Напишите мне, дорогой Леонид Николаевич! Мы все пишем и выпускаем книги, — это-то что! А письма — забытый жанр! У меня был как-то Яша Гордин, от которого я с удовольствием узнал о Ваших делах и затеях. Но это было давно. Не худо бы повидаться, тем более что с каждым годом наш круг становится уже.

Сборник памяти Шварца надо было печатать в Москве. Я читал Ваши превосходные воспоминания…

15/XI—1965

Спасибо Вам за то, что Вы прочитали мой толстый полуискренний роман.

Вопрос: любит — не любит — мы с умной, талантливой, тактичной, хорошенькой Наташей Рязанцевой решили, мне кажется, недурно. Я бы сказал «блестяще», если бы все это не было еще в плане. Работать с ней интересно, и я с нетерпением жду ее в Ялте — обещала приехать в середине мая. А потом — в июле — я поеду в Репино дней на двенадцать. В том, что сценарий будет лучше романа, у меня нет никаких сомнений. Именно это произошло с «Исполнением желаний» — ставит (собирается) Мосфильм.

Теперь буду ждать Вашего мнения о моем новом романе, который стоит в очереди намеченных Вами к прочтению книг.

Неужели у Вас есть время, чтобы сравнивать мою третью часть «Открытой книги» с «Литературной Москвой»? Стоит ли заниматься подобной 2+2=4 текстологией?

Спасибо за Ваши замечания — едва ли когда-нибудь смогу воспользоваться ими, потому что не рассчитываю на новое издание романа…

26/IV—71

Конечно, Вы мне нужны, как воздух, и я бы приехал к Вам, но врачи приказали мне просидеть в Переделкине год — и остается только наслаждаться хорошо знакомыми местами и немного писать. Я увлекся, как это ни странно, сказками и сегодня кончил довольно странную вещь [150] , которая может отправить меня даже не к невропатологу, а прямо к психиатрам. Что-то в духе Шамиссо, Гофмана и Шварца…

Вам нужно уйти из Ленфильма. Татьяна Леонтьевна [151] права. Но на другой же день сесть за пьесы и написать их много, потому что Вам только кажется, что Вам это трудно. Написать, не оглядываясь на каждую строчку, а потом во второй и третий раз оглядываясь. И Вы заткнете за пояс (…) других. Но писать нужно, не думая о цензуре. Обнимаю Вас. Не ленитесь…

22/VI—1977

Я пишу, или, вернее, составляю книгу «Вечерний день», основав ее на своем архиве. В ней будут (немногие) письма друзей, оценивающих мою работу. Среди них два или три Ваших. Разумеется, я зачеркиваю все «комплиментарные» строки. Некоторые из Ваших писем (27.4.48) интересны тем, что «Открытая книга» была бы лучше, если бы я своевременно прислушался к Вашим советам. Может быть, еще не поздно? Так вот — Вы не станете возражать? Кроме Ваших будут еще письма Шкловского, Антокольского, Первомайского. Напишите мне, пожалуйста, что Вы об этом думаете?..

14/XI— 1977

Поздравляю Вас с 75-летием, теперь Вы уже не мальчик и, надеюсь, не придаете значения, что эта дата не отмечена в печати. Неужели стоит придавать значение подобной ерунде? Я давно научился этому.

Завтра я вместе с женой и дочерью еду в Крым, дел еще много, и приходится торопиться, в частности, ответить Вам неприлично коротким письмом. Если у Вас будет время, полистайте мой новый роман [152] в пятом номере журнала «Октябрь». Кроме того, я закончил еще одну новую мемуарную книгу, которая называется «Письменный стол»…

5.5.83

Спасибо за Ваше письмо о моей рецензии на книгу Пастернака [153] . Она представляет собою лишь небольшие крохи воспоминаний о нем и очень приблизительную попытку изучения его прозы. Но мне была заказана короткая рецензия (на которую я, кстати, с трудом согласился). Я думаю, что в прозе Пастернака остается еще много неразгаданного и удивительно непохожего на нашу современную литературу.

Ваши воспоминания о нем очень характерны. Я думаю, что в его непосредственности действительно таилось какое-то озорство, впрочем, я не представляю себе, что на банкете в 1933 году он носил на руках вашего «Прокопа» (Прокофьева?), хотя я был свидетелем поступка, доказавшего, что у него были очень сильные руки…

5/VII—1983

Спасибо за Ваше сердечное письмо. Я отвечаю Вам с запозданием, потому что весь июль и август проболел и довольно тяжело. Я и сам знаю, что без возвращения душевного равновесия жить и работать невозможно. Стараюсь вернуть его себе, но пока это не очень-то выходит. У меня много новых затей, впрочем, уже не очень новых, и помощь друзей, глубоко откликнувшихся на кончину Лидии Николаевны, надеюсь, поможет мне приняться за самую трудную из них: я хочу написать (и посвятить Л. Н.) познавательно-биографическую книгу о Ю. Н. Тынянове. Вы легко можете представить себе, насколько это трудная задача. Но ведь после неудачной книги Белинкова о Ю. Н. написано только множество статей, а книги нет, хотя она, мне кажется, очень нужна. Спасибо за отзыв о моих интервью, все это попутные остановки в пути, которые мне, в сущности, только мешают…

3.9.84

Елена Александровна Благинина — один из лучших наших поэтов для детей. Много лет тому назад, когда я был студентом Института восточных языков, один из наших гигантов востоковедения И. Ю. Крачковский однажды прочел нам лекцию о том, что арабы относятся к языку как к предмету искусства. Эта мысль для нашей литературы не новая, достаточно вспомнить Лескова и Зощенко, которых по их значению в нашей литературной истории смело можно поставить рядом.