— Может, рука становилась прозрачной? — продолжил спрашивать Рэм.

— Только в первые дни после того, как мне в ладонь вогнали рог единорога, — качаю голой. — А что такое? Почему ты спрашиваешь? — странно, но, в отличии от Демонтина, Рэмола сложно было называть на «вы». Он казался моим ровесником, дурашливым и непоседливым… почти как Леопольд, наверное.

— Нет, я не отвечу. Я могу ошибаться… попытайся все же вспомнить, не было ли случаев, когда рука как будто переставала быть материальной. Например, когда ты должна была удариться обо что-то, но боли не чувствовала.

— Ну… — я задумалась. В голове неожиданно вспомнился один момент. — Не знаю, то ли я вспомнила… Один инквизитор как-то хотел ударить меня мечом, но я закрылась от него рукой… потом он долгое время уверял, что не знает, как так получилось, что я не умерла. Якобы он не мог промазать с расстояния в один метр, не попасть по мне… но, кажется, его меч просто прошел сквозь мою руку.

— Ага! Значит, все верно, — серафим возбужденно расправил крылья. — Эти полосы у тебя на руке и ее цвет, все это не только изменило ткани, сделав их своеобразными проводниками и вместе с тем фильтрами для различной духовной скверны, но и сделало твою руку… не совсем такой, какой она должна быть.

— В смысле? — настораживаюсь.

— Нет, — помотал он головой. — Скорее менее… эммм… материальной. Не сказать, что руки у тебя нет и все это на самом деле иллюзию, но и сказать, что рука есть, нельзя. Попробуй отрезать тебе левую кисть — она просто не отрежется, как будто иллюзию режешь. Хоть весь день долби ее молотком — она не помнется и не сломается… хотя боль ты будешь чувствовать.

— Как это? — пораженно смотрю на него. — Хочешь сказать, у меня иллюзия вместо руки!? А иллюзии… они всегда временные… то есть, в один прекрасный день я останусь калекой!?

— Нет, нет! — Рэмол поспешил успокоить меня, дружески коснувшись крылом моего плеча. — Калекой ты не останешься. Рука никуда не исчезнет, не бойся. Но то, что сделал тот сатир действительно было очень жестоко. Он использовал твою плоть для того, чтобы развить в ней определенную болезнь и в итоге сделать тебя живым оружием. На самом деле подобные чары применяются только к предметами… я впервые вижу, чтобы кто-то так издевался над человеком. Это как… как если бы резчик по дереву начал работать над человеческим телом, только в магической среде. Понимаешь?

— Не очень, если честно…

— Ладно, потом сама поймешь, — отмахнулся, как будто от моего непонимания, серафим. — В любом случае, я поражен тем, что кто-то способен насильно сотворить такое с человеком. Тем более с ведьмой! Интересно, о чем думал тот, кто это сделал? Ты могла погибнуть.

— В самом деле?

— Я бы куда меньше удивился, чем теперь, когда вижу тебя живой, — кивнул Рэмол.

— Значит, он так запросто мог убить меня… не только провел кошмарную операцию в грязном лесу, вбил мне в руку инородный предмет, после которого и вовсе могло быть заражение крови… Помимо этого он еще знал, что это может убить меня? Эх… Жаль, что он уже мертв! — вздыхаю, пошевелив бледными пальцами. Кисть порой все еще болела в том месте, где посреди ладони красовался большой плотный белый круг — обросший кожей рог. — Иначе можно было бы пойти к Фавнгрифу, сделать мою руку «нематериальной» и вытащить сердце из его груди…

— Какая ты милая и дружелюбная, — криво усмехнулся серафим.

— Просто я не люблю, когда на мне проводят непонятные опыты против моей воли, — пожимаю плечами. — По его вине я даже в жару обязана носить вещи с длинными рукавами, чтобы никто не увидел эту красоту. Кожа должна париться под кожаной перчаткой, какая бы температура не была на улице, не говоря уже о постоянных болях и судорогах…

— Да, ты права, это неудобно. Но, впрочем, все не так плохо, как могло бы быть… Ты ведьма, а это чары, направленные на уничтожение магии. В ходе операции ты могла или потерять все магические силы, а, значит, умереть, или ж лишиться руки, которая хоть и часть тебя, но магию не приемлет. Все сложилось наилучшим образом.

— Лучше бы не складывалось вовсе, — хмыкаю. — Ладно, прости мне мое нытье, просто порой находит ностальгия по тем временам, когда все было нормально и хорошо… А это, — киваю на свою руку, — один из тех переломных моментов, после которых все поменялось.

— Бывает… и еще не раз будет, поверь почти трехсотлетнему старцу, — улыбнулся Рэмол. — Если бы я, подобно человеку, так тяжело переживал переломные моменты и накопившийся опыт, я бы давно состарился в душе. Последуй моему примеру: не воспринимай ничего в серьез, живи только настоящим, старайся не думать о прошлом… И тогда ты никогда не состаришься.

— Так и делаю, да только некоторые начинают поглядывать на меня, как на безумную, — вздыхаю, вспомнив о том, что говорил обо мне Арланд. — И все же, как ты думаешь, что мне теперь делать с этим «подарком»? — вновь киваю на свою руку.

— Я считаю, что для начала ты не должна относиться к этому, как к постыдной болезни, — сказал он. — Ты ведь совсем не развиваешь свои новые способности, хотя стоило бы! Только узнав все возможности, ты сможешь понять, что это за оружие и как им управлять. И, если честно, я бы настоял на том, чтобы ты каждый день, пока находишься здесь, практиковалась в чем-нибудь со своей рукой… под моим присмотром, конечно. К тому же, тебе это нужно еще и по той причине, что рука просто может выйти из строя. Ее сила рано или поздно начнет проявлять себя, и ты ничего не сможешь с этим сделать… удалить руку, разве что. Поверь, последствия твоего бездействия могут быть самыми разными. А для тебя главное, чтобы рука оставалась частью тебя, иначе, как я говорил, ты или погибнешь от того, что она вытянет из тебя всю магию, или станешь калекой уже по-настоящему.