Партизаны потерь почти не имели.

А на следующий день наши разведчики доложили, что гитлеровцы сосредоточили большое количество своих войск у Немана в районе села Березовки. Вершигора приказал третьему полку нанести удар по противнику и помешать ему закрепиться на западном берегу реки.

Фашисты были настолько деморализованы неудачами на фронте, что при ударе подразделений Брайко и не помышляли о серьезном сопротивлении. Потеряв свыше ста солдат и офицеров убитыми и ранеными, они в панике бежали. Партизаны овладели Березовкой и мостом через Неман. По этому мосту переправились подошедшие части танковой армии 2-го Белорусского фронта.

Из засад возвратились батальоны первого полка и привели с собой около тридцати пленных немцев. Местные жители активно помогали партизанам, сообщали, где прячутся каратели, а иногда сами вылавливали их и приводили к нам.

Пленные немецкие офицеры и солдаты на допросах не запирались, как прежде, охотно отвечали на все наши вопросы и с удовольствием уплетали хлеб, который им давали партизаны. Они потеряли всякую уверенность в своем успехе.

— Гитлер капут! — сказал пленный офицер. — Теперь только фанатики и глупцы могут надеяться на победу… Мы совершили роковую ошибку в этой войне.

— Какую? — поинтересовался Бакрадзе.

— Не надо было начинать войну с Россией, — ответил пленный.

— Об этом следовало подумать в сорок первом году, — сказал Колесников.

Во время допроса пленных Саша Гольцов с двумя белорусскими крестьянами, вооруженными вилами, привел здоровенного гитлеровца, одетого в солдатские брюки и гимнастерку. С первого взгляда было видно, что обмундирование на нем с чужого плеча. Вызывало подозрение и то, что с его появлением пленные замолчали, словно воды в рот набрали.

— В соседней деревне захватили, — доложил Саша Гольцов. — Возвращаемся с задания, смотрим — пожар. Слышна стрельба. Мы туда… По деревне шастают гитлеровские автоматчики с факелами, поджигают дома, расстреливают жителей… Мы и дали им жару. Почти всех перебили, а этого живым поймали. Ванюшка Маркиданов говорит: «Отведи…» Старики вызвались помочь…

— Юра, изолируй этого верзилу, — посоветовал я.

— Барсуков, поручаю под твою личную ответственность. Глаз не спускай, — приказал Колесников командиру взвода.

Как только увели верзилу, пленные заговорили, перебивая друг друга. Колесников еле успевал переводить.

— Это — страшный человек, — говорили одни.

— Мы не хотим быть с ним вместе, — заявляли другие.

— То есть офицер, — сказал один из пленных. — Я тоже офицер, но я честно сражался в открытом бою. А тот — военный преступник. Он нацист. Мы ничего общего с ним не имели и не хотим иметь. Прошу это записать, говорю от имени всех моих подчиненных, — он указал на окруживших его пленных немцев…

Из рассказов немцев выяснилось, что пленный является офицером, закоренелым фашистом, возглавлявшим карателей. Им совершено множество преступлений против мирного населения. Его жестокости побаивались даже немецкие офицеры-фронтовики.

После допроса пленных построили в колонну и в сопровождении взвода разведчиков направили на восток, навстречу нашим войскам. Пленные могли и сами добраться до сборного пункта военнопленных, но Бакрадзе опасался, что местные партизаны или белорусские крестьяне в горячке могут с ними расправиться.

— Встретитесь с фронтовыми частями, передадите и сразу же возвращайтесь, — напутствовал Бакрадзе сержанта Барсукова.

Как только увели пленных, ко мне подошел Колесников и сказал:

— Разрешите мне заняться нацистом?

— Пожалуйста…

Колесников долго допрашивал фашистского офицера, стараясь вытянуть из него интересующие нас сведения. Пленный вел себя вызывающе, отвечать на вопросы отказывался, дерзил. Он не скрывал своей неприязни к русским, особенно к партизанам. Своим поведением старался вывести Колесникова из равновесия. Однако Юра допрашивал терпеливо, подчеркнуто вежливо, с улыбочкой. Я просто удивился, как это, обычно нетерпеливый, горячий, старший лейтенант мог переносить нахальные выпады фашиста.

Гитлеровец тоже улыбался, стараясь показать свое бесстрашие и превосходство над Колесниковым. Ведь он был капитаном, а допрашивал его всего-навсего старший лейтенант. Видите ли, его офицерская честь задета.

Вдоволь наговорившись, Колесников ничего не добился от фашистского офицера и сдал его под охрану коменданта штаба полка.

— Отпетый фашист, — сказал Юра, и голос его прозвучал словно приговор. — За зверства над мирным населением, за сожженные села и деревни, за сотни уничтоженных детей, женщин, стариков военный преступник, фашистский капитан заслуживает смертной казни!