Можно себе представить, какое было ликование по случаю «разгрома» крупного и опасного партизанского соединения, доставившего немало хлопот гитлеровскому командованию и администрации на оккупированной территории Украины и Белоруссии.

И вдруг снова: «Внимание! Партизаны Кальпака!» Только на этот раз ближе к германской границе. Это оплеуха не только обергруппенфюреру СС и генералу полиции Фон дем Баху, но и всемогущему Гиммлеру. Ведь именно он, Гиммлер, клялся фюреру, что в Карпатах раз и навсегда покончено с опасным Ковпаком.

Не оправдались надежды фашистов. Соединение — живет. И не только живет, но и активно действует. Имя Ковпака не сходит с уст всполошившихся гитлеровцев.

— Ох, Петрович, насолил же фрицам наш дед Ковпак, никак не могут опомниться, — радовался успеху партизан Москаленко. — Им и невдомек, что Сидор Артемович живет себе в Киеве, а командуешь ты.

Да, тогда еще имя Вершигоры для врага было мало известно.

— А чему здесь удивляться? — сказал Вершигора. — Если бы кто-нибудь до войны сказал мне, что я буду военным человеком, я бы сам удивился. Но если бы мне сказали, что буду командовать соединением в тылу врага, я удивился бы еще больше.

Кто бы мог подумать, что из сына молдавского сельского учителя, рано оставшегося сиротой, с одиннадцати лет вынужденного батрачить, чтобы заработать на кусок хлеба, мечтавшего стать агрономом, а ставшего кинорежиссером, получится командир прославленного партизанского соединения!?

Но случилось именно так. Партизаны под командованием Петра Петровича Вершигоры много неприятностей причинили противнику. Гитлеровцы активизировали свою разведку. Из Львова, Люблина, Перемышля и Билгорая потянулись ее щупальцы к партизанам. Но ковпаковцы были начеку. Не стояли в стороне и польские патриоты.

Только за один день в селе Циосьме Билгорайского повята с их помощью и благодаря постоянно проявляемой партизанами бдительности было задержано свыше тридцати шпионов. Большинство из них уголовники из люблинской тюрьмы. Они прошли специальную подготовку и к нам были засланы люблинским гестапо.

Разоблачив первого шпиона, наши командиры допросили его, узнали приметы остальных и задержали их. Одного шпиона направили обратно с письмом. В нем говорилось:

«Господин комендант! Мы, советские партизаны, очень тронуты тем, что вы проявляете глубокий интерес к численному составу и вооружению нашего соединения, засылая к нам с этой целью своих шпионов. Считаем за честь сообщить, что все они благополучно прибыли в пункт назначения и сейчас находятся у нас. В подтверждение этого направляем к вам одного из них с настоящим письмом. Что же касается нашего оружия и численного состава, то мы постараемся удовлетворить ваше любопытство и сегодня всем партизанским соединением прибудем к вам в гости, чтобы продемонстрировать перед вами боеспособность и вооружение. Советские партизаны».

После отправки письма Вершигора сказал:

— Интересно знать, что предпримет комендант? Товарищ Бережной, для большей убедительности пошлите взвод разведчиков, пусть ночью обстреляют немецкий гарнизон.

— Поручим это дело Зяблицкому. Сделает все как по нотам, — предложил Клейн…

Тревожно провели ночь гитлеровцы. Гарнизон города занял круговую оборону и непрерывно пускал ракеты. А когда город обстреляли разведчики с одного, с другого места, там поднялась страшная пальба и не утихала до утра. Как стало известно, комендант города Люблина тоже всю ночь не покидал кабинета, не смыкал глаз до утра, ожидая нападения партизан. Мы же и не помышляли об этом. Воспользовались тем, что немцы стянули карателей в Люблин, усилили подрывные действия на железных дорогах.

Случай с массовой засылкой к нам шпионов заставил нас серьезно подумать об усилении бдительности. Был установлен строгий порядок приема новых бойцов. Такое право давалось лишь командирам батальонов (отрядов) с обязательной последующей проверкой особым отделом соединения.

Принятыми мерами возможности проникновения в наши ряды шпионов и диверсантов сводились к минимуму.

23 февраля 1944 года — в день 26-й годовщины Советской Армии и Военно-Морского Флота — в селе Циосьме состоялся митинг. На небольшой сельской площади собрались местные жители, советские и польские партизаны. Наш праздник со-< впал с каким-то местным. Крестьяне прямо из костела с молитвенниками шли на митинг.

Посреди площади, запруженной народом, стояли санки. На них поднялись Вершигора и поручик Подкова. Петр Петрович окинул взглядом вдруг притихшую площадь, приветливо помахал рукой мальчишкам, примостившимся на плетнях и заборах, разгладил бороду и заговорил:

— Товарищи партизаны! Наши братья по оружию. Дорогие польские друзья! Сегодня мы вместе со всем советским народом отмечаем двадцать шестую годовщину Советской Армии. — Выждав, пока поручик перевел, продолжал: — День рождения Советских Вооруженных Сил мы празднуем в суровые дни войны. Созданная великим Лениным в годы гражданской войны и иностранной интервенции, первая в истории рабоче-крестьянская армия прошла славный путь…

Петр Петрович говорил о первых шагах молодой Красной Армии, отстоявшей завоевания Октября от посягательств внутренней контрреволюции и иностранной интервенции. Перешел к мирным годам. Упомянул бои у озера Хасан и разгром японских войск в Монголии…

Его слушали с большим вниманием. Казалось, затаили дыхание.

Мне впервые довелось слышать выступление Петра Петровича на митинге. Я привык его видеть в повседневной жизни. И теперь мысленно сравнивал его речь с пылкой, зажигающей речью комиссара Руднева и с простой, пересыпанной украинским юмором — Ковпака. И не находил общего ни с тем ни с другим…