Но, как нарочно, только Семен Семенович закончил рассказ, в окно забарабанил наблюдатель Гриша Ненастьин и крикнул:

— Летит!

Старший лейтенант схватил пулемет и без шапки вылетел из хаты. Мы за ним. На крыльцо выбежали в тот момент, когда тяжелый транспортный самолет подлетел к селу. Шел он низко, чуть левее нашего дома. Не сходя с крыльца, Семен Семенович дал две прицельные очереди подряд. Пули огненными точками прочертили вдоль фюзеляжа. Стрельба поднялась по всему селу.

Самолет «Ю-52», оставляя за собой хвост черного дыма, пошел на снижение.

— Попал!

— Смотрите — падает!

— Горит! — кричали радостно разведчики.

— Коня! — приказал я коноводу.

Меня опередил политрук Клейн. Он схватил автомат, вскочил на неоседланную лошадь и галопом погнал ее за село, на луг, где сел горящий самолёт. Однако и Клейн опоздал. Впереди скакал старшина девятой роты Николай Боголюбов.

Из самолета выскочили четыре человека и побежали к лесу.

— Уходят! — крикнул Боголюбов.

— Будь спокоен, не уйдут! — заверил Зяблицкий.

— Хальт! Хэнде хох! — скомандовал Клейн и на полном скаку пустил автоматную очередь поверх голов летчиков. Немцы остановились и подняли руки.

— Что в самолете? — спросил Роберт.

— Патроны… полторы тонны, — ответил один из летчиков, опасливо поглядывая на горящий самолет и обступивших его партизан.

— Спасайте патроны! — приказал политрук.

Партизаны кинулись было к самолету, но он в этот миг взорвался…

Пленных доставили в штаб. Они на допросе сообщили о местах базирования немецкой авиации и трассах их полетов. Это подтверждалось данными, нанесенными на картах. Самолет «Ю-52» был приписан к аэродрому в Бяла-Подляска и входил в авиагруппу первого военно-воздушного соединения. Штаб в Германии — в городе Целле. В Бяла-Подляска дислоцируется авиагруппа в составе четырех эскадрилий. Аэродром охраняется четырьмя счетверенными установками.

Этим рейсом самолет должен был доставить боеприпасы в Тернополь. Экипаж состоял из опытных вояк, имевших награды за Испанию, за Францию, за Польшу и за Сталинград. Лишь один среди них был молодой парень, который твердил, что он сын социал-демократа и ненавидит фашизм.

— Социал-демократы всегда предавали. Верить ему нельзя, — сказал старший лейтенант из особого отдела.

Пленному поверили, определили его в девятую роту. С ним произошел забавный случай. Как-то в конце одного из переходов мы обнаружили, что подвода, на которой он был ездовым, пропала. Старшина роты Боголюбов ходил как в воду опущенный.

— Пленный — черт с ним, тридцать пудов муки потеряли. Командир за это голову оторвет, — говорил он товарищам, опасливо поглядывая на Бакрадзе.

— Да, за это Давид по головке не погладит, — посмеивались над Боголюбовым ездовые и старшины других рот.

Мы не сомневались, что пленный воспользовался ночным боем на железнодорожном переезде и сбежал. Каково же было наше удивление, когда через несколько часов он въехал в село.

Боголюбов был на седьмом небе. Он дружески похлопывал ладонью по плечу улыбающегося немца и повторял:

— Молодец, гут. Понимаешь?

Немец согласно кивал головой и улыбался. Он рассказал, что, миновав переезд, его санки на повороте опрокинулись. Один он не мог их поднять. Выскочил на дорогу и начал просить, чтобы ему помогли. Но сани за санями пролетали мимо. Одни ездовые не замечали его, а другие не понимали, чего он хочет, и отмахивались, как от назойливой мухи. Когда же прошла вся колонна, он снял груз и поднял санки. Затем уложил на них мешки с мукой и поехал по проторенному следу. Так и добрался до села, в котором мы остановились на дневку.

Несколько дней все соединение говорило об этом случае.

— Впервые встречаю такого немца, — удивлялся старший лейтенант Семченок.

— А я? — улыбаясь, спрашивал Роберт Клейн.

— Ты не в счет — ты советский немец, — ответил Семен Семенович.

Январь был на исходе, а зима не могла утвердиться в своих правах. Морозы сменялись оттепелями. Выпадал мокрый снег и тут же таял. Хмурое свинцовое небо нависало над лесом и селом Мосир, в котором мы задерживались четвертые сутки.

Вершигора ходил в раздумье, все чаще и чаще запускал пятерню в свою пышную бороду.

— Командир что-то замышляет, — шептались связные, наблюдая на Вершигорой. Они приметили: если Петр Петрович гладит бороду, значит, все в порядке. Когда же он начинает теребить ее — жди боя. Обычно командиры подразделений спрашивали своих связных при штабе:

— Ну как там Борода?

— Поглаживает, — отвечали связные.

На этот раз командир теребил бороду.

Для этого были причины. Минуло полмесяца, как соединение выступило в рейд. Срок достаточный для того, чтобы оглянуться на пройденный путь, сделать первые выводы, задуматься над тем, все ли идет так, как надо. А задуматься было над чем. Проведенные бои, видимо, не вполне удовлетворяли командира и давали богатую пищу для размышлений.