– Что тебе рассказать, чел… Дима?

– О сидах. Что-то я не понял насчет бессмертия и жизни. Бессмертный – это тот, кто не умирает, так?

– Правильно, – Карлссон повысил голос, чтобы перекрыть визг ножовки.

– То есть это тот, кто живет вечно, да?

– А вот это неправильно. Не умирать и жить – это не одно и то же. Чтобы сид оставался живым, сохранял живое тело, он должен пить человеческую жизнь.

– Душу, что ли?

– Нет, не душу… Жизнь. Витал…

– Обязательно человеческую? Почему – не собаки или свиньи?

– Потому.

Некоторое время они молчали. Пила визжала, Карлссон разглядывал свои сожженные руки.

– Бедный мой… – проговорила Лейка. Тихо, но Карлссон услышал.

– Ничего, – сказал он. – Мне уже не больно. Скоро все зарастет. Одно плохо: руки нужны мне сейчас. С такими руками мне не одолеть сида.

– Он не один, – напомнил Дима.

– Остальные не имеют значения, – качнул головой Карлссон. – Только этот.

– Слушай, а чем тебе так досаждают эти сиды, что ты за ними гоняешься? – спросил Дима.

– Не мне, – ответил Карлссон. – Вам. Человечкам. Нас они давно уже не трогают.

– Один есть! – Дима опустил ножовку, встряхнул руками.

– Давай я попилю, – предложила Лейка.

– Обойдусь, – Дима присел на корточки, готовясь сделать второй распил.

– Погоди, – Карлссон зацепился локтем за соседний прут, упер ногу в распиленный, напрягся… И прут начал медленно загибаться в сторону.

Но протиснуться в образовавшуюся щель Карлссон всё равно не смог, так что Диме пришлось распилить еще один прут.

Катя проснулась и обнаружила, что лежит на старинной кровати под балдахином. Приятно попахивало дымком. Катя привстала, ощутив ладонью холодный скользкий шелк покрывала.

В зале царил полумрак. Кроме огромной старинной кровати, другой мебели в комнате не было. Окна прятались за тяжелыми портьерами. В углу, в камине, горел огонь. Единственный источник света.

Преодолевая головокружение, Катя села на кровати. На ней было то самое платье, в котором она была на «празднике». Катины туфли стояли около кровати. Она не стала обуваться. Паркет был гладким и теплым. Катя отодвинула портьеру. За ней обнаружилась оконная ниша. По ту сторону окна было темно.

За Катиной спиной раздался шорох. Она отпустила портьеру, повернулась.

В трех шагах от нее стоял беловолосый эльф.

– Проснулась, – констатировал он. – Быстро.

«Опять… – устало подумала Катя. – Когда же это кончится?»

– Где я? – спросила она.

– Дома.

– У кого дома?

– У тебя, – голос эльфа был ласковым и каким-то… обволакивающим. – Это твой новый дом.

Комната закачалась, Катя пошатнулась и едва не упала. Эльф осторожно подхватил ее…

Придя в себя, Катя обнаружила, что лежит на кровати, а беловолосый сидит рядом и пристально на нее смотрит. Ей показалось, что эльф источает запах можжевельника, но потом она сообразила: пахнет не от эльфа, а от камина: вся комната пропиталась запахом можжевелового дыма. Катя глубоко вздохнула. Встать, открыть окно, глотнуть свежего воздуха… Но сил совсем не было, и голова кружилась. Эльф молча смотрел на нее. Катя никак не могла определить: красив он или безобразен.

– Ну что, закончился ваш праздник? – спросила она.

– Закончился, – ответил беловолосый.

– Значит, я могу уйти? – с надеждой спросила она.

– Куда?

– Домой.

– Твой дом – здесь. – Голос беловолосого был лишен интонаций, отчего казался неживым.

– Мне здесь не нравится.

– Не лги, – спокойно произнес эльф. – Тебе хорошо.

– Нет!

– …А будет еще лучше, – продолжал он, не обратив внимания на Катин возглас. – Сейчас мы начнем ритуал…

– Какой еще ритуал?

– Ритуал Обновления.

Беловолосый протянул руку и погладил Катю по голове.

– Чудесные волосы, – пробормотал он. – Для смертной, конечно. Каких-то десять лет – и прекрасный цветок превратится в сморщенный гриб. Тебе не страшно думать об этом, девица?

Катя напряглась.

«Что это он затевает?»

Рука эльфа скользила по ее волосам, легко погладила щеку, коснулась плеча. У Кати по коже забегали мурашки. Она отстранилась, ухватившись за шест балдахина, села. Похоже, ей стало лучше.