— Красиво, — отметила я.

— Тысяча долларов, — сказала Танька.

Я поперхнулась и промолчала. Я не ношу шали, у меня не хватает роста. И еще одно: с учетом наших отношений могла бы продать дешевле. Могла бы и подарить.

В комнату вошел отец.

— Посмотри, как красиво, — сказала Танька.

Я стояла, покрытая шалью.

— Нет, тебе не идет, — определил отец. — В этой шали ты как Азучена.

— Кто это? — спросила Танька.

— Старая цыганка, — объяснила я. — Из «Алеко».

— А где это? — не поняла Танька.

— Цыгане шумною толпой по Бессарабии кочуют. В Бессарабии, — сказал отец и закурил трубку.

У отца — особый табак с ароматом виски и вишни. Я с наслаждением вдыхаю. Этот запах для меня — запах отца.

— На что мы будем жить, если у тебя будет инфаркт? — задумчиво произнесла Танька.

— А почему у меня будет инфаркт? — слегка обиделся отец. — Может, у тебя будет инфаркт?

— У меня — не страшно, — сказала Танька. — Я здоровая. А у тебя все остальные органы скомпрометированы.

Отец пожал плечами.

На стене висела Танькина фотография в молодости. Танька была похожа на Мерилин Монро, но лучше. Более строгая, не такая сладкая. Она и сейчас красивая, если приглядеться. Мешает выражение лица. В лице — постоянная тревога: будет или не будет инфаркт? Купят или не купят шаль?

А отец думал о бессмертии. Голова — в облаках. То, что на земле, ему было совершенно неинтересно. Все земное лежало на Таньке.

Иногда Танька меня угощала. Я не ела. Боялась отравиться. Танька предлагала то, что следовало выбросить. Например, сдохшую колбасу. Она доставала кусок, рассматривала его, нюхала. Потом отрезала внешний зеленый слой, а следующий — менее зеленый, но все же скользкий — предлагался мне.

Я стеснялась за нее — не за колбасу, а за Таньку, и придумывала причины. Например, я на диете. Или: я уже завтракала (или ужинала). Хотя следовало сказать: «Съешь это сама. А я посмотрю — выживешь ты или нет».

Я приглядывалась к Таньке. То, что ею двигало, — не просто жадность. Это — служение идее. Идея — экономия средств. Танька, как солдат на посту, стояла на страже каждой копейки.

Я уверена: угощать — это большое удовольствие для двоих. Для того, кто ест, и особенно для того, кто угощает. Дает. Давать приятнее, чем брать. Но у Таньки другие приоритеты. Ничего не давать. Никому. Никогда. У нее была для этого фраза: «А почему я должна?» Она никому ничего не должна. Ей все должны. За что? За то, что она — Мерилин Монро, и даже лучше. За то, что Волков — лауреат Государственной премии. И вообще…

Настало лето. Танька и отец засобирались на юг. В Ялту. Туда же засобиралась моя дочь Лиза. Они ехали большой студенческой компанией.

Я не хотела, чтобы Лиза жила в палатке и спала на земле. Я боялась за ее почки.

— Но у всех почки, — резонно возразила Лиза.

— Чужие органы меня не интересуют. А твои — скомпрометированы.

— Как это? — удивилась Лиза.

— Ты в детстве болела. Почки — твое слабое место.

— Тогда я буду жить в гостинице. Ты достанешь мне номер.

— Это невозможно. Каким образом, сидя в Москве, я достану тебе номер в ялтинской гостинице?

— Пусть дедушка достанет. Может он что-то сделать для внучки?

Я задумалась. Просить отца — значит просить Таньку.

Танька умеет меня достать. После разговора с ней я на какое-то время схожу с ума, бегаю из угла в угол, разговариваю сама с собой и делаю перед лицом короткие гневные жесты. Танька стоит мне здоровья.

У Таньки есть фраза: «Волкова надо беречь». И она бережет его в основном от меня и от Лизы. Как собака, она охраняет пространство и облаивает все вокруг. В основном меня.

— Звони деду сама, — предложила я.

Лиза заплакала. Плакала она некрасиво, как я. Все личико сминалось. Я посмотрела на ее смятое, родное, полудетское личико и сдалась.

— Ладно, попробую достать тебе номер.

Я позвонила на Ялтинскую киностудию. У меня там была знакомая редакторша. Я сказала:

— Инна, ты должны достать мне номер в гостинице на июнь.

— Ты послушай, что ты говоришь! Как я тебе достану номер в сезон?

— Делай что хочешь. Иди отдавайся, плати, ври. Нужен одноместный номер. Поняла?

Инна молчала. Возможно, перебирала в уме свои возможности. Потом сказала мрачно:

— Я попробую, но не обещаю.

На другой день раздался звонок из Ялты.

— Ты будешь смеяться, — сказала Инна. — Но я достала одноместный номер.

— Каким образом?

— Актер не приехал на съемку. Номер освободился.

— А почему не приехал?

— Умер.

— А-а… — Я покачала головой.

Жалко, конечно, что человек умер. Но с другой стороны — номер действительно свободен. Актер мог просто задержаться, и тогда номер бы отобрали.