Вдоль коридора располагались туалетные комнаты, а в самом конце – кабинет управляющего. Подкравшись на цыпочках к двери, я различил, хотя и не вполне отчетливо, голос норвежца. На двери я обнаружил изрядных размеров замочную скважину. Мне подумалось, что из гостиной меня не видно, а если кто-то появится в коридоре, я потихоньку спрячусь в одну из туалетных комнат. Вознеся краткую молитву всем известным мне богам, я наклонился и расторопно прижался правым ухом к замочной скважине. Признаю, это было не вполне порядочно с моей стороны, но разве от местного жителя, да еще и представителя моей профессии, хоть кто-нибудь стал бы ожидать джентльменского поведения?

– Приношу свои извинения за неудобства, которые вам, вероятно, пришлось претерпеть. – Голос Стрикленда звучал так ясно, как если бы он говорил рядом со мной. – Но полковник Крейтон получил вашу телеграмму из Лондона только два дня назад и немедленно выслал меня сюда, чтобы встретить вас.

– Надеюсь, в отношении известия о моем приезде была соблюдена полная конфиденциальность.

– Естественно. Об этом знаем только мы с полковником. – Стрикленд на минуту прервался. – Ну если уж быть до конца честным, об этом знает еще кое-кто, но это уже не столь важно.

– Тем не менее я буду вам признателен, если вы станете держать меня в курсе дела.

– Видите ли, около трех недель тому назад мы получили сообщение от одного из наших агентов, египтянина из Порт-Саида. Он сообщил, что в Порт-Саиде высадился со шлюпки человек, назвавшийся норвежским путешественником, но без оружия и без экипировки, и заказал билет в Индию на лайнер ПВП «Кохинор». У наших людей есть постоянно действующая инструкция докладывать обо всех европейцах, отправляющихся в Индию с из ряда вон выходящими целями. Видите ли, за последние несколько лет у нас было чертовски много проблем с агентами… ну, скажем, одной недружественной северной державы, которые подстрекали недовольных местных правителей и занимались прочими подобного рода вещами. Поэтому, прежде чем до нас дошла телеграмма из Лондона, полковник отправил одного из наших агентов, чтобы тот навел о вас справки. Но теперь все в порядке. Похоже, я его опередил.

– Ну, я не стал бы утверждать наверняка…

Затем на мгновение стало тихо, и вдруг тяжелая дверь, к которой я прислонялся, распахнулась, и сильная рука втащила меня в комнату за загривок. Подобное появление было для меня столь постыдно, что я почувствовал себя глубоко униженным.

– Какого дьявола! – воскликнул Стрикленд, когда увидел мое лицо и немного пришел в себя. Норвежец ослабил свою железную хватку и повернулся, чтобы прикрыть дверь. Затем он проследовал к старому столу из красного дерева, покрытому грубым сукном, и, усевшись за него, принялся раскуривать трубку.

– Я услышал, что кто-то находится за дверью, еще пять минут назад. Просто жаль было прерывать любопытную историю. – Он повернулся ко мне и вновь просверлил меня взглядом: – Страдаете астмой, сэр? Слишком шумно дышите для подобного рода занятий.

– Боюсь, что все это… – попытался вмешаться Стрикленд.

– Не стоит ничего объяснять, дорогой мой Стрикленд, – проговорил норвежец, отмахнувшись. – Все более чем понятно. Этот почтенный, но весьма сокрушенный с виду местный джентльмен – вне всякого сомнения, агент полковника Крейтона, которого тот отрядил проследить за злополучным норвежцем. Во всяком случае, его внешность и способности свидетельствуют о рассудительности пославшего его полковника. Человек, несомненно, умный, да еще и ученый – во всяком случае, питающий интерес к некоторым труднодоступным научным проблемам. А помимо этого, опытный топограф и разведчик, проведший немало времени в Гималаях. И, как я уже имел возможность сообщить ему во время нашей предыдущей встречи, он побывал в Афганистане. Наконец, вынужден констатировать, что он связан с вами, Стрикленд, не только по линии вашего ведомства: не ошибусь ли я, если скажу, что вы оба принадлежите к одному и тому же тайному обществу?

– Боже правый! – воскликнул Стрикленд. – Как вы все это угадали?

– Я никогда не угадываю, – несколько сурово ответил норвежец. – Это дурная привычка, разрушительно действующая на логическое мышление.

– Поразительно! – невольно выпалил я, еще не вполне придя в себя после столь неожиданных разоблачений.

– Ничего особенного, – ответил он. – Не более чем навык замечать детали, которые все остальные упускают из виду. – Он откинулся в кресле, сомкнув кончики пальцев и вытянув длинные ноги. – Видите ли, дорогой мой Стрикленд, – начал он тоном профессора, читающего лекцию, – несмотря на то что верхняя часть тела джентльмена обманчиво свидетельствует о малоподвижном образе жизни, мышцы его ног, столь заметные, под местным одеянием, указывают на то, что сосудистая и мускульная системы развиты так, как могли бы развиться только в результате долгих и напряженных прогулок, скорее всего, в гористой местности. На его правой ноге, как мы можем беспрепятственно видеть через открытые сандалии, недостает среднего пальца. Он не мог лишиться этого пальца в результате несчастного случая или жестокой схватки, поскольку соседние пальцы, плотно примыкающие к нему, никак не затронуты. И следует помнить, что ампутировать палец на ноге, не задев соседних пальцев, отнюдь не так легко, как ампутировать палец на руке. Далее, поскольку джентльмен производит впечатление здорового человека, трудно предположить, чтобы он был болен, к примеру, проказой. Это, в свою очередь, подводит меня к выводу, что он потерял палец в результате обморожения, а из всех гор этой страны только Гималаи славятся обильными снегопадами.

Помимо того я заметил, что его правый глаз подвержен нервному тику, что часто бывает у астрономов, техников-лаборантов и топографов, которые постоянно смотрят в подзорную трубу, микроскоп или угломер, предпочитая один определенный глаз. Если сопоставить этот факт с его долгими и напряженными странствиями по Гималаям, более всего для его случая подходит профессия топографа. Конечно же, топография – невинное занятие, в обыденном сознании никак не подходящее для людей, которые притворяются не теми, кто они есть на самом деле. Поэтому я пришел к выводу, что он оттачивал свои навыки в таких сферах, где самая суть его деятельности и его личность были бы скрыты от посторонних взоров, то есть во враждебных и до сих пор не исследованных областях. Вот вам и наш гималайский разведчик. Вуаля.

– А мой ум и склонность к формальному знанию?

– Здесь все просто, – рассмеялся он. – Об уме свидетельствует размер головы, который у вас больше обычного. Это вопрос объема. Должно же быть хоть что-нибудь в столь большом черепе. А на ваши научные интересы недвусмысленно указывает обложка голубого журнала, который скромно высовывается из кармана ваших одежд. Цвет и переплет «Ежеквартального азиатского обозрения» ни с чем не спутаешь.

– Но Афганистан? – еле выдавил из себя я.

– Неужели же это не очевидно? Я не могу позволить себе оскорбить человека, ум которого я только что превозносил, описанием того, сколь легко я пришел к этому выводу.