Шрифт:
В 1960-х годах именно семантическая модель стала центральной в функционировании советского авторитетного языка. Умение писать верные тексты на этом языке все больше превращалось в чисто технический навык — в умение четко воспроизводить уже существующую форму (синтаксические конструкции, словосочетания, обороты и логические построения), не уделяя при этом слишком большого внимания смыслу этих конструкций. Федор Бурлацкий, работавший в конце 1950х — начале 1960-х годов референтом ЦК, вспоминает: «Для молодых секретарей ЦК — Андропова, Пономарева и других — в те годы было крайне важно не совершить политическую ошибку, написав что-то нестандартное, что-то выпадающее из принятой модели». Они писали тексты так, чтобы не было «никакого отступления от нормы», чтобы «нельзя было усомниться ни в одной фразе»{84}. Повторение языковых форм и оборотов, встречавшихся в предыдущих текстах этого жанра, стало необходимостью. На протяжении 1960-х годов тенденция к цитированию и имитации предыдущих текстов постепенно нарастала. Бурлацкий вспоминает:
Хрущев во время выступлений всегда читал по бумажке. Лишь иногда он мог вдруг сказать: «А теперь позвольте мне отойти от текста» — и начинал говорить языком простых рабочих, который он выучил во время партийных дискуссий в начале 30-х годов. […] Тем не менее, он прекрасно понимал, что это отклонение от нормы, и старался им не злоупотреблять. […] А что касается Брежнева, то он вообще никогда не отступал [от написанного текста]. Он боялся выйти за рамки общепринятой нормы и нарушить четкость партийного языка{85}.
В результате всеобщей имитации и копирования из советского авторитетного языка постепенно вытеснялся авторский голос. Авторитетный язык стал анонимным языком. Никто, включая руководство ЦК КПСС, больше не мог занять позицию внешней господствующей фигуры по отношению к этому языку. Любой говорящий, как мы отметили выше, теперь занимал позицию ретранслятора уже существующего идеологического высказывания, а не производителя нового. Популярный анекдот тех лет отразил это изменение в природе авторитетного высказывания:
Генеральный секретарь Л.И. Брежнев осматривает выставку современного искусства. На выходе из музея члены ЦК обступают Леонида Ильича, желая услышать, что он думает об экспозиции. Помолчав минуту, Брежнев говорит: «Ну что ж, очень интересно. Но давайте послушаем, что об этом думают наверху».
Никакого «наверху», конечно, не было. Позицию автора идеологического дискурса никто, включая Брежнева, более занять не мог. В новых условиях большинство текстов ЦК теперь писалось коллективно. Тексты редактировались и полировались бесчисленное количество раз, пока не начинали напоминать другие тексты, написанные тем же языком. Одним из самых дотошных редакторов программных статей и выступлений в аппарате ЦК был секретарь по вопросам идеологии М.А. Суслов. Пытаясь избавиться от любой потенциальной двусмысленности, он по многу раз разбирал каждую фразу текста, без конца подыскивая более подходящую формулировку. Когда в готовящемся тексте одного выступления Суслов встретил фразу «марксизм-ленинизм и пролетарский интернационализм», он заменил в ней союз и на тире, объяснив своим референтам, что «марксизм-ленинизм» и «пролетарский интернационализм» являются синонимами, а значит, разделять их на различные понятия посредством союза «и» неверно{86}. Словосочетание с тире, «марксизм-ленинизм — пролетарский интернационализм», закрепилось в общественном дискурсе, превратившись в хорошо известный штамп, который повторялся в бесчисленном количестве текстов.
Сталин, как мы видели, тоже был дотошным редактором отдельных текстов и формулировок. Однако разница между ним и редакторами идеологических текстов в более поздние периоды заключалась в том, что Сталин, в роли единственного носителя «истинного» политического языка, редактировал тексты публично и от своего имени. Исправления же, которые делались секретарями ЦК в хрущевское и брежневское время, были скрыты от глаз публики, не обсуждались на страницах газет и не делались от лица конкретного автора. Несмотря на свою детальность и дотошность, эти исправления теперь были непубличными и анонимными.
Не менее дотошная, анонимная и скрытая от общественности работа над текстами проходила в редакциях партийных изданий. В попытке избежать любого отклонения от нормы авторитетного языка, передовые статьи в партийной печати стали подвергаться особой шлифовке. В журнале «Коммунист», главном идеологическом органе ЦК КПСС, специалистом по этому процессу был ответственный секретарь журнала Иван Помелов. Федор Бурлацкий, часто писавший статьи для «Коммуниста», вспоминает: «Помелов мог за час из любой статьи сделать гладкое бревно. Так мы называли тексты, в которых нельзя было подкопаться ни к одной фразе»{87}. Такое редактирование включало в себя множество специальных приемов. Например, «короткие фразы не приветствовались. В основном фразы были длинными, с минимальным количеством глаголов»{88}. Когда Помелов редактировал машинописный черновик статьи,
…он рисовал от какого-нибудь слова в тексте длинную линию на поля и писал там от руки свой измененный вариант. Эти линии назывались вожжами. Обычно текст статьи, который он возвращал, был насквозь пересечен вожжами; их было не меньше десяти на страницу. Помелов заменял необычные слова на обычные, вычищал все, что он называл литературщиной [56] , и загонял несколько фраз в одно длинное предложение, размером с целый абзац, ставя кучу запятых и убирая глаголы {89} .
56
К литературщине относились не только поэтичные метафоры и литературные выражения, но, в первую очередь, стилистические особенности, маркирующие авторский голос как особенный.
Ниже мы покажем, каким образом в авторитетном дискурсе спонтанно возникла именно такая языковая форма — форма, в которой количество глаголов было минимально, короткие фразы объединялись в длинные, необычные выражения заменялись на привычные и так далее.
Ю.В. Андропов, бывший в те годы заведующим отделом, а затем секретарем ЦК [57] , заставлял своих помощников переписывать бесконечное число раз тексты выступлений, которые готовились для партийного руководства. На заключительной стадии редактирования
57
С 1957 года Андропов был заведующий отделом социалистических стран ЦК КПСС, а с 1962-го по 1967-й — секретарем ЦК.