Определенно тема тяжб раздражала Хилла. Помнится, он произносит аналогичную речь, когда мы занимались делом Красного Дьявола, и сейчас Холмсу хватило мудрости не вмешиваться, пока этот сильный человек выпускал пар, будто один из его локомотивов. Только когда Хилл успокоился, Холмс продолжил расспросы о миссис Комсток.

– Ну, в любом случае, – заметил он, – полагаю, дама все еще владеет фермой, которая сама по себе представляет ценность.

– Да, – кивнул Хилл. – Комсток построил одну из самых крупных бонанц в долине Ред-Ривер. Полагаю, у него около двадцати тысяч акров пахотных земель, и все под пшеницу. – Обратившись ко мне, Хилл добавил: – Вполне вероятно, доктор Уотсон, что зерно, из которого сделали муку для блинчиков, коими вы наслаждаетесь, выращено на ферме Комстока. Здешние бонанцы – крупнейшие поставщики пшеницы для мельников Миннесоты.

– А что вообще такое бонанцы? – спросил я.

К моему удивлению, ответил мне Холмс:

– Я кое-что читал по этой теме, Уотсон. Бонанцами называют доходные хозяйства – очень крупные механизированные фермы, многие из которых возникли после того, как Северная Тихоокеанская железнодорожная компания, владевшая большим количеством земель, столкнулась с серьезными финансовыми проблемами во время Паники тысяча восемьсот семьдесят третьего года [7] . Когда впереди замаячила перспектива краха, железная дорога предложила обменять долговые обязательства на единственное свое имущество – землю. В результате держатели облигаций и спекулянты вступили во владения изрядными площадями девственных прерий в Миннесоте и Северной Дакоте. Чтобы как-то отбить приобретенные участки, инвесторы засеяли их пшеницей в невиданном количестве.

Хилл с восторгом покачал головой:

– Вы потрясающий человек, мистер Холмс. Я бы не смог объяснить лучше. Комсток, насколько я слышал, заполучил значительное количество долговых обязательств Северной Тихоокеанской и в итоге превратился в эдакого фермера-джентльмена, хотя я сомневаюсь, что он хоть раз брал в руки лопату.

– И эти хозяйства все еще работают? – спросил я.

– Некоторые да, – кивнул Хилл, – но многие уже разделились, поскольку землю можно было продать с большой прибылью. Комсток же, напротив, держался за свою территорию. Полагаю, он хотел дождаться дальнейшего повышения цен, а может, ранчо нужно было ему как залог, поскольку он в первую очередь торговец, а во вторую уже фермер.

– Что еще вы можете рассказать мне об этом джентльмене? – спросил Холмс.

Хилл бросил хитрый взгляд на Холмса, а потом ответил вопросом на вопрос:

– А почему вас так волнует Фрэнк Комсток, мистер Холмс?

Холмс рассказал о заинтересованности миссис Комсток в покупке рунического камня, о чем Хилл не был осведомлен. Намерение вдовы показалось ему странным:

– Не могу представить, зачем ей эта нелепица.

Холмс сверился с карманными часами и поднялся со стула со словами:

– Лучше бы вам поднажать на блинчики от бонанцы, Уотсон. Уже почти восемь, нам надо упаковать вещи и выехать не позднее половины девятого, а не то поезд отправится без нас.

Хилл тоже поднялся, поскольку пропустил обычное время, когда отправлялся в офис.

– Что ж, удачи, джентльмены, – сказал он, – хоть я и думаю, что это пустая затея. Если вам что-то понадобится в прерии, вы знаете, где меня найти.

Холмс ответил с легким поклоном:

– Как обычно, мистер Хилл, вашему гостеприимству нет равных. Надеюсь, что «пустая затея» окажется куда более интересной и полезной, чем вы могли ожидать.

– Поживем – увидим, – хмыкнул Строитель Империи. – Но, боюсь, вы, господа, в той же ситуации, что и мой любимчик Беркли Герцог Оксфордский, когда пытается спариться с бесплодной коровой: сил тратится много, а толку чуть.

– Что ж, – ответил Холмс с улыбкой, – давайте надеяться, что, как и Герцог, мы хотя бы насладимся процессом.

Когда мы закончили упаковывать вещи и готовы были ехать на станцию, Холмс отвел меня в сторонку и сообщил:

– Думаю, отныне лучше путешествовать инкогнито, Уотсон, чтобы не привлекать излишнего внимания местных жителей. Почему бы нам не использовать имена, которые мы выбрали во время прошлых визитов в Миннесоту? Так что я буду Джон Бейкер, а вы снова явите миру Питера Смита.

– Отлично! А чем на этот раз мы будем заниматься? В Хинкли, насколько я помню, мы притворялись корреспондентами «Таймс». По-моему, и в этот раз вполне сойдет.

Холмс покачал головой:

– Нет, Уотсон, в этом деле нам нужна другая, более убедительная легенда. Что вы думаете о таком варианте? – Холмс протянул мне визитную карточку, которую, по-видимому, отпечатал еще в Лондоне до нашего отъезда. На ней значилось: «Джон Бейкер. Помощник куратора скандинавских архивов в Британском музее».

– Впечатляюще, – сказал я. – А я кем буду?

– Что ж, вы будете помощником помощника куратора.

– Но я ничего не знаю о скандинавском искусстве или истории, – запротестовал я.

– А я знаю, так что говорить буду я.

– В любом случае говорили бы вы, – сказал я, но на мое замечание Холмс ответил лишь кривой усмешкой.

Людей на станции оказалось куда меньше, чем в Сент-Поле днем ранее, так что мы смогли сесть на поезд без задержки и вскоре уже направлялись на запад, в «прерии», как выразился Хилл. Мне не терпелось увидеть тамошний пейзаж, поскольку пустынный Дикий Запад всегда меня завораживал – как и большинство приезжих из густонаселенной Европы. Однако у нас ушло больше часа на то, чтобы вырваться за границы города, поскольку первую остановку поезд совершил в Миннеаполисе, куда мы добрались, переехав через Миссисипи неподалеку от водопада Святого Антония. Там в поезд село множество новых пассажиров, наш вагон заполнился, и мы двинулись дальше на северо-запад. Но, по крайней мере, теперь мы выехали на открытую местность и каждые восемь-десять миль останавливались в маленьких городках, выросших вдоль пути следования поездов.