Молодому монаху Альбино монастырь СантАнтимо кажется раем на земле, он любим братьями и возлюблен Богом. Но вот на пороге кельи со страшными вестями появляется мать монаха...
Воз даяние
"Возрадуется праведник, когда увидит отмщение;
омоет стопы свои в крови нечестивого".
Пс 57.11
"Выстройтесь в боевой порядок вокруг Вавилона,
не жалейте стрел, ибо он согрешил против Господа.
Пали твердыни его, ибо это - возмездие Господа;
отмщайте ему, как он поступал, так и вы поступайте с ним".
Иеремия , 50, 15
"Non vosmetipsos defendentes, carissimi, sed date locum irФ.
Scriptum est enim: Mihi vindicta: ego retribuam, dicit Dominus.
Не сутяжничайте, возлюбленные, но даже гневу места не давайте.
Ибо написано: Мне наказание, Я воздам, говорит Господь"
К римлянам 12.19.
Пролог.
Только вчера просил он в молитве на повечерии: "Domine, mentibus nostris infunde..."(1) , и вот, о, зримая благодать неизреченная, сладость неизглаголанная, упоение высшего созерцания, чудо красы Божией: раскрыл под окнами кельи его розовые бутоны миндаль... Альбино торопливо сбежал по ступеням в сад и спрятал лицо в цветы, вдыхая аромат благовонный как аngelo nuntiante, приветствие ангельское, наслаждение безгрешное, упоение благоуханное.
– А вот Боэций красу земную почитал мимолетной и полагал, что негоже монаху упиваться великолепием небес звездных, восторгаться прелестью древес цветущих да прельщаться благолепием красоты женской, ибо сие суетно да и пагубно к тому же, - у овина появился брат Гауденций. Он нёс на плече хомут и явно направлялся на конюшню. В голосе его сквозила лукавая насмешка, и Альбино улыбнулся ему.
– Тебе Онофрий передать велел, - приблизившись и воровато оглянувшись, тихо сообщил келарь, легко переходя от назидательного тона к задушевному, - сегодня он собирается открыть тот бочонок, что нашёл в старой крипте. После вечерни приходи через кладбище в винный подвал под донжоном, и не забудь, седьмая ступень там провалена, руки от перил не отрывай.
Альбино кивнул, и брат исчез в глубине монастырского сада. Молодой монах не обольщался оказанным ему братьями предпочтением, ибо ведомы ему были причины оного. Он обладал особливым, ему самому непонятным свойством: никогда не пьянел, вино согревало душу, лишая порой устойчивости, но никогда не терял он в опьянении ни ума, ни памяти, потому и поручалось ему заметать следы ночных возлияний братьев келаря, наставника новициев и элемозинария, и не опасались братия, что сам он попадется в подпитии отцу настоятелю. Что до дубового бочонка, содержимым которого его пригласили полакомиться, то явлено было сокровище сие перед Благовещением элемозинарию, брату Онофрию из Пьянцы, решившему починить в своей келье лавчонку и забредшему в старую крипту за подходящей дощечкой. В одном из ответвлений коридорных им и был обретен искомый бочонок. По мнению брата Онофрия, было настою, там хранящемуся, не меньше трехсот лет, Альбино же полагал, что, скорее всего, его спрятали при прежнем настоятеле и лет содержимому не более тридцати.
Однако, прокравшись после повечерия к донжону, спустившись в подвал и застав братьев в начале возлияния, Альбино подумал, что Онофрий прав: настой воистину разливал вокруг удивительное благоухание, аромат усладительный и дурманящий. Такого букета в Сант`Антимо не бывало отродясь.
– Запах чудный. По мне, там корневища дягиля, листья перечной мяты, листья и верхушки стеблей горькой полыни, мелиссы и иссопа, нераспустившиеся почки цветов гвоздики, корицы и оболочки плодов муската.
– Нос брата Септимия из Монтероны, наставника послушников, вытянулся над кружкой и ноздри его зримо затрепетали.
– Ну, мне и нос совать нечего, только и слышу, что вроде полынью и миндалем пахнет, - махнув рукой, пробормотал брат-келарь, всегда готовый признать свое невежество во всем, кроме заготовки и сохранности монастырских припасов, - хотя чую, что там много чего понамешано.
– А ты что скажешь, Альбино?
– лениво поинтересовался брат Онофрий.
– Мне кажется, - склонился тот над кружкой, - что там, кроме перечисленного братом Септимием, ещё цветочные корзинки горной арники и плоды кардамона...
Брат Септимий снова внимательно внюхался и задумчиво кивнул. Онофрий усмехнулся.
– Многое дано мальчишке, толк из него будет...
– сказал он Септимию и Гауденцию, нисколько не смущаясь присутствием самого Альбино.
– Разумен юный сей, как змий, а кроток и тих, как агнец...
– Да, - кивнул Септимий,- и рукописи разбирает, и языки ведомы ему... И к тому же - благодушен, а благодушие - камень философский, что мудрецы ищут да не находят, и превращает он всё, к чему ни прикоснётся, в золото ...