еще не излечившимся. А он был благодарен им за то, что выходили, а не бросили, хотя страховка за медицинское обслуживание в местном времени у него не была уплачена. Сколько они с ним возились, определить было нельзя, смутно они во времени ориентировались, да и, наверное, понятия такового еще не изобрели. Но уж ясно, не один день, поскольку помнил он нечеткие образы тех моментов, как потихонечку завоевывал выход во внешний мир и как это окно постепенно становилось все более широким, а уж как он учился заново ходить или двигать конечностями – это он припоминал отлично. Он очень радовался, что в окружающем его молодом мире еще не зародились адские религиозные предрассудки, и из завоеванного им тела никто не додумался выгонять злого духа какими-нибудь варварскими методами. Курману и компании, а в первую очередь ему самому повезло: он оказался в теле мужчины, не инвалида, потерявшего где-нибудь в схватке с мастодонтами конечность, а мужчины в молодом возрасте. Он понял это по исходящей изнутри силе, желанию жить и еще по некоторым проявлениям молодости, которые он сдерживал искусственно, поскольку не хотел запутать генетическую цепочку, по которой его будут наводить из будущего в этой перепутанной теперь причинно-следственной узловатой веревке. Почти всем окружающим, по крайней мере тем, с кем случалось общаться чаще, Александр дал имена – так было проще различать эти непривычные лица с приплюснутыми лбами и выпирающими валиками бровей. Разумеется, он не произносил имен вслух, да и не существовало в местном примитивном диалекте большинства понятий, соответствующих использованным аналогиям, – имена оставались для их носителей тайной. Александр еще некоторое время посидел, глядя на точильщиков нуклеусов, и решил пройтись – его внутренняя молодая энергия требовала выхода. Когда он продвигался мимо «Евы» – группы грязнющих женщин, чей пот он ощутил на солидном расстоянии, благодаря феноменально, по его прошлым меркам, развитому нюху, то, в дополнение к вони, он уловил несколько призывных взглядов, но надменно прошествовал далее, в очередной раз игнорируя их биосигналы, хотя его тело явно среагировало на присутствие самок. «Плодовитость у них, однако, – подумал он с досадой, – ведь рожали все уже по нескольку раз, наверное». Он не был уверен в этой своей мысли и знал, что внушает ее себе намеренно, в качестве истязающего психотренинга, а еще он вспомнил про громадную смертность, и не только детскую. «Да, девочки, без вашего желания плодиться человечество, пожалуй, имеет мало шансов выжить», – констатировал он философски. * * * Цивилизованному человеку двадцать первого века, именно цивилизованному, а не первому попавшемуся (за время подготовки к «перемещению» Александр успел убедиться, что большое количество людей все еще, находясь физически в период запуска межзвездных зондов-роботов, живут жизнью, ничем не отличимой от существования их предков – земледельцев или даже охотников), невозможно почувствовать это единение с дикой необузданной природой. Но избалованные прогрессом мужчины и женщины, видевшие джунгли и прерии только на стереоэкранах, бровью не ведущие при прыжках отснятого в замедленной съемке льва, не могут пережить этого давящего ощущения слитности-единства природы и человека. Александр, в своем прошлом, ныне как бы загробном бытии, имел случаи общаться с остатками загнанного в локальные зоны-резервации дикого мира планеты, но то, что он познал через очень короткое время здесь, оставило далеко позади все его предположения. Уже спустя пару недель он осмыслил свое равенство со всеми тварями земными, встречающимися на пути, исчез ореол царя природы, он перестал быть обладателем чего-то таинственно-уникального, присущего только человеку. Был ли это разум, или же, с нового угла зрения, рассудок стал очевидно заметен и у других представителей фауны, он не мог точно определить, но теперь он перестал удивляться, сталкиваясь на тропе с какой-нибудь длиннющей и толстенной змеей и молчаливо ожидая, пока она соизволит величаво удалиться с его зрительной зоны восприятия. Он знал наверняка, что уступает ей дорогу не только потому, что она опасна, он уже понимал – это не самое главное, дело было в том, что он признавал ее право на свои личные интересы, и эти интересы были одного уровня с его собственными. Там, в его отдаленном прошлом-будущем, это было психологическим сумасшествием, но здесь вырисовались другие морально-этические нормы. Однажды он с близкого расстояния наблюдал нападение, не слишком крупного – если верить примитивным повествованиям Брынзы – всего лишь пятиметрового крокодила на небольшую косулю. Единственное, что успел сделать тогда Александр, это вздрогнуть, а густые короткие волосы на его плечах подскочили, словно активизированные антенны. Огромные челюсти материализовались поверх высокой, дышащей покоем травы, словно при совмещении пленок в комбинированной съемке; выстрелило в окружающую звуковую пустоту громкое чавканье, и вот уже поволокло земноводное, живое напоминание о динозаврах, млекопитающую, уже умершую от страха, ранее чем от боли, жертву в свое мокрое логово, задом-задом пятясь, словно рак, раздвигая мотыляющимся хвостом травяные предболотные заросли. И Александр сразу вспомнил о том, что проходил сегодня прямо по этому месту, и наверняка этот многозубый хищник уже был там – на страже, но, кроме страха, он ощутил еще что-то. Это было новое чувство: он понял, что восхищен этим чудо-охотником и вполне разделяет его удовольствие-награду за долгое-долгое ожидание в засаде. И хотя эта радость победы выражалась только ударами хвоста, он понял этот язык, здесь не нужна была телепатия. * * * Все-таки мерзкий тип был этот Прямоходящий. Александр назвал его так потому, что он действительно ходил на редкость прямо, примерно так, как ходили сутулящиеся люди там, в будущем, однако по сравнению с остальными соплеменниками это являло собой прямо-таки царскую стать. Александр пока слабо понимал местный варварский язык и ни черта не мог покуда вникнуть в обычаи материализовавшихся предков, поэтому частенько влипал во всякие истории. Вот так и получилось с Прямоходящим. Хотя, если разобраться, все к этому конфликту и шло. Александр даже предполагал, что ранее у Прямоходящего были столкновения с личностью, помещенной в его теперешнее тело, и это, так сказать, были старые долги, куда от них денешься? Поскольку расписки ему не оставили, встречая испытующие ждущие взгляды мужчин, а тем более женщин, он проходил мимо с каменным выражением. Бог знает, какая мимика подходила к каждому конкретному случаю, даже улыбаться поначалу он остерегался, он хорошо помнил тех, несколько поумневших за следующие тысячелетия, шимпанзе, у которых улыбка значила угрозу – зубы ведь тоже оружие. Да и попробовал он в уединенном месте поулыбаться: челюсти свело, и он пару часов ощущал тяжесть в мышцах лица, этот мир явно был несколько молод для тонкого юмора. Прямоходящий не состоял, конечно, в клане каких-то древних гангстеров, он просто вырисовывался в судьбе Александра громилой с неукротимым характером и бешеной силой, может, он был немного злопамятнее окружающих, но уж до подонков, в изобилии заполняющих подворотни будущих мегаполисов, ему было как до Луны. Один раз у них с Александром едва не дошло до открытого столкновения, когда последний, прогуливаясь по окрестностям, внезапно наткнулся на этого здоровяка, что-то производящего с женщиной-самкой. Видимо, Прямоходящий решил, что Александр его выслеживает, и взвыл, как стартующая ракета. Он начал рвать на себе волосы, обильно покрывающие грудь, словно раздирая рубашку, и выставлять на обозрение массивные желтые зубы-резцы, он все ожидал ответного хода, но Александр, чувствуя себя полным дебилом, отрешенно прошествовал дальше и даже не оглянулся на этого вопящего задиру. Позже он решил, что поступил неправильно: теперь Прямоходящий при встрече с ним ходил подобно павлину и каждый раз старался перекрыть путь. Это начинало досаждать, более того: те, дремлющие внутри, казалось, вообще не ему – пришельцу – принадлежащие инстинкты закипали, но Александр сдерживался. Однако через несколько дней он окончательно понял, что откладывать развязку не стоит и все само собой не уляжется, понял, когда начал улавливать на себе проникнутые сочувствием взгляды других членов племени. Да и Прямоходящий начал наступать ему на пятки. Александр мог бы подстеречь его где-нибудь в укромном месте и дать урок, но после долгих раздумий пришел к выводу, что лучше будет завершить этот инцидент прилюдно, дабы исключить впоследствии подобные случаи, не хватало еще там, в наверняка недалеком, опасном будущем, соплеменников, любящих ставить палки в колеса. Поэтому, проснувшись однажды утром, Александр решил, что сегодня нужно разрешить этот вопрос. Еще не пришли те тяжкие будущие кошмары, когда каждый человек, вставая ни свет ни заря, наспех завтракал, запихивая в рот что попадется и запивал все это горячим чаем уже на ходу, выскакивал на улицу и, давясь в электробусе, мчался на опостылевшую службу. Ничего этого еще не было, еще не изобрели пенсию и такого понятия, как вредный стаж, и не стоило беспокоиться, что кто-то выругает тебя за опоздание. Правда, Александр бы не отказался от чашечки кофе поутру, но это была прихоть, ничем не вяжущаяся с действительностью, еще там, во время подготовки, его отучили от экзотических изобретений последних десятилетий технической культуры. Сегодня у племени еще было мясо, и вчера все наелись плотно, так что завтрак был обеспечен, а к ужину женщины должны были набрать достаточно кореньев – растительная пища покуда составляла изрядную долю рациона, хотя сельского хозяйства еще не сочинили. Никто здесь не планировал особо наперед, даже охота проводилась без особого плана. Дикие животные были еще тоже не совсем воспитаны, не выковали покуда из них живучих стальных бойцов тысячелетия луков и капканов, а уж о столетиях ружей и говорить нечего. В плане производственного процесса в этом мире была сущая идиллия: никто не выбивался из сил ежедневно, никто не гнался за показателями или в боязни отстать от конкурента, никто ни над кем не стоял с плетью, чем бы она ни выражалась, денежной премией или ударом по спине, эти передовые изобретения были далеко за горизонтом событий. Каждый работал в меру сил, но не выбиваясь из них, хотя иногда нужно было попотеть, выслеживая прыткого зверька или обтачивая наконечник копья. И большинство работ, в противовес грядущему техническому раю, делалось с любовью. Местные люди были не слишком умны, совсем не образованны, но они не научились покуда сачковать и паразитировать на шее других. Александр несколько минут лежал, но это была не постель, и валяться на охладившейся за ночь земле особо не улыбалось. Он встал и побежал к ближнему «туалету» – группе кустов, отстоящей от становища на некотором расстоянии. Не мог он истребить в себе привычку прятаться при данном процессе от нечаянных взглядов, да и не хотел ее истреблять. Прямоходящего он встретил примерно через час в центре поселения. Завидев Александра, тот выпрямился еще более и попер ему навстречу, желая загородить дорогу. Однако на этот раз Александр не свернул. Они столкнулись грудь в грудь и замерли, выжидая следующего хода друг друга. Прямоходящий начал издавать какие-то возгласы. Александр молчал, рассматривая его снизу. Вокруг стали собираться зрители, не то чтобы окружающие слишком любили драки, но в этом мире театра тоже еще не родилось. А затем Прямоходящий схватил Александра за горло. Борода несколько скомпенсировала нападение, но это был неожиданный ход, и у Александра потемнело в глазах. Однако его психика сработала механически, давние навыки не проходили даром даже в этом новом теле. Его руки взметнулись и, сцепившись в замок, нанесли удар сверху по сгибу локтей. От неожиданности Прямоходящий наклонился вперед, ослабил хватку, хотя, благодаря своей силе, все же не отпустил жертву, поэтому встречный удар сцепленных рук по носу он получил на сходящемся курсе. Хрустнули кости, это раздробилась широкая переносица. Эти люди жили пока еще в жарком климате, и неисчислимые поколения борцов с холодом не выработали еще изящные тоненькие носы будущих королев. Прямоходящий отпрянул, хватаясь за лицо, и тут на дальней дистанции его настигла распрямляющаяся в развороте жилистая нога. Александр замер в ожидании, но в его напоминающей боксерскую позе более не было необходимости – все кончилось. Огромный Прямоходящий лежал распластанный, с окровавленным ликом и совсем неподвижный. Александр еще некоторое время ждал, желая продления драки, поскольку его сознание так и не успело в ней поучаствовать, а адреналин продолжал вырабатываться, разжигая ненужную более агрессивность. Никто из окружающих не подавал возгласов и не аплодировал, до их медлительных мозгов очень туго доходило новое и непривычное. Зато Александр начал волноваться, он наклонился над поверженным, нащупывая пульс. Он никак не мог продраться пальцами через эту нечесаную бороду, а затем почувствовать чужой ритм, его собственное сердце все еще подпрыгивало в предельном режиме, хотя возбуждение было уже не нужно. Он так и не смог ощутить пульс и начал жалеть о случившемся. И попросить принести воды он не мог, не изобрели еще ведер. Тогда он подхватил неудачливого противника и поволок его грузное тело к естественной ванне на окраине поселения – большой нише в громадном камне, периодически наполняющейся водой при дождях. Тащить было тяжело, но приятно, это была физическая работа, требуемая собственным организмом. Прямоходящий пришел в себя минут через двадцать, причем все племя смотрело на приведение его в чувство, открывши рот, они никогда не наблюдали искусственного дыхания, и Александр решил, что это знание будет не лишним. Когда Прямоходящий шумно задышал и распахнул веки под тяжелыми густыми бровями, Александр отправился по своим делам: довершать создание первого в мире лука. Толпа жителей поспешно расступилась перед ним, освобождая дорогу. Александр поморщился – не любил он всяческие повышенные знаки внимания к своей особе, тем более что находился здесь инкогнито. * * * Он даже не уловил момента, когда это началось. Вначале не вернулся в племя один из тех юношей-подростков, на которых он вовсе не обращал внимания, он даже не дал ему имя для памяти и, как ни напрягался, не сумел вспомнить, как он выглядел. Вот если бы пропала девочка, он бы сразу насторожился. Исчезновение заметили после захода солнца, и это омрачило надвигающееся веселье: охотники приволокли крупную лошадь, и около двух часов все племя вдыхало опьяняющий запах жарящегося мяса. Александр подобрался поближе, чтобы ее рассмотреть, но к моменту его прихода шкуру уже начали снимать. Лошадь была настоящая – хоть сейчас под седло. Он был поражен. Как-то он все не мог привыкнуть к этому временному сдвигу, знал ведь из теории, что предки коней появились гораздо раньше человека, и, следовательно, лошадь ранее достигла предела своего эволюционно-универсального совершенства. А вот специализации человек ей добавит, да так быстро, особенно с удаленной точки отсчета, просто умопомрачительно: скоро, ой скоро навыводят из нее и орловских и персидских скакунов, а уж рабочих кляч будет хоть отбавляй. Незнакомый паренек сгинул, отправившись собирать орехи с расположенного за два километра дерева, это была одна из посильных задач в его возрасте. Какие-то женщины постарше начали причитать по этому поводу, мужчины отмалчивались. Никто не бросился искать – наступала ночь: добрые духи укладывались спать, а злые выходили на охоту, никто бы сейчас не смог сдвинуть с места этих смелых неутомимых охотников. Если человек не приходил к ночи, это был окончательный приговор. Нужно быть до невероятности везучим, чтобы в одиночку продержаться долгую темную часть суток. Там, во тьме, слышались рычание и вой, иногда совсем рядом: ночных хищников привлекал запах свежеразделанной лошадиной туши. Александр лежал на спине, на полуоблезлой шкуре, когда-то давным-давно выданной ему Толстяком. Голова его покоилась на камне, и ему было удобно. Он не обращал внимания на обдувающий его голое тело прохладный ночной ветерок – он смотрел на звезды. Убейте его на месте, но если бы Курман не заставил его изучить созвездия досконально, он бы не увидел различий, по крайней мере сейчас, когда Луна отсутствовала и все небо застилала сияющая бесконечно удаленными точками пелена. Зрелище было неописуемое, любое существо, обладающее разумом и зачатком воображения, впадало при взгляде на это в подобие религиозного экстаза, независимо от вероисповедания или отсутствия такового. Масштабы разворачивающегося перед глазами действа поражали, тем более что он имел зачаточные познания в этой, предзарождающейся ныне в окружающих его головах, науки, но ведь эти зачатки явились из времени заатмосферных телескопов и первых фотографий пылинок-планет, вращающихся в других мирах. Он знал о благостном воздействии этого сияния на умы: множество поколений оно будет заставлять трепетать сердце и в конце концов породит математику, и начнет раскручиваться колесо прогресса, быстрее и быстрее, реализуя в бытии накопленный в душах всех предшественников потенциал. Многие отправились спать в свои, не внушающие доверия прочности, громадные шалаши, слепленные с помощью крупных костей и колдовских заклинаний. Александр остался, не хотел он сегодня вдыхать запах этих потных насытившихся людей. Несколько мужчин дежурили у костра – это была ночная стража, они довольно урчали что-то друг другу, можно сказать, вели светский разговор. Язык их был малообразен и примитивен, для пояснения своих простых мыслей они более использовали жесты, чем речь, но все-таки это был язык – они понимали один одного, и это их радовало. Вдоволь наглядевшись в небо, Александр решил к ним присоединиться: нужно было крепить свое единство с этими предками. Он тихонько приблизился к костру и молча присел. Они посмотрели на него и ничего не сказали. Разговор на некоторое время смолк: чувствовали, ой чувствовали они, что он не их круга, а далекий чуждый пришелец, зашедший на огонек. «Да бог с вами, – думал Александр. – О чем нам говорить? Я могу вам рассказать о запуске одностороннего спутника-наблюдателя в сторону Сириуса, прибытие которого на место ожидают в 2220 году от рождества сына бога, о котором вы понятия не имеете, как и о всей остальной гипотезе сотворения мира по плану, понятному человеку. Этот запуск я наблюдал по информационному каналу, одному из двухсот, переданному с подвешенной на высоте тридцати шести тысяч километров станции. Но в вашем языке не хватит слов, а в головах образов-зацепок для понимания. Эта информация не нужна вам даже в качестве мечты, даже там, в бездне времени, я лицезрел племена, не верящие в „сказки“ о пребывании человека на Луне, хотя им демонстрировали фильм об этом событии, и люди, его показывающие, прилетели на вертолете, подшипники винтов которого имели полые шарики, изготовленные в космосе массовым поточным производством, внутри промышленного модуля, не ведающего присутствия людей. О чем нам говорить, ребята?» Так он молча сидел, иногда кивая в такт их движениям, когда окружающая речь возобновилась, имитируя участие в диспуте. Он говорил сам с собой, и мысли его были интересны, он был благодарен Курману за то, что тот всегда подстрекал его: «Меньше спи, Саша, больше читай. Там у тебя не будет этой возможности. Там память заменит тебе и магнитофон и телевизор». * * * Когда пропал второй человек, Александр почуял неладное. Он пропал среди бела дня, и в густом высоком кустарнике, возле которого он исчез, они нашли свежую кровавую лужу и красный след, уходящий в неизведанное. Это снова был подросток. Его мать долго кричала, и в этом ей помогали другие женщины, но никто из охотников не решился забраться в растительность поглубже. Они были правы, с их примитивным оружием это могло очень плохо кончиться для сыщиков. Никто не мог знать наверняка, что это был за хищник, четких следов нигде не сохранилось. Точнее, окружающие Александра мужчины использовали какое-то обозначение, но он его не понял. Это могло быть чем угодно: названием конкретного животного, обозначением несчастья вообще или именем злого духа. Раньше он бы решил, что это был кто-то из кошачьих, но после того запоминающегося впечатления о нападении крокодила он не был уверен. Мать несчастного вскоре кое-как успокоили, да и не слишком-то редкими были здесь нападения хищников, чем человек был лучше всех окружающих животных? Человеку дано было право охотиться самому, но и сам он являлся добычей более удачливых и сильных врагов. У этой мамы давно имелись более малые дети, и забот у нее хватало. К вечеру Хемингуэй взял на себя руководство каким-то таинственным ритуалом, с подбрасыванием копий вверх и пусканием крови, для этого использовали двух выловленных Плоским Лицом птиц. Цель, как понял Александр, состояла в изгнании с охотничьих угодий опасного невидимого духа. Но этой же ночью злобный призрак посетил их стан. Никто ничего не видел и не слышал, но наутро они недосчитались одной молодой девушки, и еще они нашли свежий кровавый след, идущий из крайней восточной хижины-вигвама. В эту ночь там спало, наверное, человек двадцать, но дух пришел и унес нужную ему жертву, причем лежала она не у самого края. Для того чтобы такое совершить, нужно было обладать огромной силой, бесшумностью и ловкостью. Представив себе такое, Александр на мгновение ощутил животный ужас перед неизвестным роком-судьбой, и в этом полностью уравнялся с окружающими его людьми. То, что на окраине селения охотники нашли четкие кровавые следы громадной кошки, Александра даже приободрило, он уже готов был обнаружить какую-нибудь мистику вроде тираннозавра. Размеры отпечатков внушали уважение, это могло быть что-нибудь из мифической жути палеонтологии: например, смилодон, по-простому – саблезубый тигр. Александр взвесил в руке свой неумело сотворенный каменный топор и даже побоялся прикидывать шансы. После долгих, шумных дебатов почти все охотники толпой двинулись далее по следу. Очень недалеко, всего лишь в сотне метров, они спугнули трех большущих стервятников и там же нашли остатки несчастной и примятую отлеживающимся после сытного ужина хищником траву. Зверя рядом не было, видимо, рано поутру он отправился куда-то по срочному делу. На том преследование и закончилось. В этот и последующий день никто не отходил от стойбища, люди кормились накопленными припасами, строго деля скромную растительную пищу поровну. Вероятно, это была веками сложившаяся практика: лишить противника возможности получить новую снедь и заставить его уйти в ее поисках на новое место или, по крайней мере, изменить диету из человечины на что-нибудь другое. Вечером почти никто не спал, и костров развели более чем обычно. Это принесло плоды: к утру все были целы. Александр был счастлив, как и окружающие. * * * Это казалось невероятным, в конце концов, разглядывая с отрешенной позиции экспериментатора, было даже смешно: неужели вся главная опасность отсутствия в будущем человечества сводилась к какой-то сумасшедшей крупной кошке, поставившей себе цель питаться одним видом мяса? Неужели столь малая, исторически мизерно-локальная опасность могла играть такую невероятную роль? Вопрос оставался без ответа, но, учитывая двадцать одного съеденного, он требовал действий. Нападения приносили покуда только прямой ущерб, но уже шло накопление косвенного: племя голодало. Охотники боялись покинуть стойбище, попросту опасались перемещаться слишком малым отрядом, а идти большим – означало оставить лагерь без достойного прикрытия. Под их охраной женщины пытались собирать вкусные коренья, отправляться к далеким плодоносным деревьям более никто не решался. Несколько раз эти вылазки заканчивались плачевно: происходило стремительное нападение с неожиданного направления, и кто-то становился обедом или ужином. Теперь почти все племя видело хищника, но, несмотря на исчезновение ореола таинственности, это только добавило ему авторитета – дух ужаса материализовался в реальном объекте, но стал ли он от этого менее опасным? Террор продолжался уже месяц, некоторые дни были счастливыми – никто не умирал, но, в противовес этому, уже несколько раз люди погибали по двое одновременно. Как-то такое случилось при попытке отбить нападение. Смилодон, подобно пуле выскочив из засады, атаковал группку женщин и, ухватив одну, довольно урча, словно кошка, которую поглаживают, только гораздо выше по логарифмической децибеловой шкале, начал неспешно удаляться в направлении кустарника. Трепыхание и хрипы залитой кровью несчастной, видимо, забавляли хищника. Он периодически встряхивал головой, словно отгоняя мух. Подскочившие мужчины, сохраняя дистанцию, пустили в ход метательные копья. Два попали, но, не пробив шкуры, отскочили в сторону. В ход пошли камни, и тогда саблезубый обиделся. Оставив жертву, смилодон развернулся, водрузил тяжелую лапу на умирающую (сразу щелкнули ребра раздавленной грудной клетки) и рыкнул – так, что зазвенело в ушах, – он оспаривал добычу. Это произвело на защитников устрашающее действие, но не остановило их: охотники продолжали наседать. Тогда будущий ископаемый совершил великолепный двойной прыжок, и на нисходящей траектории опрокинул ближайшего человека. Он подмял его под себя и с диким рычанием вонзил в живот свою двойную двадцатисантиметровую саблю. Ему не понадобилась даже секунда, когда он вывалил наружу кровавые внутренности. Александр, находясь в отдалении, послал стрелу. Это было бессмысленное действо в спешке, и к тому же он боялся зацепить кинувшихся врассыпную людей. Однако стрела угодила в лапу. Это отвлекло смилодона, он выдернул колыхающуюся занозу и снова вскочил. Остальные охотники к этому времени были уже далековато для прыжка, и хищник, снова рыкнув, вернулся к оставленной добыче. Затем он, не торопясь, скрылся в кустарнике. * * * В сорока метрах от скал было открытое пространство. Оно начиналось от правой стороны тропы, вытоптанной копытными предками рогатого скота, и тянулось вверх по горе метров на восемьдесят. На этом месте плотно подкреплялся молодыми побегами неизвестный науке зверь. Александр двигался неслышно и внимательно, а потому первым обнаружил его существование. Зверь был странный: он походил на лошадь, но его толстенные лапы, словно тумбы, плотно упирались в землю. Этот курьез слепых сил эволюции заподозрил неладное и, тряхнув гривой, воззрился на человека. Александр, не желая его спугнуть, отвел взгляд в сторону и замер, не дыша. Далеким потомкам этого странного монстра повезло освободить Землю задолго до изобретения двуногим огнестрельного оружия, а потому, вяло изучив представителя другого вида, бегемото-конь вернулся к прерванному обеду. Александр осторожно возобновил движение и прошел до поворота скального выступа. Он глянул на солнце, вводя в память ориентиры, и сделал несколько шагов в новом направлении, когда образец древней фауны бросился вверх по склону с громким ржанием. Александр быстрым шагом вернулся к повороту и как раз пронаблюдал движение в кустах у нижнего конца тропы. Это могло быть результатом полета птицы, но вряд ли пернатое сумело бы так напугать столь крупное животное. Исходя из худшего, можно было предположить, что там, совсем недалеко, притаился смилодон. Александр покрылся потом, сообразив, что превратился из охотника в добычу, но, так или иначе, это надо было проверить. На размоченной темной глине тропы Александр обнаружил свои следы, а поверх их в нескольких местах на них накладывались отпечатки большущих тигриных лап. Это заставляло крепко подумать о затеянной авантюре, но альтернатива ей была только одна – возвращение в становище. Однако такой выбор равнялся поражению, а главное, Александр более не мог там находиться, и дело было не только в голоде: он был послан в прошлое не для пассивного наблюдения, те, кто его отправлял, не зря рассчитывали на его чувство долга. Хищник угрожал нешуточно, однако окружающие люди отвечали только за себя – это было их право, но Александр был разведчиком и сторожем будущего, да и просто уже был не способен инертно смотреть, как в местных человекообразных тухнет едва разгорающийся внутренний огонь уверенности в себе. Он ушел из лагеря позавчера и вот уже полтора суток был жив, существуя автономно. Когда он неумело пояснил племени, куда отправляется, и его наконец поняли, он ясно почувствовал их удивление. Он и ранее считался сумасшедшим, но теперь в этом убедились все. Возможно, ему не противодействовали с тайной мыслишкой, что если саблезубый получит его на обед, то, по крайней мере, пару дней не заявится за следующей добычей. Зато Толстяк отдал Александру свое красивое, с предельными для технологии текущего уровня характеристиками метательное копье. Александр не стал его благодарить, поскольку уже знал, что это может вызвать обиду, а просто похвалил оружие. – Копье хорошее! Копье самое лучшее! – громко крикнул он всем мужчинам. С ним согласились, и он двинулся в путь. Кроме метательного, у Александра имелось более тяжелое копье для нанесения ближних ударов, топор и еще – первый в мире лук с первым на Земле колчаном. Все это снаряжение он разместил в самостоятельно изобретенной сбруе из необработанной кожи и полос шкур. Он походил на карикатурного гоплита-ополченца из Древней Греции, пришедшего на сборный пункт со своим вооружением. Прошлявшись весь день по окружающей местности, он ни разу не был атакован, хотя, с большой вероятностью, единственной вылазки тигра было достаточно. Положительным результатом прогулки явилось то, что впервые за несколько дней он поел. Целый час он обрабатывал осыпанные ягодами кусты, не забывая периодически осматривать окрестности. Он мог бы подстрелить что-нибудь съедобное, но сырое мясо не прельщало. Ночь он провел на дереве и даже умудрился немного вздремнуть. В изменившихся обстоятельствах идти дальше по тропе было смертельно опасно. Саблезубый, несомненно, знал досконально всю окружающую местность и после неудачного нападения с тыла, сорванного бегемото-лошадью, наверняка затаился где-то за следующим поворотом, бесшумно переместившись туда, напрямую через кустарник. Применив открытое нападение, тигр имел девяносто девять гарантий из ста на приобретение завтрака, но, видимо, охотничий азарт брал верх над голодом или последний не особенно донимал. В этом новом изменившемся мире нужно было быть полным дебилом, чтобы не допускать у животных хотя бы зачатки логического мышления. Посему Александр сделал нелогичный ход: он двинулся за своим спасителем вверх по открытому месту, к редкому леску, покоящемуся вблизи. Несмотря на встречу со своей целью, Александр не имел плана дальнейших действий, он надеялся на спонтанное решение – попросту на авось. Главной его задачей, поставленной самому себе, была боевая разведка, а уже в зависимости от ее результатов – выборка решения. Сидя в лагере, он перебирал кучу гипотетических возможностей: например, применение отравленных стрел, но он понятия не имел, где можно добыть сильнодействующий яд, способный уложить такую массу; затем он примерял человеко-часы, необходимые для создания ямы-ловушки, учитывая копательные способности мотыги, здесь тоже все вероятности были против него; он даже прикидывал введение в повседневность обычая приносить в жертву мальчиков, дабы обезопасить Еву, но это было донельзя аморально, хотя, при определенных обстоятельствах, захватить в племени власть было сравнительно просто, ведь до этого никому еще не приходила в голову мысль о единоначалии. Через некоторое время все более крутой километровый подъем вывел человека на гребень длинного хребта, расположенного с востока от становища. Отсюда открывался вид на значительную часть известной Александру территории, а сам хребет уходил в полную таинств бесконечность непознанного, и в данном случае уверенность в шарообразности планеты не удовлетворяла. Имея чувствительный военно-полевой тепловой индикатор, Александр мог бы с этого места произвести поиск-прикидку всех излучающих инфракрасные волны движущихся объектов в зоне нескольких километров, но подобной техники нужно было ожидать, по крайней мере, еще пару сотен тысячелетий, и он разумно откинул этот вариант действий. Он не имел даже бинокля, и это еще более затрудняло поиски. Постояв некоторое время в раздумье, он решил спуститься в сторону лагеря, но сойти напрямую по обрывистому склону было невозможно. Вершина, на которой он остановился, практически не имела растительности, и это помогало в ориентации. Нужно было пройти по крайней мере еще с полкилометра вперед и там попасть на менее крутой участок. Теперь он мог двигаться более быстро, так как не опасался внезапного нападения: саблезубый не имел здесь для этого укрытия. Миновал, наверное, час с четвертью, когда Александр попал в заросли высокой крапивы и благоразумно решил обогнуть это препятствие. Дальняя видимость после спуска резко упала, и он взял копье ближнего боя обеими руками, карате в данных обстоятельствах не давало уверенности. Он дошел до оврага и услышал журчание ручья. Это было очень кстати, он не видел воды со вчерашнего вечера. Александр не стал прыгать вниз, опасаясь за свое ненадежное снаряжение, а просеменил еще немного вперед до покатого склона. Здесь вода, разливаясь, образовала небольшой водоем. С опаской осмотрев окрестности, он, не выпуская копья, напился, умылся, вновь удивляясь этим противным волосам на лице и своему узкому лбу, а затем немного посидел в прохладе. Ну, а потом он обнаружил человеческую руку, отхваченную ниже локтя: край был ровный, словно кто-то аккуратно действовал хирургической пилой. Выше по склону он увидел кровь. Он замер, судорожно вцепившись в обработанное кремнем древко. Ясное дело, убийство произошло недавно, иначе шакалы давно бы уволокли все остатки пиршества. Значит, покуда он совершал прогулочный моцион, смилодон, сделав оплошность с ним, оставил преследование и нашел себе более податливый завтрак. Хотя полной уверенности у Александра быть не могло: в это дикое время опасных хищников было хоть завались, внутренне он чувствовал, чей это почерк. А найденные вскоре следы подтвердили догадку. Взяв в руки лук и все время держа его наготове, Александр направился по ним на юг. След вывел в колючие кустарники, на отдельных ветвях которых висели человеческие волосы. Внедряться в заросли было опасно, хотя менее опасно, чем ранее: тигр насытился и наверняка пребывал в благодушном настроении. Александр снова начал обходный маневр, единственный смысл которого был, наверное, досадить зверю. Его передвижение было очень медленно, так как любое препятствие на пути, будь то дерево, куст или просто неровность рельефа, могло таить за собой две живые сабли, управляемые целеустремленным, опытным мозгом. Усилия были вскоре вознаграждены рычанием, от которого кровь на мгновение остановилась в венах. Саблезубый давал знать, чтобы его не тревожили, и явно не был в настоящий момент расположен драться с кем бы то ни было. Но, видимо, он еще никогда не сталкивался с самоубийцами и, рыкнув еще раз, прекратил напрасное сотрясение воздуха. Тройка внезапно стартовавших в небо стервятников предупредила Александра, что тигр начал двигаться. Он неслышно взвел тетиву и присел. Однако это не улучшило его положения, дальность обзора стала нулевой, а для саблезубого это не имело значения, он наводился не только зрением, но и нюхом. Александр понял, что совершает смертельную ошибку. Он начал быстро отодвигаться вправо и назад, теперь боясь встать. Давление крови поднялось до такой степени, что он ничего не слышал, кроме ее ударов в висках. Однако громкое сердитое рычание внезапно полностью подавило этот звук – убийца был совсем рядом. Дальше терпеть неизвестность было нельзя: Александр с силой натянул лук еще более и вскочил. Все, что он успел заметить, – это сильное раскачивание кустарника. Затем, внезапно, испачканная кровью морда саблезубого появилась в четырех метрах от него. Он пустил стрелу, она прошла выше правого уха смилодона, которым тот даже не повел, и растворилась в расфокусированной дали. Александр сделал быстрый шаг назад, не глядя, просто стремясь отодвинуться дальше от этой морды. Время начало уплотняться, сводя в комок разнообразные события, причины, следствия и последствия. В то же мгновение Александр вскинул руки, желая овладеть закрепленным на спине тяжелым копьем, но подсознательно просто закрывая лицо, когда его нога, не нащупав опоры, сорвалась вниз. Одновременно с этим древний тигр сделал прыжок. Александр проваливался по склону оврага, падая ногами вниз, когда нижние края обоих копий уперлись в препятствие – выступающий корень. Поскольку Александр не отпустил метательного и не смог освободить его от сбруи, оно встало почти вертикально, при этом его ноги, не ощущая дна, продолжали скользить в неизведанное, и пики оказались гораздо выше головы. Экстравагантное крепление натянулось до предела, тормозя падение, и в этот момент сверху обрушился смилодон. В конечной стадии полета он успел отвести морду в сторону от препятствия, и поэтому оба наконечника не попали в нее, но они вошли в его туловище ниже: один в шею, а другой – толстый – в брюхо. Амуниция лопнула, и Александр скатился на песок в чем мать родила, точнее, родила не его, а то тело, которое он теперь занимал. Он был абсолютно невредим, лишен оружия и уже ничего не понимал в происходящем. Первым его порывом было пуститься наутек, поскольку рядом, кувыркнувшись через голову, грохнулся в протекающий ручей рычащий зверюга. Затем он подобрал неаккуратно сделанный колчан и лук. Саблезубый пытался бежать, но его задержали копья. Тигр умудрился сломать оба, но от копья Толстяка было не так-то просто избавиться, солидный его кусок так и торчал снизу. А когда смилодон наконец почти осилил эту задачу, Александр с небольшой дистанции всадил в его бок пятнадцать стрел – весь наличный арсенал, причем только три из них отскочили от шкуры. Затем саблезубый, с трудом взобравшись на склон обрыва, все-таки скрылся. Вот теперь Александра затрясло от нервной перегрузки. * * * В этом мире у него было мало шансов прослыть великим оратором. Несмотря на все его уговоры, они все равно не поверили ему, и никто с ним не пошел. Он снова был один, и снова перед ним лежали неведомые опасности этой бескрайней дикой земли. Можно было предположить, что все и так обойдется – плюнуть на возможное возобновление набегов, но оставалась пусть малая, но все-таки вероятность, что саблезубый поправится. А поскольку он все же получил солидные повреждения, вероятность нападения на человека увеличивалась – трудно найти более медлительного и одновременно мясистого обитателя местности. Однако Александр не решился осуществить поход в тот же день, слишком многое выпало сегодня на его долю. Он желал отоспаться, здесь было все же намного удобнее, чем на дереве. Он проснулся еще до восхода и стал собираться в путь. Он выпросил у Балды копье, тот отдал с неохотой, но спорить не стал: вообще после того памятного выяснения отношений с Прямоходящим его стали немного побаиваться. Еще он прихватил лук, хотя стрел почти не было. Он еще раз попытался уговорить Бедуина – лучшего следопыта племени, но это снова оказалось напрасной тратой красноречия. Не верил тот, что одинокий сумасшедший мог прикончить злобного духа, насланного на племя неведомыми силами. В логике ему отказать было нельзя. Да и, кроме всего, относились теперь к Александру как к ожившему покойнику, он ведь вернулся в становище, просуществовав ночь в одиночку, это было невероятно еще до прихода саблезубого. Александр без приключений добрался до ручья. Взбираясь на склон, в направлении вчерашнего отступления чудовища, он с трудом подавил порыв прекратить это рискованное предприятие. Но путь убедиться в исчезновении опасности для племени был только один – найти труп смилодона или довершить вчерашнее, доблестно начатое предприятие, добив раненого тигра. Кровавого следа не было. Александр начал продвигаться вперед зигзагами, огибая особо густой кустарник. Он двигался с крайней осторожностью, буквально ощущая кожей каждый вновь преодоленный миллиметр. Он чувствовал мух, в поисках аэродрома садящихся ему на плечи и голову. Иногда они решали дозаправиться и втыкали в его грубую кожу рот-присоску, но все это происходило словно где-то далеко, все его внимание было там, впереди, слева и справа в пяти-шести метрах перед собой: это было расстояние прямой видимости в кустах, по воле случая имеющих немного листьев у стволов и гущу в верхних ветвях. Быстро взлетевшее от горизонта солнце било ему в затылок чуть справа, видимо, принимая его за часть окружающей растительности, обожающей фотосинтез, но, несмотря на все старания светила, он не зеленел и не останавливался, а плохо продуманный смертельный трюк длился и длился, не имея зрителей. Этот кошмар или сумасшествие продолжалось несколько часов, и единственное, что двигало Александром в это время, было чутье, то, чему древние люди доверяли гораздо больше, чем рассудку. Затем впереди он явно различил негромкое урчание, кто-то выражал большое неудовольствие его появлением. Александр замер и некоторое время вглядывался в густую листву. Окраска саблезубого еще не достигла того совершенства смеси хаоса и изящества, поставившего его далеких потомков на грань вымирания из-за отстрела на шубы, но тем не менее Александр с большим трудом различил его. Смилодон стоял совершенно неподвижно, боком к наблюдателю, голова его была скрыта деревом. Теперь, найдя то, что искал, Александр растерялся. Предположение о том, что это и есть раненый хищник, было оправданным, но кто мог поручиться наверняка? Человек, в своем большинстве, слабо различает аналогичных животных друг от друга, разве что это его собственная домашняя собака, и здесь был похожий случай. Неясно было даже, что страшнее: наличие нового врага или волшебное излечение старого знакомого? Если он после получения стольких ранений менее суток назад бродит по окрестностям, надежды осилить врага являлись утопией. Александр опять попал в затруднительную ситуацию: он боялся сделать резкое движение, метая копье, тем более что в случае промаха он лишался оружия ближнего боя, а перехват лука требовал слишком многочисленных движений, все промежуточные стадии которых ставили его в беспомощное положение. Медленно, дробя время подобно Ахиллесу, настигающему черепаху, он начал поднимать острый каменный наконечник в положение для штыкового боя. На уровне сознания он еще даже не решил, к чему готовятся мускулы: к атаке или обороне, когда впереди хлопнула, подобно лопнувшему вдоль толстому горному леднику, сухая ветка, не выдержав тяжелой лапы шевельнувшегося чудовища. Затем саблезубый дрогнул, и вся его огромная плоть ушла назад, разворачиваясь: и вот уже, меняя ракурс, появился шикарный волочащийся хвост, а потом вырисовалась, на мгновение выдавая личину хозяина, словно обратная сторона Луны, вся окровавленная, вся в метках вырванных изнутри с корнями стрел, нарушенная симметрия природы левого бока. Смилодон отступал и отступал без боя. Александр перехватил копье для метания, но опустил руку: цели уже не было – зверь растворился в игре света и тени. Там, уже невидимый, он рыкнул, возможно, досадуя на свою трусость, хотя вряд ли он имел представление об этом понятии. Дальше остался только задавливающий все грохот крови в висках: адреналин ускорял внутренние процессы, доводя их до максимума, природа в своем слепом стремлении продолжала совершенствовать механизм возникновения бича будущей цивилизации – инфаркта. Итак, разведка была произведена, и она оказалась не напрасной. Александр, сопротивляясь внутреннему давлению, жаждущему физического действия, лихорадочно работал помещенным в череп логическим устройством. Он прикидывал свои шансы на очередную удачу. Шансов не было, но в случае окончательной потери контакта сейчас они вообще отсутствовали. Однажды он уже был инвалидом, он не хотел становиться им снова даже более, чем мясным рагу, но вряд ли калеки живут в этом мире долго, поэтому однозначно имелось два варианта ответа, как в простой тестировочной таблице. Отступить теперь, когда ему так старательно улыбался случай, значило проиграть стратегически. Он пошел дальше. Он нашел небольшие пятна крови, затем он обнаружил солидное пространство поваленного кустарника. Всюду было множество кровавых брызг, а на земле три лужи запекшейся крови. Александр не знал, сколько крови положено иметь смилодону, и сколько ее уже вылилось, и какое для жизни ее количество ему опасно потерять. Возможно, зверь собирался здесь умирать, а может статься, он намеревался отлежаться и прожить до старости, лакомясь человечиной. Ответов на все это не было. Оставались вопросы. Один из них предполагал выбор оружия. Подчиняясь скорее стенаниям по прогрессу в этом статичном мире, чем логике, Александр сделал перемену: он взял в руки лук и закинул копье за спину. Было трудно смотреть одновременно вперед и вниз, где багряные пятна указывали направление, и при этом еще оставаться бесшумным, но альтернативы не проглядывалось, и он просачивался вперед, усердно напрягая все органы чувств. Он сделал только одну остановку, справляя внезапно подкатившую потребность, но и при этом его слух продолжал жить ожиданием крика птицы или еще чего-нибудь, выдающего смилодона. Единственное, чему он потерял счет, было время. Но на каком-то этапе эти не имеющие конца кусты оборвались. А там, на открытом пространстве, местная фауна уже вовсю приветствовала появление тигра: кудахтало семейство потревоженных диких куриц, взвилась вверх целая стая мелких пернатых, кто-то верещал на ближайшем дереве и уносился вдаль одинокий мелкий парнокопытный. Саблезубый не реагировал на эти знаки почтения, он шел медленно, тяжело перемещая свое поврежденное туловище, и, видя теперь его целиком, Александр знал, что далеко он не уйдет. Наконец-то Александр ощутил себя настоящим охотником, добыча была на виду. Он перешел на бег. Пот лился по его не слишком похожим на мышцы культуриста выпуклостям, но эти не внушающие доверия со стороны мускулы имели под собой тренированные, чуть ближе генетически связанные с обезьянами сухожилия, привыкшие работать не в спортивном зале для развлечения, а на износ – в мире однозначных побед и поражений. Дистанция быстро сокращалась: несмотря на видимые усилия, саблезубый не смог ускорить свое неторопливое движение. Александр приостановился и пустил стрелу. Она поразила зверя в заднюю часть, заставив его резко дернуться и взреветь. От его голоса кровь остановилась, но человек, воспользовавшись заминкой при попытке зверя избавиться от костяного наконечника, послал в него два последних оперенных привета. С копьем в одной руке и топором в другой он продолжил сближение, но раненый хищник не желал принимать бой, он уходил. Даже с человеческой точки зрения он действовал вполне понятно: не всегда размеры определяют первенство, большинство из людей, увидев крупного паука, готовы бежать со всех ног, хотя соотношение масс и размеров являет собой четырехзначное число, а саблезубого преследовал назойливый, опасный зверь, могущий поражать на расстоянии. Александр закрепил на спине лук, слишком много времени потратил он, изготавливая это подобие будущего грозного ручного оружия. Он не знал, чем кончится сегодняшняя битва, но нельзя было усугублять грядущее положение, выкидывая в настоящий момент бесполезное устройство. Он взвесил в руке топор и снова с сомнением водрузил его на поясе: в прошлом сражении копье показало свою воинственную сущность, действуя вполне независимо, ну а теперь оно сжималось грубой ладонью и толстыми когтистыми пальцами. Сближение продолжалось. Когда до саблезубого осталось шагов двадцать, он взревел и обернулся. От этого громоподобного рева Александр замер, словно наткнувшись на невидимую стену, замешательство длилось мгновение, но оно было, и смилодон его уловил. Смилодон решил дать этому обнаглевшему преследователю урок и развернулся, готовясь к прыжку. Александр, подобно греческому пехотинцу бесчисленных войн будущего, шествующему к противнику в составе фаланги, поднял копье повыше, однако его не подпирали с боков товарищи-рекруты, а сзади опытные многошрамные ветераны. Тигр не был уверен в успехе, он привык нападать из засады, с тылу, бесшумно пробегая в полосе невидимости хотя бы первые метры и чувствуя мордой встречный ветер с манящим, возбуждающим аппетит запахом. Теперь, после получения стольких ранений, ему стало не до еды, а убийство для развлечения не слишком практикуется в животном мире. В результате этих и еще бесчисленных подсознательных причин оба противника оказались в замешательстве, между ними возникло почти телепатическое взаимопонимание, и психологическая неуверенность каждого породила нервное напряжение, действующее наподобие цепи обратной связи усиления: внутренняя натуга перехлестывала барьеры и требовала немедленного выхода вовне, однако выбор драки или бегства оставался прерогативой сознания. Александр находился в зоне смертельного двойного прыжка, и громадная кошка уже шипела, выставляя вперед два матовых кинжала, не имеющих ножен, когда ее более чувствительные, чем у пришельца из будущего, слуховые каналы уловили дополнительный опасный фактор. Зверь остановил почти готовое взлететь туловище и стал пятиться, припадая к земле. Это действие усилило уверенность человека, и он подвинулся совсем близко. Короткое копье находилось уже в полуметре от хищника, готовился удар, однако произвести его в таком положении не представлялось возможным, руки находились в максимально вытянутом положении: тело невольно держалось на предельной дистанции от самонаводящихся ножей, нужно было отвести оружие назад и сделать резкий выпад, напирая всем весом, однако вероятность пробить толстый череп этой биологической охотничьей машины заточенным вручную камнем была сомнительной, а достать другие части тела из этого положения тоже не представлялось возможным. Ситуация приобрела статически неразрешимое состояние. Однако тот, неизвестный Александру, фактор становился для смилодона все более явным. Хищник продолжал отступать, и Александр уже несколько осмелел, хотя страшная, дышащая смрадом пасть на столь малом расстоянии внушала ужас, но те далекие психотренинги не пропали даром. Однако момент, когда саблезубый внезапно сменил тактику, оказался жестким сюрпризом. Он надвинулся подобно шквалу, и примитивное копье, словно зубочистка, вклинилось между его клыками. Острый наконечник, войдя в десну, несколько остановил наступательный порыв, и зверь тряхнул головой, освобождаясь от преграды. Александр держал копье очень крепко, его потащило в сторону. Освободиться копье уже не могло, поэтому прочное дерево стало действовать подобно рычагу, и, когда Александр со всего маху упал на живот, рычаг сработал. Он переломил один из громадных клыков, используя другой в качестве опоры. Саблезубый взревел, теряя свое возникшее преимущество, а Александр уже откатывался в сторону, задыхаясь от спешки. Затем человек прыжком поднялся на ноги и метнул в оголенный бок зверя свое, еще не потерянное, оружие, теперь он опасался ближнего боя. Копье вошло совсем неглубоко, видимо, не причинив этим своим действием особого вреда, оно даже не отвлекло тигра от предыдущей боли. Александр достал топор и замер в нерешительности: разъяренный смилодон крутился на месте, сминая траву подобно смерчу, приблизиться сейчас было явным самоубийством. И тут на голое плечо Александра легла волосатая рука. И тогда лавина ужаса накрыла его с головой. * * * Солнце уже садилось, когда восемь уставших, но очень счастливых мужчин внесли в становище два шеста, представляющих собой наспех сломанные деревца, а к ним за лапы был прикручен жалким подобием веревок мертвый саблезубый. У него был обломан правый клык, а в боках и брюхе имелось неисчислимое количество проколов от копий, стрел и топоров. Уставшие мужчины часто останавливались, чтобы передохнуть и привести в порядок подкладки из кожи, сделанные для того, чтобы ноша не слишком врезалась в плечо. Александр валился с ног от пережитого приключения, но душа у него пела: они все-таки пришли к нему на помощь, эти недоформированные люди, с меньшим весом мозга и недоделанной челюстью, но – несмотря на это – могущие дать большинству дальних потомков сто очков форы в человечности и смелости. А отломанный клык смилодона Бедуин выпросил себе и долго восхвалял подвиг Александра по этому поводу, потому что благодарить прямым путем было не принято – в этом мире все были равны и никто никому не был должен или обязан, еще не появилось стяжательство и рабство. Ну, а потом были танцы. Часть III ПУСК Прибор, находящийся в его руках, был курам на смех, но за те данные, которые он собирался с помощью него получить, несмотря на громадную допустимую ошибку, любой археолог отдал бы правую руку не задумываясь. А он всего лишь измерял угол склонения солнца и, произведя детские вычисления в уме, определял широту своего местоположения. Сказать по правде, вычисления были сложные: нужно было, кроме всего, учесть угол смещения земной оси за предположительный отрезок времени. Если бы у него была вычислительная машина с соответствующей программой, то можно было бы проверить эти данные еще и по положению звезд, по сдвигу которых, с помощью обратной экстраполяции, было возможно грубо определить текущее тысячелетие, но на пальцах это было явно невыполнимо. Даже разбивка шкалы на градусы представляла собой громадную трудность, он с трудом решил эту проблему. Этому, окружающему его, времени было еще далеко, ой как далеко даже до Стоунхенджа. И ведь что интересно: умудрись он точнехонько определить координаты, оставалась задача смещения материков, это, конечно, для повышения точности, но все-таки. Двести тысяч лет это вам не шуточки, за это время Солнечная система протопала по Галактике солидный отрезок спирали, только задом наперед, если быть пунктуальным. Эти наблюдения он вел несколько дней, не пропуская восходы и закаты, а ведь у него не было даже будильника. Песочные часы и те оставались за линией горизонта событий. Была теоретическая возможность изготовить солнечные, но точность их повышалась с высотой стрелы, а он был послан сюда не для создания новых культов. От прогрессорской деятельности следовало воздерживаться. Секстант стоил ему кучи нервов, терпения, одного потерянного нуклеуса и массы времени, но уж последнего добра у него хватало. Он долго возился, делая очередное плановое измерение: в отличие от схваток с тиграми, данное занятие требовало терпения и еще раз терпения. Он подавлял мешающие эмоции, не отвлекался на проявляющих к нему интерес жирно-упитанных мух, не вытирал пот, струящийся по выпуклым глазным валикам, к которым он ранее не мог привыкнуть – он работал. Вообще он заметил, и не только по этой новой жизни, что, когда человек начинает серьезно заниматься каким-либо отграниченным от сиюминутных потребностей делом, тут же окружающая Вселенная начинает ставить ему ловушки, препоны и всякие – вот такие – мелкопакостные отвлекающие сознание факторы, а иногда она совсем выходит из себя по поводу столь вопиющего отклонения от нормы нормальной эволюционно-выигрышной модели поведения – желания заниматься чем-то выше спаривания, еды и сна, и вот тогда она бьет обухом. В этот раз ему повезло, окромя членистоногих, да и то мелких, ему никто не мешал, а когда глупая Вселенная спохватилась и решила наслать дождь, было уже несколько поздно. Теперь он знал местоположение: судя по широте, это было Южное полушарие, Африка, могла быть и Америка, но, исходя из подсказок учебника палеонтологии с той памятной полочки, последняя должна была еще очень долго ждать своих сухопутных колумбов, не скоро, ой не скоро будущие индейцы перейдут по Беринговой суше в ее необъятные просторы. Ему стало очень весело. Он был единственным из людей, вооруженных знаниями, понявшим конечную истину – начало хотя бы одного процесса. Неужто это маленькое людское образование, составляющей коего он теперь является, сумеет заполнить собой не только громадную Африку, распространившись отсюда на юг и на север, но и, дайте время, выбраться в неохватную Азию? Это было просто невероятно представить сейчас, не обладая памятью о том семимиллиардном колоссе двадцать первого века. Он успел закончить свои вычисления и наблюдения как раз вовремя: погода начала стремительно меняться, как будто спеша отомстить за выведанные у нее тайны и досадуя на человека, сумевшего обойти ее законы. Александр смотрел на небо с восхищением. Упитанные многослойные облака стремительно занимали боевые порядки. Теперь солнце уже не могло пробить пелену, и цвет окружающего мира переменился. Подул набирающий силу ветерок, но Александр, несмотря на отсутствие одежды, не заметил дискомфорта, в отличие от жителя цивилизованного рая будущего, он составлял с природой единое целое, и дождь не являлся катастрофой. «Вот в ледниковый период будет потяжелее», – подумал Александр и направился в становище. По дороге его залило с ног до головы, и он шел в два раза дольше обычного: ноги разъезжались в скользкой грязевой жиже. * * * Чужаки появились утром, на самом рассвете. Совпадения редки в этом мире, и, следовательно, они приблизились к становищу еще ночью, ориентируясь по кострам, а потом просто ждали, опасаясь помешать мирному сну и заранее настроить против себя массы, а может быть, они просто боялись часовых. Чужих было всего четверо, слишком мало для дальних пеших путешествий в этом мире, где гигантские гиены, способные перекусить кость бегемота, ходят стаями. Чужаки были вооружены копьями, и, когда их заметили, все племя всполошилось, молодые мамаши стали, горланя, собирать младших детей, а те из них, кто постарше, норовили пробраться поближе к интересному, их природное любопытство еще не было убито серыми буднями борьбы за существование. Александр неспешно нацепил свою новоиспеченную амуницию и двинулся туда, куда направились мужчины. Когда чужаки увидели, что на них обратили внимание, они остановились и сели. Мужчины племени подскочили к ним с воплями и начали воинственно размахивать палицами и топорами, выкрикивая боевые кличи. «Благо здесь нет людоедства, – в очередной раз подумал Александр. – Здесь не будущие острова Полинезии, где этим делом будет регулироваться плотность населения». Чужаки сидели молча, опустив раскрашенные лица. Подойдя ближе, Александр почувствовал, что им страшно, но они не уходили. Затем они начали жалобную песню-вой. Александр ничего не понимал, да и, судя по мимике, окружающие тоже, но песня-исповедь была такая тоскливая, что внутри у Александра все напряглось. Затем пришельцы, аккуратно, без всяких резких движений, положили перед собой копья и сами распростерлись на земле. Александр посмотрел на своих телесных родичей: под внешней суровостью все были в растерянности. Повесть пришлых была понятна до жути: «Делайте с нами что хотите, мы в вашей власти!» Мужчины племени начали экстренное совещание. «Однако эта первобытная демократия все же не слишком эффективна в принятии решений», – прокомментировал про себя Александр. Спорили долго, больше размахивая руками, чем произнося слова. Их можно было понять. Было два пути: можно было выгнать пришельцев, пусть идут дальше своей дорогой, раз они такие смелые, что не боятся походов в темноте, у племени своих проблем хватает; можно было оставить их, после истории с тигром все знали, как могут пригодиться лишние руки, держащие копье, но что лучше, никто не мог судить с уверенностью. Хотя нет: лучше бы этой истории вообще не случилось. Было еще множество аргументов, недоступных жизненному опыту окружающих: например, использовать прибывших в качестве рабов, но до рабства, к счастью, Земле добираться еще очень далеко, много-много поколений, да и экономически невыгодно покуда содержание раба. А можно было просто убить чужаков, но и до этого, к радости Александра, местная философия жизни еще тоже не дошла, убийство ради убийства пока не практиковалось, Освенцим должен был снизойти до человечества еще очень не скоро. Пока никто не опасался подвохов, засылки «пятых колонн» и прочего, проблема была на поверхности: чужие люди оказались в беде. Александр почесал затылок, но не встрял в спор. Чесать лоб не хотелось, слишком он был узковат, сразу появлялись навеянные расизмом мысли о неполноценности. Переговоры с пришельцами начал Толстяк. Он обратился к ним с краткой речью, в том плане, что племя большое, мужчин в нем много, больше их не надо, если всех будем к себе брать, дичи в лесу не хватит, тогда будем голодать все и лучше бы новым идти дальше. «Да, – подумал Александр. – Демографическая проблема и здесь не дает покоя». Тогда пришельцы вновь привстали и по-старому завели свою песню-вой. После их выступления Толстяк повторил свою речь, но с меньшей верой в идею. А после двенадцатого исполнения этой нагоняющей тоску пластинки племя сдалось. Чужаки убедили его не мытьем, так катаньем. Да, не знал этот мир пока сроков за переход границ и не ведал депортаций. * * * Появление чужих несколько сбило Александра с толку. Как-то он изначально уверовал, будто наблюдает вокруг себя все человечество в целом, однако теперь получалось, что племя лишь одно из статистических единиц, с той разницей, что от этой единицы возникнет все будущее население Земли. Выигрышная лотерея – она ведь так похожа на остальные. То, что ставшие своими чужаки рассказали с помощью примитивных рисунков, точнее один из них, наверное, лучший художник этой эпохи, было воистину страшно, а может, это было объяснение казуса статистики, подсмотренная в щелку механика вероятности. Через несколько дней, когда к пришельцам попривыкли, Александр решил «поговорить» с этим древним Рембрандтом тет-а-тет. Он подстерег его, когда тот несколько отдалился от своих бывших соплеменников, с которыми не расставался ни на минуту, это ведь было все, что осталось от их прошлого. Этот мир был пока очень прост, он был весь на виду, весь внешний, а не внутренний, сама личность, как таковая, еще не осознавала себя до конца, все, что у нее было, это окружающая природа и люди. Потерять окружающее значило потерять все. Александр с большим трудом увлек Рембрандта за собой, просто чуть в сторонку, он опасался зевак, в этом мире было так мало развлечений, и их жесто-рисуночная беседа могла явиться интересным спектаклем для окружающих. Его угрюмый собеседник все время оглядывался на оставленных соплеменников, занятых изготовлением каменных орудий. Рембрандт нервничал, но по мере «разговора» увлекся, и еще его поразили рисунки-схемы Александра. В своем мире Александр не тянул даже на оформителя, но здесь, со своим пространственным абстрактным мышлением, он, конечно, был уникумом, он старался скрывать это, но сейчас ему была нужна информация. Тонкой короткой веткой он нарисовал кружок и показал на солнце. По выражению лица собеседника он уловил, что тот его понял. Затем он изобразил восход, закат и соединил это общей траекторией с уже намалеванным кружком. Однако это оказалось слишком сложно, Александр намеренно не смотрел на собеседника, но и краем глаза видел, как тот тужится понять и не может, даже у этого одаренного художественным талантом мозга столь простая схема не вызвала образных ассоциаций. Александр стер все и начал по новой. Параллельно Александр вспомнил, как просто в романах будущего астронавты-покорители устанавливали контакт с инопланетными расами. Теперь он изобразил человечка и показал на собеседника: тот понял не сразу, но, когда понял, очень оживился и посмотрел на Александра, как на Прометея, принесшего огонь. Было очень лестно, но такими темпами беседа могла двигаться до первого пришествия. Александр продублировал стилизованное изображение трижды и показал на соплеменников допрашиваемого. Тот сделал утвердительный жест: он вновь осмыслил. Тогда Александр показал на солнце, провел линию до горизонта и сделал движение, имитирующее ходьбу. Затем он производил еще кучу разных жестов и звуков, пока не добился ответа: пришельцы добирались сюда четверо суток, и пришли они с северо-востока. Они еще долго «беседовали», и постепенно некоторое взаимопонимание начало устанавливаться. Вокруг них начали собираться наблюдатели, многие женщины побросали свои немногочисленные домашние дела и пришли поглазеть на научную дискуссию. Александр подозвал Боба и попросил его найти Папируса. Подросток, несказанно радостный от получения важного задания, сорвался с места подобно самонаводящейся боеголовке, уловившей отраженный целью сигнал, и, сопровождаемый эскортом двух друзей, помчался разыскивать переводчика. С помощью Папируса разговор пошел живее, все-таки собеседники были людьми одного времени, психология была одинакова, да и кое-где древние языки пересекались. Выяснялись удивительные вещи. Александр уже примерно знал, о чем идет речь, по прошлым разговорам, но теперь он сам направлял беседу. Общая картина складывалась такая. Племя Рембрандта было большое, правда, что под этим определением скрывалось, выяснить не удалось, им не были известны масштабы расплодившихся в будущем потомков, посему их определение слова «много» имело свои специфические габариты. На их становище напали на рассвете. Врагов было немало, обрушились они внезапно, и были они не люди, по крайней мере в понимании пострадавших. Пахло ли здесь зачатками расизма, осталось невыясненным. По рассказу этого древнего Пикассо, это были «чу». Как уловил Александр, это были большие звери в шкурах, но с оружием. «Чу» били всех подряд, но более всего досталось женщинам. Александр еще плохо разбирался в здешних законах, обычаях и морали, но знал, что, в принципе, красть женщин здесь не считалось зазорным, это было редкое, но тем не менее практикуемое явление, оно вызывало известные эмоции, но все же было пристойным проявлением мужского шовинизма. Однако нападающие убили всех, в том числе самых маленьких девочек. Не нужно было обладать логическим мышлением уроженца двадцать первого века, чтобы понять: до становища долетел отголосок события, угрожающий существованию рода гомо. Александр понял, что его пересылка в это райское время не была просто проявлением людской суетности. Битва с пришельцами шла долго, но они были настырны, племя застигнуто врасплох, и вообще этот мир еще не знал таких массовых сражений, подразумевающих полное истребление конкурента, ведь до геноцида было еще далеко, ой как далеко. Он решил остановить этих «чу», ведь именно для этого он здесь и обитал. * * * Он выжидал. Он всегда отличался терпением, а в этой новой жизни это стало его натурой. Здесь не с кем было поговорить, просто физически не с кем. Но, рассматривая с некоторой стороны, это было психологически легче, чем там, в том бытии, когда он был прикреплен к инвалидной коляске. Тогда везде вокруг него были люди, но они не жаждали с ним общаться. Они были нормальные современные люди, их не в чем было обвинить, они были сыны своего времени и культуры, у каждого из них была своя куча проблем, которая принадлежала только индивиду отдельно, им самим было не на кого переложить эти многочисленные мелкие и не очень дела, каждый нес свою ношу в свою нору, огражденный психологическим барьером от чужих бед и тем более радостей. Этот гигантский город, отделенный теперь от него не представимым интервалом времени, часто сравнивался с муравейником, но это было не совсем так. Каждый из этих высокоразвитых «муравьев» был сам по себе, и по другим законам этот чудовищный конгломерат существовать был не способен, нормальная нервная система цивилизованного человека и так с трудом выдерживала ежедневное нерно-мозговое напряжение этого кошмара централизации и сложности. Внутреннее одиночество большинства было платой за комфорт, платой за безопасность. Не всем там это нравилось, но как бы они запели здесь без горячего душа, полицейских и телевизора, здесь, где нужно было найти пищу, умудриться съесть пищу, часто еще живую в момент усвоения, и еще постараться, чтобы эту пищу у тебя не успели отнять. Как бы они почувствовали себя здесь, где спать очень часто приходилось под открытым небом, подальше от пещер, в которых обитали хищники и попасть в которые человек мог только в качестве мясного фарша, подарка маленьким детенышам волков и гиен. А потом, в неизмеримой дали абстрактной временной спирали, археологи будут долго доказывать друг другу, что все эти остатки костей животных в скальных углублениях – это добыча человека, и своих покойников он тоже хоронил здесь же, в своем пещерном обиталище. Он выжидал, внимательно прислушиваясь, своим обостренным, уже столь привычным слухом, внюхиваясь, этим своим сверхразвитым, забытым людьми будущего, нюхом. В этом плане ему помогало выбранное место, те, кого он ждал, должны были появиться с подветренной стороны. Это несколько снижало его боевые возможности, дальность лука против ветра значительно падала, но обратный вариант вел к его преждевременному обнаружению, с их чутьем это было неминуемо. Когда они появились, он был удивлен. Они просто бесшумно вырисовались в конце тропы, как материализовавшиеся призраки. Он, не шевелясь, рассматривал их и считал. Да, они действительно очень отличались от породы, к которой он теперь принадлежал: они были ниже ростом, более согнуты, и челюсти их были намного массивнее. Он выискивал среди них вожака, он очень надеялся не ошибиться: кандидатур было несколько. Затем он заметил у них в руках, в этих длиннющих нечеловеческих руках... «Копьеметалки», – с ужасом подумал Александр. Он вспомнил инструктора Киби, из той другой, бесконечно далекой жизни. Их лапы-руки были много длиннее, чем у австралийца, и наверняка намного сильнее, а значит, их копья полетят гораздо дальше, да еще по ветру. Похоже, это уравнивало их и его дальнобойность. Его лук не был искусно изготовленным, с помощью нормальных инструментов, оружием, в обратном случае Александр бы смог расстреливать этих полуобезьян метров за триста, да и наконечники у него были не металлические... «Еще про автоматическую винтовку вспомни, – упрекнул он сам себя. – Или про термические бомбы». Надо было что-то делать, и делать быстро. Можно было пропустить их, не обстреливая, но была большая вероятность, что, обойдя его, они учуют чужой запах, и тогда он окажется в окружении. Оставался один план, тот, что был с самого начала. На их стороне было количество, но за кем стояло качество? Александр вскинул лук и прицелился. Стрела свистнула, и один из самых крупных «австрало» или бог его знает каких «питеков» свирепо дернулся, когда она угодила в грудь. А стрелку некогда было любоваться этим зрелищем, он пытался уподобиться пулемету. Они были действительно очень тугодумны, эти ребята, он успел поразить еще двух самых крупных самцов, когда они заподозрили что-то неладное. Они не видели стрелка, первый раз в своей жизни видели стрелы, темп его быстрого логического мозга был им недоступен, тем более они не могли вообразить, что на их толпу-отряд из более пятидесяти здоровенных особей может осмелиться напасть одиночка. А острые каменные наконечники, крепко пришпиленные к деревянным, обструганным нуклеусом древкам, продолжали пробивать их волосатые шкуры. Когда они побежали, стрел оставалось всего двадцать штук. Там и сям на поляне валялись поверженные, стонущие враги. Он не стал, ясное дело, преследовать отступающих, он даже не хотел показываться на глаза этим тяжелораненым представителям тупиковой ветви эволюции, но ему нужно было собрать стрелы. Ему пришлось добить их всех этой каменной мотыгой, или дисковым топором, или черт его знает как в далеком будущем называемым предметом этой древней культуры, но он хотел оставаться призраком, он хотел, чтобы за него воевали их отравленные примитивной мистикой мозги. Бой был не последний, и неизвестность должна была работать не только на них, но и на него. * * * Он продирался через чащобу, внимательно смотря под ноги. Несмотря на то, что теперь он вел боевую кампанию против опаснейших в этом мире хищников – централизованно управляемых человекообразных, нельзя было забывать и об обыкновенных: обуви еще не изобрели, а потому наступить на змею значило проиграть только разворачивающееся сражение. Он воевал один, а значит, всякие происшествия были менее вероятны, чем в большой массе, но зато в случае своей реализации в этом представителе большого теоретического множества обитаемых миров имели однозначно роковые последствия. Вот уже две недели он наблюдал за этими существами, он назвал их «гоблинами» для порядка, слово «чу» было слишком коротким и ему не нравилось. Он привык давать имена всему окружающему его в этом молодом мире, хотя употреблял он их в одиночку и в основном про себя. Новое название этих агрессоров он считал более благозвучным и с мистическим уклоном, данный вид не дожил до специалистов-этнологов, а потому он был волен называть их как душе угодно, по праву первооткрывателя. Выяснил он пока очень немного, но главное, пожалуй, понял: все эти новоиспеченные рекруты, ведущие чуждую этому времени войну на истребление, напоминающую крестовые походы первой волны, действовали не по своей воле, хотя на первый взгляд все выглядело естественно. Но вопрос о первопричине данного природного катаклизма являлся, конечно, важным, хотя не приоритетным, да и дискуссировать в течение ближайших десятков тысячелетий было не с кем, а потому в этом походе он занимался главной задачей: он искал центр, ведущий направленную агрессию. Он пришел к предположению о его существовании после того, как выявил, что после своих опустошительных рейдов отряды «чу-гоблинов» возвращаются назад по тем же направлениям, буквально по тем же тропам, и на его схеме все эти направления сходились где-то далеко, он надеялся, что это не ложное представление, подобное ощущению соединения рельсов на горизонте. Хотя у него не было карты, он два раза успешно использовал свои знания-догадки при создании засад, и оба раза получилось, но он не мог и далее рассчитывать на везение и на то, что он по-прежнему будет всегда выходить сухим из воды в этих неравных схватках: на их стороне был количественный перевес и централизованное управление. Он даже не пытался планировать создание противовеса в виде некоего организованного военного отпора, неизвестно, что для будущей истории было бы хуже, чем создание предгосударственной аномалии более чем на восемь тысяч поколений ранее срока, да еще имеющей воинственную направленность. Он рассчитывал только на себя, хотя после истории с саблезубым он перестал относиться к своим соплеменникам как к детям малым, он стал их уважать, но втягивать их в этот неизвестный катаклизм было очень рискованно, его задача была уберечь их, а не обучать ратному делу. * * * Он не разводил костра, хотя без огня чувствовал себя неуютно на этом скалистом плато. Он попросту не умел этого делать без инструмента, а тащить с собой еще и палку-терку, и доску-основание в далекий поход он не захотел. Теперь он жалел о совершенном, но откуда он мог знать, что его разведывательно-диверсионная миссия так затянется? А ведь надо было предвидеть все, необходимо было взвалить на себя принадлежности на все случаи жизни, а он снова понадеялся на авось и на свой опыт двухсоттысячелетней давности наоборот. «Вот и расплачивайся теперь за дурость, осел!» – говорил он сам себе, но это мало помогало. Он не мог заснуть, было зябко, и еще он боялся ночных хищников: двуногих, безногих, четвероногих и многоногих. Он защитил тыл, почти вплотную подвинувшись к скале, но это внесло еще более неудобств: от скалы тянуло бодрящей прохладой, а ему надо было спать, вздремнуть хоть часик-другой, неизвестно, что готовил ему грядущий денек. Он вспомнил книжку о древнем путешественнике из будущего – Туре Хейердале, вот у того была выдержка: когда ночью на скале его разбудили непонятные шорохи, он в свете фонаря обнаружил неисчислимые полчища огромных пятисантиметровых тараканов, опоясавших его площадку, и что, вы думаете, он предпринял? Он быстренько внушил себе, что любое животное по-своему прекрасно, и спокойнехонько откинулся до утра, и даже кошмары ему не снились. Александр начал перебирать в памяти еще и другие подобные уникальные случаи людского геройства и занимался этим довольно долгое время, намеренно гоня мысли о текущих заботах, и этот психотренинг сделал невозможное: он задремал. Ему снился Курман: они неслись на летающем танке на совсем малой высоте, наверное, направлялись громить каких-то врагов человечества. Курман все время что-то говорил, а он кивал и до боли сжимал магазин плазменной автоматической винтовки. И где-то рвались бомбы, и боевая машина огибала деревья и все ускоряла ход, а он водил стволом в стрелковой ячейке и все не мог найти достойную цель. И холодный ветер дул в спину, а потом пошел снег, и он сообразил, что наступает ледниковый период. И в конце концов главенствующее во сне полушарие, видимо, не смогло решить все накопившиеся в сновидениях проблемы и пасовало в панике, как обычно, будя главное логическое – левое, и оно, перехватывая власть, не стало долго возиться с этими переплетениями гордиевых узлов, не им сварганенных, а с ходу протаранило их дамокловым мечом реализма – и, понятное дело, Александр проснулся. Было очень темно, и на голову лил дождь. Он принюхался: никаких посторонних запахов не было, кроме озона, а когда сверкнула молния, он убедился, что по-прежнему один. Он подставил большущим падающим каплям лицо, растер эту воду по щекам и сказал себе: «С добрым утром!» – хотя была еще ночь. * * * Сегодня ему крайне не везло. Вначале он напоролся на громадное осиное гнездо. Было вовсе непонятно, чем питаются на этом каменистом предгорье данные насекомые-коллективисты, но его мало занимала эта натуралистическая загадка, он просто собирался обойти их жилище, когда подвергся агрессии с воздуха. Жалили они больно, и он улепетывал от них, подобно Винни-Пуху, и ничуть не стеснялся. На его счастье, еще не вывелись осы-убийцы, обнаруженные в двадцатом веке и впоследствии распространившиеся на все континенты. Такое происшествие усилило его сомнение по поводу возложенной на себя миссии, и, несколько отдышавшись, он присел в тенечке обдумать свои шансы. Итак, знаний и умения не хватало. Он мог и дальше делать «гоблинам» засады на направлениях, ведущих в сторону становища, но ведь ясно было, что пока ему просто везло, нельзя рассчитывать на постоянную удачу одинокого Робин Гуда с несколькими десятками стрел. Нужно было продолжать искать центр, направляющий агрессию, а найти его со своими слабыми следопытскими навыками он не умел, время действовало против него, местные люди жили очень недолго, от силы тридцать – тридцать пять лет, да и то считались долгожителями. Сколько ему сейчас? Никакого представления. Но любая случайность, будь то падение со скалы или укус гадюки, могла оборвать его миссию-предназначение. Во имя человечества стоило рискнуть жизнями некоторых соплеменников, втянув их в операцию. Он взвесил все «за» и «против». К тому же пора было посетить становище: неизвестно, что там случилось во время его отсутствия. Он встал, сориентировался по солнцу и двинулся в путь-дорогу: идти было далеко. * * * Не зря, ой не зря их далекие предки встали на две ноги: может, они и проиграли первоначально в скорости перемещения, но явно вытянули счастливую лотерею в другом замечательном деле – они стали меньше потеть. Это было одно из бесчисленных влияний законов материального мира на жизнь, прямое использование геометрии эволюцией: площадь нагрева уменьшилась в несколько раз, да еще и передние лапы освободились. Ныне, как и тогда, после того славного приспособительного перехода, беспощадное солнце палило им только голову и плечи, а по спине лишь чиркало своими слепящими полуденными лучами. Тогда, в скрытом даже от теперешнего момента времени, те, кто сумел выпрямиться, получили возможность экономить воду, запасенную в организме, а значит, путешествовать гораздо дальше от источников, дольше охотиться и достаточно продолжительно сидеть в засаде. Вообще человек несколько зря в последующие времена начнет сильно кичиться уникальностью своего прямохождения, многие динозавры изобрели его гораздо раньше, да и кенгуру не крало ни у кого патент. Сейчас, в этой славной новой экспедиции, возглавляемой Александром, способность долго обходиться без воды им сильно помогала. Ясное дело, что у них был некоторый запас в примитивной фляге из скорлупы ореха, но трудно было определить, сохранится ли в ней что-нибудь от испарения и выплескивания хотя бы до вечера. Они уже находились в неизведанных далях от становища: даже местность была другой, изменилась природа, это были предгорья, то тут, то там из низкой травы торчали скальные возвышения, а деревья почти уже не попадались. Участники похода начинали нервничать, еще никогда они не удалялись от родных мест так надолго, такой маленькой командой и в эту сторону. Александр пытался их приободрить, но с мизерным словарным запасом это было очень непросто. Ему помогало их умение терпеть да еще слабое, неразвитое воображение, слишком сильно их мозги были привязаны к текущему моменту действительности. Ему не нужен был этот маленький отряд, в случае открытого столкновения с «гоблинами», один он или несколько, имело малое значение, но ему был нужен Бедуин, а он бы никогда не смог его уговорить последовать за собой в одиночку. С помощью этого уникального следопыта Александр собирался, ни много ни мало, выследить логово этой таинственной силы, руководящей набегами. * * * И все в этом походе было чинно и хорошо. Они не пытались охотиться на крупных животных, но питаться было надо, и Александр умудрился дважды подстрелить каких-то уток. Они сгрызли их сырыми. Александру даже не пришлось им растолковывать, что значит маскировка, все прекрасно понимали, что опасность окружающего пространства превосходит соблазн пожевать запеченного мясца: они уже видели «гоблинов», и их количество произвело на всех неизгладимое впечатление. После этого зрелища Александру с огромным трудом удалось склонить их к дальнейшему походу, не желали они слушать о перспективах, да и не мог он им доступно растолковать теорию, доказывающую неизбежность этой войны. В споре ему неожиданно помог Прямоходящий. С тех пор как Александр сломал ему переносицу, этот здоровый детина начал его боготворить, а посему любое его желание, дошедшее до малоподвижного мозга, воспринималось с огромным воодушевлением. Именно это сейчас и произошло. Прямоходящий вскочил, толкнул Толстяка, да так, что тот перевернулся на спину, и стал оживленно жестикулировать, показывая на Александра. Его речь и явные угрозы произвели впечатление, и поход возобновился. И успешно продолжался еще неделю. И все это время следопыты двигались вокруг какого-то центра, то поднимаясь на возвышенности, то возвращаясь ближе к долине: Бедуин выслеживал «гоблинов» и место, в которое они периодически совершают паломничество. Александр тщательно наносил маршрут в свою память, постоянно прогоняя запомненное, как магнитофонную кассету, он так и не смог изобрести никакого реального метода сохранения информации, помимо своих мозгов. Ранее он делал попытки использовать камни или пальмовые листы вместо бумаги, но все это оказалось напрасной тратой времени, пришлось обходиться без блокнота и ежедневника, даже до глиняных свитков было еще ой как далеко. * * * Их подвела привычка, а Александру не хватило красноречия их переубедить. Было у них такое правило: возвращаться назад по своим следам. Неизвестно, отчего оно возникло, может, влияли не изобретенные покуда компас и карта, а возможно, это правило действовало только в новой местности, но он сделал ошибку: он поддался их уговорам. И, как обычно, – большинство оказалось не право. А ведь он сам уже несколько начал подсознательно верить в мистическую удачу, потому как ему действительно очень долго везло, поэтому когда вблизи одной из расщелин они угодили в ловушку, это стало полной неожиданностью даже для Александра. Бедуин и тот ничего не почувствовал, пока «гоблины» не выдали себя громким криком, а потом в землю перед Толстяком воткнулось здоровенное, плохо обструганное копье. Следующее поразило Прямоходящего. Он дернулся и опрокинулся на спину, и уже из этого положения обиженно посмотрел на Александра, ведь он ему так верил. Копье вошло глубоко, повыше паха, и боль, наверное, была адская. Александр увидел врагов на возвышенности, но даже с такого расстояния они бы вряд ли добросили свои снабженные наконечниками палки общеизвестным способом: работали копьеметалки. «Гоблинов» было много, даже считать такое количество не имело смысла, а уж времени на это не было тем более. Единственным стоящим планом было бегство, что они и сделали. Александр прикинул шансы стойко умереть, защищая раненого, но их не было. В смысле, шансы умереть были, а вот стойко – никаких. Это была навязанная им битва, и впутаться в нее значило сделать ее последней. А эта вымершая впоследствии раса или вид уже с визгами выскакивала из своего укрытия. Когда отряд развернулся спиной к их раскрашенным красками лицам, еще одно копье нашло цель, и грузный Толстяк, видимо, сильно привлекающий стрелков своими пропорциями и легкой возможностью увеличить престиж, тяжело осел, а рык его заглушил победные возгласы «гоблинов». Но нельзя было остановиться и даже дотронуться до этого сильного тела, корчащегося от боли и страха, а нужно было спасаться – трусость являлась сейчас гарантией будущих геройств. А за ближайшей скалой споткнулся обо что-то Альбинос и покатился, едва не сделав кувырок через голову. Александр, пронаблюдав картину падения боковым зрением, начал тормозить, но эти враждебные сущности были уже тут как тут, и уже топор одного из них вклинивался между задранными человеческими руками, и Альбинос рычал, скидывая с себя первого противника, а из-за поворота уже накатывалась толпа. Александр выпустил стрелу, даже не слишком целясь: кто-то изменил тональность вопля, но все это было зря, такую ораву мог остановить только плотно заряженный пулемет. И он вновь развернулся, успев кого-то ударить, и начал ускоряться, наверстывая упущенное и оставляя еще одного товарища насовсем, но, видимо, новая жертва отвлекла внимание, потому как вряд ли Александр был лучшим спринтером в эти времена, или они действовали по еще не забытой привычке: как на охоте, когда одной загнанной косули хватило бы на все племя и незачем было забивать все гонимое стадо, холодильников и даже ледников еще не изобрели. Ведь не могли же они вести эту тотальную войну на истребление много поколений, не сформировалась еще экономика, ее подпитывающая. Так или иначе, он оторвался, а часа через два, когда он совсем выдохся и перешел на шаг, его окликнули. Он схватился за лук, но это был Бедуин – «последний из могикан». Они обнялись и заплакали, а что еще им оставалось? * * * Еще через сутки они выследили лагерь «гоблинов». Перед этим жалким остаткам отряда повезло, пытаясь вернуться домой новой, неисследованной дорогой, они наткнулись на ручей и смогли удовлетворить свою самую большую потребность последних часов. Зная, где добыть воду, они смогли продолжить разведку. На этом настоял Александр, а Бедуин был вынужден согласиться, не улыбалась ему перспектива в одиночку возвращаться в становище. Вообще их страшная боязнь одиночества во многих случаях играла Александру на руку: не сформировались еще личности как таковые, были они все очень похожи психически, а тем более умственно, их сила была в коллективе, и, пожалуй, только в этой сплоченности они превосходили окружающих зверей. Имея самый большой мозг среди сухопутных животных, они использовали его только для насущных дел, не мог он отклониться ни вправо, ни влево, обладая потенциальными возможностями управления цивилизацией, он не мог их развить, не было здесь подходящей действительности для его прорыва. И ведь если этих людей с рождения поместить в условия двадцать первого века, они, пожалуй, не сильно отстанут от современников Александра. Лагерь «гоблинов» с трудом можно было назвать таковым. Если уж родное становище представлялось Александру довольно временной постройкой, несмотря на громадные бивни, вкопанные для опоры крыш во многих местах, то уж это селение было просто курам на смех. Все здесь было сделано настолько наспех и настолько кое-как, что приходилось удивляться сплоченности «гоблинов» в других вопросах. Это еще раз доказывало правильность догадки-гипотезы Александра о навязанности поведения этих предновейших идейных крестоносцев. Не могло столь неблагоустроенное жилище, столь оставленный на задворках быт долго поддерживать жизнедеятельность такого войска. Не успел Александр подивиться своему открытию, как его ввело в шок следующее откровение. Видит бог, этого он совсем не предчувствовал и не предусмотрел, посему вначале он просто глазам своим не поверил. Но это была правда. За лагерем они с Бедуином наблюдали издалека, бинокля у них не было, но воздух того времени отличался чистотой, а зрение зоркостью, и поэтому они видели все. То, что его поразило, были человеческие останки: человеческие ноги, человеческие туловища. Вначале Александр не поверил и посмотрел на Бедуина: тот лежал, не шевелясь и, похоже, ничему не удивляясь. Но когда на границе селения Александр разглядел черепа, причем целую груду, он понял, что не ошибся. «Не успел избавиться от саблезубого, – подумал Александр, – и вот тебе на, новые людоеды!» Затем он вспомнил брошенных, раненых товарищей, и ему стало по-настоящему страшно. * * * Он почувствовал в голове усиление грохочущего «тамтама». Это что-то означало, и, возможно, смутная догадка, терзающая его последнее время, вплотную подвела к цели. Он напрягся, в любой момент ожидая нападения. Рука была занята факелом, поэтому он не мог действовать копьем, но и сам факел представлял из себя грозное оружие, ведь это был первый в мире факел. Александр внимательно осматривал стены пещеры, иногда он оглядывался назад, запоминая приметы, по привычке пытаясь перевести на уровень сознания то, с чем успешно справлялось подсознание, он верил, что если ему суждено познать тайну этой глубокой горной норы, то уж выбраться из нее будет куда более простой работой даже без помощи Бедуина. Несмотря на всяческие уговоры, этот уникальный охотник и сын своего времени наотрез отказался даже заглянуть в пещеру, и свое решение он абсолютно не пытался чем-либо оправдывать. Трусость еще не была предосудительной, она была естественной и, значит, имеющей право на существование. В данном случае она была настолько велика, что даже пересилила другую сестру – боязнь одиночества. Александр расстался с напарником с сожалением, взяв с него слово, что тот дождется и не сбежит. Он видел внутреннюю борьбу чувств у Бедуина, которую тот не мог вынести наружу из-за слабости второй сигнальной системы, стоящей на уровне опытной партии шимпанзе из двадцать первого века, обученной жестовому языку со словарным оборотом – четыреста. Кстати, тот эксперимент запоздал лет на пятьдесят – джунгли уже исчезли, и этих образованных обезьян просто некуда было выпустить, да и обучать им стало некого, все их естественные сородичи давно прозябали в неестественных условиях зоопарков. Однако Александру везло: те, кто спрятал здесь эту таинственную гипнотическую установку, вовсе не ожидали ее выявления, а потому какая-либо охрана начисто отсутствовала. Это было удивительно, даже «гоблины» не удосужились выставить стражу возле своего идола. Похоже, данное истинно религиозное чудо, прибывшее неизвестно откуда и неизвестно чьи интересы представляющее, все-таки сильно опередило время, не создались еще предпосылки для столь сложно устроенного преклонения, до острова Пасхи было еще далековато. Если божество и требовало жертвы, то это было на самом деле его собственное желание, а мозги преклоняющихся ему гоминид просто выполняли приказ, а в силу своего слабого образования не понимали сути. Александр свернул в очередной поворот, с почтением отклонившись от грозди летучих мышей, сравнимых по весу с большими крысами. Он не собирался тревожить их сон, у него и так хватало врагов на этом свете – пусть сознание этих чудищ мирно путешествует внутри летаргических сказок. А свое собственное воображение он тоже держал на жесткой привязи, не давая ему свободы маневра, иначе оно бы живо заполнило все полости мозга всякими вурдалаковскими штучками об этих похожих на птеродактилей летягах. Он шел вперед, не морщась, наступая голыми ногами в слой застывшего и не очень помета, и это не вызывало у него особого отвращения в силу привычки, но место для постановки ноги он все-таки выбирал, было вовсе нежелательно поскользнуться в этом древнем вонючем месиве. А «тамтам» в голове звучал все громче: кто-то невидимый и неощутимый внедрялся в его голову, словно настраиваясь в унисон, подбирая резонансную частоту, обволакивая неощутимыми щупальцами его мозг, желая узнать отмычку, секрет управления этой новой, так неистово рвущейся вперед биологической машины. Не зря, ой не зря учили его там, в несуществующем будущем, гипнозам и самогипнозам. Он рвал, отбрасывал прочь эти навязчивые щупальца, что-то странно бормочущие и желающие растолковать, разъяснить образами свои желания. Он знал, нельзя, нельзя этим чуждым химерам позволить пробраться на уровень сознания, потому как, сломив первую преграду, они, зная теперь его коды-отмычки, рванутся глубже, и тогда он перестанет их различать, начнет путать их со своими собственными побуждениями. Но нельзя было и всерьез заниматься этой невидимой борьбой, само управление ею могло породить необходимые враждебной неизвестности образы-приказы. Нужно было вести бой холодным рассудком, одновременно не сосредотачивая на этом всю мощь многомиллионных нейронных соединительных комбинаций, материальный мир должен был оставаться главенствующим в этом происходящем в воображении и в то же время не фиксируемом эмоциями поединке. Не ждали, не ждали вы, ребятки, такого разведчика. Кто вы, черт побери? Пришельцы из какого-нибудь параллельного мира или времени, не желающие возникновения на этой планете человечества? Но даже эти отвлеченные мысли Александр гнал прочь, они были слишком сложны для этого времени, и, если допустить, что невидимые противники каким-то образом читали их, это могло дать им подсказку, ключ к пониманию его целей и выдать, откуда он вообще явился. * * * Теперь он смотрел на эту штуковину в упор и продолжал размышления. Откуда она свалилась на его голову? Палеоконтакт? Раньше он никогда не верил во всякую подобную чушь, ни в летающие тарелки, ни в Бермуды и связанные с этим проблемы, но после прыжка сквозь время можно было несколько пересмотреть свои взгляды на подобные случаи. Но, черт возьми, неужели инопланетной цивилизации есть дело до какого-то маленького народца, охотящегося на медлительных копытных? Неужели они предвидят, что через сотни тысячелетий эти примитивные племена расплодятся до миллиардов и начнут осваивать космос? Неужели они планируют свое развитие на такие геологические сроки? Но, с другой стороны, откуда они знают, что технологический скачок последует так не скоро? С такой же вероятностью, правда теоретически, он может начаться раньше, очень намного раньше, ведь размеры мозга мало изменились за последующее время. Однако допустимо, что очень сильно усовершенствовались внутренние нейронные связи, но ведь это такая тонкость – попробуй ее заметь. Следовательно, можно предположить, что некая цивилизация или что-то похожее. Правда, что может быть похоже на цивилизацию и не являться ею? Что может быть столь сложно, что желает заниматься проблемами, отстоящими на бешеное время впереди? Кроме цивилизации, это может быть бог, довольно загадочное и скрытное явление, или, к примеру, сами вселенские законы, вертящие свою шарманку вроде бы ни для чего, но тем не менее получающие результат, или мировой разум, или еще какая-нибудь мало представимая абракадабра. Но неужели вот эта таинственная конструкция, находящаяся перед ним, послана богами, желающими наказать грешников, еще даже не умеющих молиться, или состряпана столкновением физических законов? Явно она не выплюнута сюда каким-то межзвездным монстром, не выращена с помощью воздействия на неизвестные науке растения. Она создана техническим путем, с применением сварки, вакуума и микротоков, бегущих по проводам или световодам, она сооружена по земным принципам, принципам цивилизации, которая появится на этой планете очень-очень не скоро. Он знал, что не обнаружит на ней лейбл с отметкой страны изготовителя, но тем не менее осмотрел этот утыканный выпуклостями шар со всех сторон, кроме основания, он все еще боялся до него дотронуться. Надписей не было, но кто мог поручиться, что их нет внутри, на отдельных платах и схемах, если таковые там обнаружатся. Александр осторожно дотронулся до аппарата копьем, и ничего не случилось. Не выстрелил лазер, не взвыл многоствольный самонаводящийся пулемет, не пыхнуло какой-нибудь быстроотравляющей пакостью – идиллия первого контакта просто восхищала. Но нужно было решать, что делать, а советоваться, как всегда, было не с кем. Покуда его вела в бой интуиция, все было на своем месте, но теперь, получив наглядное подтверждение всем своим подозрениям, он снова оказался на распутье. Напрашивалось единственное решение, и его нужно было осуществлять сразу, нельзя было поручиться, что случай даст ему еще одну попытку добраться до этой гипнотической штуковины. Однако она была явно прочнее всех находящихся при нем средств поражения. Очень осторожно и внутренне замерев, он притронулся к «шару» голым, незащищенным пальцем. Посланец иных измерений был теплый, гораздо теплее окружающего воздуха. Это было просто здорово, снова не ощущалось какой-то таинственной, волшебной технологии иных вселенных. Эта штука отдавала тепло, а следовательно, там внутри что-то работало, что-то преобразовывало один вид энергии в другой, это не являлось сгустком каких-то, уму земному непостижимых, переплетений гравитационных или нейтринных полей, хотя полностью исключить подобное было, конечно, нельзя, но Александр уже довольно давно обитал в просто устроенном мире и потому несколько заразился практично доказанным подходом: все познавать на осязание и на вкус, всякие абстрактно представимые электронно-позитронные переходы остались там, далеко впереди. Он попробовал сдвинуть «шар» с помощью копья, упирая его в землю и превращая в рычаг. Чудо техники качнулось. Низ его был солидно погружен в скопление летучемышиных нечистот, и поэтому, когда Александр уперся посильнее, там внизу, под «шаром», что-то чмокнуло, словно целуя на прощание, а затем объект начал приподниматься. Он явно был легче, чем казалось на первый взгляд. Когда Александр перевернул его, он несколько удивился: низ был чист, словно и не покоился только что, и неизвестно какое время, в этих покрывающих все отложениях. А действительно, было интересно знать: сколько лет или, может, веков пролежал здесь этот посланник? Но, не имея возможности провести углеродный, да и вообще какой-либо анализ, Александр сосредоточился на практических вопросах. Да, «шар» можно было перемещать, но оставался вопрос: куда? Вопрос «куда?» однозначно перетекал в «для чего?». Вот тут альтернатив не имелось. Таинственную, но опасную штуковину следовало ликвидировать. Было недостаточно просто откатить ее подальше в эту, может быть, очень глубокую пещеру – гипнотические поля, которые «шар» обильно отправлял в окружающее пространство, похоже, запросто пронизывали скальную породу, а посему утолщение ее слоя не давало никакой выгоды. И тогда Александр покатил «шар» к выходу. * * * Прошло очень много времени, прежде чем Александр добрался до цели. Он был уставший, поскольку почти все эти сотни метров катил шар рычагом, однако с помощью одной руки, во второй находился факел. Только здесь, ближе к выходу, Александр выкинул еле тлеющий огонь. Обитателям пещеры – летучим млекопитающим, – похоже, было абсолютно все равно, что их покинул таинственный источник непонятного излучения, но вот на выходе Александр увидел куда более опасных хищников. Людей, точнее близких родственников и братьев по общему предку, было трое, все рослые жилистые ребята. Они стояли молча, на самом виду, глядя в глубину грота. По всей видимости, они слышали шум, производимый Александром, но явно плохо видели сквозь тьму внутренности обиталища своего бога. Возможно, это была отлучавшаяся на обед стража, или же «шар» не терял время даром – в любом случае сражения было не миновать. Александр с презрением посмотрел на их дубины из мягкого, легко обрабатываемого дерева и достал из заднего крепления своей усовершенствованной сбруи нунчак. А внутри у него уже привычно клокотало предчувствие крови и пота, та задраенная в глубинах подсознания «душа» предка выбиралась наружу. Но он сдержал порыв, внимательно осматривая окрестности, видимые в ограниченном ракурсе, он желал убедиться, что это все наличные силы. Он провел рекогносцировку, а стражники все еще не видели его, и он похвалил себя за то, что избавился от факела. А там, на скальном выступе, светило солнышко, и, наверное, эти ребята вовсе не собирались умирать в такую погоду, неизвестно для какой цели, но монстр продолжал крутить свою шарманку, и следовало торопиться и рисковать. Он набросился на них подобно урагану. Свистнуло над головой заостренное деревянное копье, когда Александр увел из-под удара туловище, а затем они сошлись в смертельной пляске. Шесть рук против двух, и три палицы против его японского выпендривания. А еще у него были ноги, их применения они вовсе не ожидали, хотя их психика гораздо ближе находилась к моменту, который отделил их от четырехруких предков. Необязательно, совсем необязательно было их убивать. Он все-таки надеялся вывести из строя свою странную находку, и тогда, возможно, но не неизбежно, эти почти люди, освободившись от чуждого влияния, вновь стали бы мирными охотниками, а конкуренция между видами вошла бы в свое спокойное русло-продолжение, без этих тоталитарных, опередивших время эксцессов. Но они не сдавались и даже не бежали – они сражались насмерть, а у него не было времени на гуманизм. Он начал уставать, этот турнир длился не слишком долго для несуществующего внешнего наблюдателя, однако для него время тянулось медленно, но, пока он не получил несколько чувствительных ударов по ребрам, каждый из которых, не в момент отклонения, мог запросто переломать кости, он их все еще щадил. Даже там, в отдаленном галактическими месяцами времени, он убивал людей, гораздо более совершенных, чем эти уродцы-пародии перед ним, но ни там, ни здесь он еще не убивал так жестоко, долго и с такого близкого расстояния. Даже тех добитых им «гоблинов» первого сражения он приканчивал одним отработанным ударом. Здесь был другой случай – эти люди защищались, хотя и неумело. Он ломал им ребра, чувствуя это по ударам-отражениям, перебивал пальцы, держащие оружие, но они все равно не сдавались и не бросали свои сучковатые палицы. И даже когда он поразил в висок первого, самого напористого и, наверное, сильного, они не отступили. Тогда Александр снял в голове последние ограничители, и схватка завершилась быстро. Он некоторое время стоял над ними, глядя на дело рук своих, заставляя себя не отводить глаза, концентрируя внимание на их судорогах и на скребущих скалу окровавленных пальцах. Он глушил внутри совесть, выдумывая себе алиби, он знал, что тот, живущий внутри его левого полушария, рационалист прав: он не был виновен в этих смертях, в них было повинно это адское устройство, сдвинутое им со своего насиженного места. Насмотревшись вдоволь, он повернулся лицом к пещере, и в глазах его полыхала холодная ярость. Он не мог добраться до тех чудо-изобретателей, породивших эту опасную головоломку, и даже не мог представить, кто они такие, но приговор этой штуковине он уже вынес. * * * Вот теперь, немного отдышавшись, он вспомнил о Бедуине. Сердце тревожно екнуло, он еще раз осмотрел окрестности, но теперь не в поисках врагов, а с улетучивающейся надеждой увидеть знакомый силуэт. Он еще надеялся, вбегая на ближайшую скалу, но и оттуда он не обнаружил никаких следов друга. Он стал тешить себя мыслью, что следопыт не смог перебороть ужас и сейчас улепетывает в родные края, внутренне стыдясь своего страха, но то был слабый обходный маневр для подавления собственного внутреннего дискомфорта. Он мог попытаться отправиться на поиски, но там, внизу, оставался «шар». Александр спустился с возвышения, а холодный комок безысходности внутри разрастался вширь. Сквозь усы и прочую волосатость лица до губ докатился солоноватый привкус, а нехоженая тропа под ногами начала застилаться пеленой. Одиночество, это постоянное одиночество мира, из которого он никогда не сможет найти выхода, воспользовавшись удобным случаем, выпрыгнуло из тщательно замаскированных повседневностью глубин и навалилось на сознание. Некоторое время он брел на автопилоте, и отчаянье давило его горло железными тисками. Он механически смахнул слезы и одновременно больно ударился ногой о большущий камень. Этот молодой мир не очень давал время расслабиться философскими размышлениями о смысле жизни. Александр присел, растирая прямоходящую конечность. Это его и спасло: неслышно, поскольку в отличие от пуль, не тратя силы на преодоление звукового барьера, над ним прошло тяжелое копье с массивным кремневым наконечником. Александр обнаружил его присутствие, когда оно высекло искры из мирно дремлющего далее по курсу булыжника. Он залег: наверное, сработала привычка, принесенная сюда из того удаленного мира, в котором уже изобрели окопы. Однако здесь, незнакомый с такими чудесами метатель сразу же выдал себя: он издал протяжное гиканье, досадуя о промахе, он даже высунулся из своего укрытия – развала камней в промежутке между скалами. Александр потянулся за нунчаком и быстро вскочил. Что-то в выражении его лица, видимо, очень не понравилось нападающему, или он заметил своих почивших товарищей и наконец-то связал это событие логической цепочкой и экстраполировал его на будущее, но он не стал дожидаться, пока Александр приблизится, а рванул прочь. Однако Александр не собирался его упускать, он должен был обезопасить свое будущее продвижение с трофейной аппаратурой. Преследуемый, видимо, не являлся прирожденным спринтером, поскольку, несмотря на полное отсутствие знакомства с обувью, бежал вяло, а Александр, познавший бег босиком только здесь, выкладывался тем не менее полностью. Однако поединок не состоялся. За одной из близлежащих скал «гоблин» начал издавать призывные звуки, и, повернув за угол, Александр обнаружил еще двоих супостатов. Они были очень заняты – они разделывали мясо. А когда Александр понял, чье это было мясо, комок в горле на несколько секунд остановил его воинственный порыв. Они успели вскочить, взяв в окровавленные руки палицы и копья, успели бросить заточенные нуклеусы, которыми они орудовали, как мясницкими ножами, они были спокойные и деловые, они не видели убитых им товарищей, вряд ли догадывались, что такое можно сделать в одиночку, а за неимением вразумительной высокоемкой речи беглец не мог донести им это известие быстро, они просто видели перед собой представителя вполне съедобного вида со странным, малоопасным на вид оружием. А Александр все стоял, не в силах перебороть ужас, сидящий внутри, и смотрел на останки Бедуина. Видимо, мясникам не было охоты нести труп в свое логово целиком, из примитивного рационализма они решили забрать только нужные, самые вкусные части. Действия свои они не считали аморальными или преступными, а потому не торопились. Они были местные, сыны своего времени и просто привыкли есть все, что попадалось под руку, они совсем не ожидали встретить на пути Александра – пришельца с вычурной, человеколюбивой, фарисейской моралью, продукт чудовищной цивилизации, родившей атомную бомбу задолго до его рождения. Скорее всего, они не получили команды от «шара» или его сигнал не мог прорваться через их занятое работой сознание, так что заплатить теперь они должны были за свои собственные поступки, а не за чужие грехи. Александр уже совсем не жалел тех, убитых накануне, холодная волна ненависти накатывалась на него изнутри. Она стирала барьеры. И он завопил, не пытаясь сдерживать ярость, и двинулся им навстречу. Он убил их всех, даже тех, которые пытались убегать. А когда он наконец сумел добраться до полурасчлененного Бедуина, его вырвало. Он почти не обратил на это внимания. Он не мог заставить себя даже дотронуться до головы, которую они не сумели до конца отделить от туловища, видимо, это было сложно делать маленькими отшлифованными кремнями. А сверху уже пытались добраться до мяса стервятники, и пришлось их отгонять, хотя бы от товарища. Александр даже не представлял, как в этой каменистой почве будет хоронить Бедуина, и не стал делать этого, он вспомнил о своей цели и испугался, что не успеет самого главного. Не до сентиментальностей теперь было, да и не умели еще в этом мире хоронить. Он оставил этим большим хищным птицам громадный запас продовольствия. История зацикливалась, повторяя то событие из будущего, когда он останется один: там, в еще не родившейся стране, против не существующего ныне оружия. * * * Два связанных воедино противоречия питали Александра: он обливался потом и одновременно страшно хотелось пить – вливать внутрь организма жидкость, но он так и не сумел изготовить нормальную непротекающую фляжку. Этот чертов сосуд из кокоса откупорился при последней драке, и теперь воды не осталось, но нужно было терпеть до спуска в долину, он не был местным и потому не знал, где находятся близкие минеральные источники. Но самое главное теперь было – «шар». Александр пытался бить его камнями различного размера и формы, но материал был прочный, эта посылка из враждебной неизвестности была сработана из вещества недостижимой в этом мире прочности. Сейчас Александр взбирался на каменистый уступ, и не просто взбирался, а толкал впереди себя злополучного «пришельца». Он напоминал себе Сизифа, но, в отличие от того несчастного, его труд должен был чем-то завершиться. А когда он катнул эту штуковину с обрыва, то сам едва не потерял равновесие. Не хватало еще размозжить себе череп после всего пережитого и погибнуть там, внизу, в доступном всем ветрам месте, где вероятность сохранения хотя бы одной косточки для будущих палеонтологов выражена отрицательными числами с многократной степенью. А высокотехническая штуковина пошла, кувыркаясь, вначале несколько вразвалку, так что у него сердце екнуло, предвидя опасность западания «шара» в какую-нибудь полость вертикально вздымающегося слева продолжения скалы, но затем, по мере увеличения наклона, все быстрее, и вот оторвалось, скрылось из глаз это чудо техники. Он, спеша, подскочил к краю. «Шар» стремительно уменьшался, и ничто не собиралось тормозить это неумолимое быстрое падение: не взвились парашюты и не полыхнули белым пламенем ракетные ускорители. И вскоре в этой звенящей тишине он услышал удар. «Чем я не Галилей? – подумал Александр, распластавшись на наклонной каменной площадке и опасно свешивая голову. – Не скоро, ой не скоро ты повторишь мой опыт в Пизанской башне. Ее ведь еще даже не придумали». * * * Итак, что мы имеем? Имеется разбитая вдребезги штуковина без лейблов и акцизных марок страны, планеты и мира изготовителя, малопонятного назначения, но посланная сюда с определенной целью. Посланная очень давно, судя по отложениям помета летучих мышей вокруг нее. Эта штука гипнотическим внушением заставляла человекоподобных людей истреблять другой вид или все другие виды. Но если этот опасный прибор послан уничтожить именно Еву? Однако даже если «шар» промазал на тысячелетие, то и тогда это очень точное попадание, потому как, например, Александра направляли по мутационной цепи в сторону ее начала, а тысячелетие этой методой можно было определить очень неточно, почти никак нельзя, можно было допустить промах в десять тысяч лет и даже более. Однако навряд ли «шар» пролежал тут десять тысяч лет, слишком свежо он выглядит. Случайные пришельцы, обнаружившие земной разум, решили истребить его столь сложным для них способом? Не легче ли было просто облить все эти джунгли дефолиантами или чем похуже? С другой стороны, будущая человеческая цивилизация тоже ведь будет вести свои войны не всегда рационально объяснимым способом, к примеру, торпедируя мирные корабли и не топя военные, просто желая этим нанести противнику урон в тоннаже и в непредвидимом будущем столь странным способом остановить его экономику. Но тем не менее уж очень это большое совпадение, прибытие пришельцев именно в такой узловой момент истории, когда совсем небольшим усилием, всего лишь уничтожив несколько женщин, можно приговорить человечество. Все может быть, но... Да и «шар» этот подозрительно напоминает будущие земные штучки-дрючки. Но допустимо ли, что кто-то в будущем желает приговорить собственную прабабушку и себя вместе с ней? На это способен только сумасшедший, но что, в будущем туманном далеке мало полоумных? Человечество спокойно, без дрожи, переносит экологическую катастрофу, способную стереть все его потомство, почему же оно должно волноваться за предков? Мало пришибленных, желающих возвеличить свой гений на поприще разрушения? Вполне хватает, тем более что на определенном этапе развития разрушение подразумевает под собой определенный процесс созидания, одни компьютерные вирусы чего стоят. Можно представить себе этих мозговитых ребят, которые денно и нощно трудятся, выискивая в истории человечества эти самые узловые точки и нанося по ним точечные удары. Или допустимо влияние на историю какого-то параллельного мира, в котором разумной стала не эта ветвь эволюции, а некая другая, не кроманьонец, а синантроп, к примеру. В этом случае цель вообще лежит на поверхности. В их мире реализовалась другая, равновероятная на сегодня возможность, но они не прочь закрепить эту случайную победу вида более надежным способом, они не прочь иметь уверенность в завтрашнем дне, проистекающую из позавчерашнего. Поскольку на определенной ступени развития науки возможно вмешательство в прошлое всех многочисленных вариантов будущего, тогда впереди еще невиданная и плохо представимая война, в авангардные бои которой он успешно ввязался. Малоутешительная и не слишком дающая расслабиться перспектива – одно радует: высосанная из пальца. Интересно, прикидывал такой поворот событий Курман и компания? Наверняка они обсуждали и это допущение, ведь не является же он гением? Хотя ему, конечно, на месте виднее, но, с другой стороны, он наблюдает только вершину сложнейшего переплетения разнонаправленных процессов, а на их стороне коллективный разум и людей и компьютеров. И вообще интересно, не являлись ли россказни Курмана об угрозе Еве просто предположением, ослепительной догадкой, подтверждение которой увидел он здесь? Если подумать, то все возможно. Непосредственную информацию из жизни прапрабабушек они получать не могли, а значит, на их стороне были только экстраполяции, сумасшедшие идеи. Немудрено, что их не хотят финансировать. ЭПИЛОГ Итак, жизнь продолжалась. Александр деловито наносил удары по большому каменному обломку, не столько надеясь превратить его в терпимое орудие труда, как набить руку на этом поприще. Возвращения назад в век универсальных программируемых станков и супермаркетов не планировалось, а потому не мешало освоить некоторые ремесленные приемы. Его задача была выживать и помочь выжить окружающим, будущим хозяевам планеты. Он знал, чем они отличались от тех запуганных полулюдей, которых он проведывал в южноамериканских джунглях с Курманом. Те жалкие человечики, умеющие гораздо больше, чем окружающие его соплеменники, обладающие опытом еще множества тысячелетий, не имели самого главного: у них отсутствовала перспектива. Со всех сторон их первозданный лес сжимался растущим монстром цивилизации, и цель их была, по большому счету, затаиться и не высовываться и тем сохранить свою культуру и лицо. Но, при любом раскладе, им светило скорое и беспощадное поглощение волной прогресса, катящейся извне. Какой-то шанс у них имелся в случае какого-нибудь общемирового катаклизма, хотя вряд ли бы волна всемирной катастрофы миновала кого-то на планете. Зато здесь, при наличии опаснейших, не вымерших хищников, параллельных видов людей, необузданной природы и всех прочих неисчислимых напастей, у людей была перспектива. Перед ними расстилалась неизмеримо громадная суша, расселения по которой хватит еще надолго, а за ней громоздились еще прочие неоткрытые континенты и части света. Свою задачу он видел в поощрении этого плохо выраженного окружающими желания к путешествиям и открытиям. Анализируя произошедшие страшные события, он понимал, что не имелось полного доказательства злобного пришлого вторжения. Даже присутствие «шара» ничего не доказывало. Наличествовала известная вероятность, что это был никакой не передающий, а какой-нибудь присланный кем-то наблюдательный прибор, а все произошедшее – это действительно война видов, случайно перешедшая некоторые обусловленные историей границы. Но даже в этом варианте его присылка в прошлое сыграла роль. Возможно, набеги прекратились, поскольку он истребил самых активных и опасных представителей «гоблинов», так сказать, некоторых доисторических исторических личностей, а может, сыграли роль еще какие-то неизвестные факторы. В любом варианте, чем более широко расселится человек, тем менее уязвимым он окажется для любых катаклизмов, обусловленных природой или злым умыслом, тем меньше будет «простреливаемых» точек, по которым можно будет наносить «булавочные» удары. Так что плодитесь и размножайтесь, ребята, уходите подальше от пап и мам в территориальном и умственном плане, и будете спасены.