Он молча кивнул.

– Жаль, что у нас нет времени на тренировки, репетиции и упражнения в стрельбе. Вы сможете произвести этот легкий выстрел по практически неподвижной цели на дистанции двадцать пять метров?

– Я хороший стрелок и не промахнусь.

– Замечательно. Нам приходится иметь дело с тем, что мы имеем. По какой-то причине история выбрала вас. Вы должны оправдать этот выбор. Я верю в вас, Алик, как никто другой. Вы в долгу передо мной, перед своей истинной родиной, перед историей. Вы не должны потерпеть неудачу.

– Товарищ, клянусь вам…

Я прервал его, поскольку мы уже подъехали, нажал на тормоза и обнял его на прощание по-русски, почувствовав при этом запах тела, обладатель которого явно пренебрегал элементарными правилами гигиены.

– А теперь идите, мой маленький Алик, и станьте героем.

Он вылез из автомобиля, и я нажал на педаль газа.

Вы наверняка думаете: «Отлично, Хью, теперь звони своему другу Джеку Руби и разрабатывай вторую часть плана операции. Расскажи нам о Джеке, о том, как тебе удалось уговорить его, о своих связях в преступном мире, о том, как мафия, и особенно наркобароны, спонсировала покушения на Кастро, которые организовывали твои секретные службы под руководством великого Корда Мейера».

Ха-ха-ха. Шутить изволите. Вам не пришла бы в голову мысль о Джеке Руби, если бы вы узнали из доклада Комиссии Уоррена о том, что он послал деньги через посредство «Маниграм» одной из своих стриптизерш через сорок минут после того, как было объявлено о переводе Алика в более безопасное место. Он появился возле участка только через час после назначенного времени и поэтому не мог знать о том, что Алик находится в здании. Хотя конспирологи никогда не упоминают об этой детали, она исключает всякую возможность того, что Руби является чем-то иным, кроме как случайной пылинкой, попавшей в прихотливый вихрь истории.

Кстати, я никогда не слышал о Джеке Руби до того, как он прикончил несчастного Алика, в результате чего сам внес некоторые коррективы в ход истории. На мой взгляд, это событие явилось одной из серии невероятных удач, сопровождавших операцию «Либерти Вэланс», хотя, в сущности, оно и не имело значения. Говоря откровенно, я планировал выдать Освальда полиции и рассчитывал, что в конечном счете его посадят на электрический стул.

Я не психиатр, но, пообщавшись с ним в течение достаточно продолжительного периода времени, пришел к выводу, что его личность находилась в стадии распада. Он был настоящим безумцем и всю жизнь страдал сильными психическими расстройствами. Их внешними проявлениями были вспыльчивость, экзальтированность, рассеянность, неряшливость. Он враждовал со всем миром, но главным образом с самим собой. Мне кажется, в глубине души он ненавидел бросившего его отца и властную, вульгарную и неорганизованную мать. Он ненавидел себя за свою никчемность, неумение устанавливать отношения с людьми и посредственные интеллектуальные способности. Он преклонялся перед божеством коммунизма, зная о нем очень мало, и был склонен к бахвальству. Непомерное тщеславие являлось не просто чертой характера, а составляло большую часть его существа. Я думаю, Освальд не особенно дорожил жизнью и был готов рискнуть ею ради осуществления самой заветной мечты, заключавшейся в том, чтобы доказать всем, что он вовсе не неудачник, достойный презрения. Ему было безразлично, любили его или ненавидели. Главное, чтобы его имя оказалось у всех на устах. Устоять перед этим соблазном было выше его сил. Наверняка он и без нас совершил бы рано или поздно нечто подобное.

Я был уверен: если его схватят, первое время он будет настаивать на том, что действовал в одиночку, поскольку ему нужна слава. В конце концов он скажет им «правду», в том виде, в каком ее себе представлял – что советский агент готовил его к покушению на генерала Уокера, но в последний момент, когда неожиданно возникла такая возможность, поручил стрелять в президента. ФБР тщательно проверит эту версию и не найдет никаких доказательств в ее пользу. Никто не вспомнит, что видел его в обществе некоего подозрительного субъекта, похожего на агента. Кто-нибудь, сидящий за столом по соседству со мной в Лэнгли – может быть, это даже буду я сам, – получит задание выяснить, существует ли хотя бы малейшая вероятность причастности к этому делу русских, и, используя все имеющиеся возможности и средства, составить через год отчет. Который свидетельствовал бы о том, что, кроме попыток этого идиота получить визу в советском посольстве в Мехико, какие-либо следы контактов Освальда с русскими отсутствуют.

Алику покажут фотографии известных агентов с целью установления личности его таинственного куратора, и он никого не опознает.

Если все пройдет хорошо, никаких физических улик не останется – ни отпечатков пальцев, ни взломанных замков, ничего необычного или двусмысленного. Решающим доводом станет баллистика, которая, как я уже объяснял, будет свидетельствовать только об одном выстреле – из винтовки Освальда.

Его фигура постепенно уменьшалась в зеркале заднего вида. Я увижу его еще только один раз – когда наша операция окажется на грани срыва. В скором времени я подъехал к отелю, где мне еще предстоял разговор с Джимми и разработка плана.

Войдя в холл отеля, я не удивился, когда увидел, что Джимми уже ждет меня там.

– Привет, мистер Мичум, – сказал он, поднимаясь с кресла со своей типично ирландской улыбкой на лице. – Не возражаете, если я угощу вас выпивкой?

– Не возражаю, – отозвался я, и мы, словно два старых приятеля с завода по производству пылесосов из Оклахомы, отправились в сумрачный «Мужской бар», а не в «Зал столетия», которым славился «Адольфус», где пели Розмари, Джиджи и Марианна. Мы сели за уединенный столик и заказали выпивку. Кстати сказать, в те времена в Техасе действовали совершенно безумные законы в отношении употребления алкоголя, и нам пришлось «присоединиться» к клубу, прежде чем нам принесли заказ.

– Джимми, – спросил я, – ты еще не говорил с Лоном?

– Нет, я решил не мешать вам, чтобы вы обговорили все детали. Сегодня самое подходящее время для небольшого перерыва.

– Из твоих слов я делаю вывод, что ты все понял. Что я меняю характер операции, но не ее замысел. Те же оперативные принципы, но другая цель. Говоря откровенно, Лон не очень уверен в целесообразности этого и пока не дал согласия на мое предложение. Как и ты. Да и я, собственно говоря, еще не решился до конца. Но уверен, что это можно сделать. Больше того, это нужно сделать. По сути, это продолжение и развитие первоначальной идеи… Ну, ладно. Уже смеркается, а я с утра еще ничего не ел, нужно заказать что-нибудь.