Амонашвили Шалва Александрович
Шрифт:
(1) с надеждой научить чему-то новому: нет человека, который был бы не рад чему-то новому научиться;
(2) приветливо, чтобы нравилось слушать: нет человека, который не любил бы так учиться;
(3) открытым и безобманным показом: нет человека, который хотел бы быть обманутым;
(4) через самоличное рассмотрение: нет человека, который не верил себе больше, чем другим;
(5) через самостоятельность: нет человека, который предпочитал бы следовать чужой, а не своей воле;
(6) через применение собственных сил, т. е. через собственные попытки и опыты ученика;
(7) вплоть до достаточности, когда ученик признаёт, что он во всех отношениях удовлетворён.
Добиться, чтобы:
– каждый воспитуемый получил основательное образование и не мог разучиться и вернуться к невежеству;
– изучаемое изучалось в совершенстве;
– ученику нельзя было не понять всё, чему учат;
– всё обучение проходило добровольно;
– дисциплина была мягкая и уверенная и не отпугивала учеников от учителя.
Добиться, чтобы ученики учились всему с удовольствием. Для этого дать ученику понять:
– что он по своей природе хочет того, стремление к тому, чему ты ему внушаешь, – и ему сразу будет радостно хотеть этого;
– что он от природы может иметь то, чего желает, – и он сразу обрадуется этой своей способности;
– что он знает то, что считает себя незнающим, – и он сразу обрадуется этому своему знанию.
Попросил директора дать разрешение вывесить плакаты в большой учительской. Он внимательно их изучил, попросил меня рассказать о Коменском. Согласился, но добавил: «Из области фантастики!»
Плакаты я вывесил вечером, когда в учительской уже никого не было. А утром пришёл рано, чтобы понаблюдать за реакцией учителей. А реакция в тот день и последующие дни была такая: кто-то пошутил, что это предноябрьские призывы партии; кто-то (молодые) переписывали цитаты в тетради; кто-то шёл к директору выяснить – не приказ ли эти плакаты для коллектива; кто-то возмутился над организатором этой затеи; кто-то (старые, опытные учителя) громко обсуждал мысли на плакатах и насмехался над наивностью классика; а кто-то подходил ко мне и говорил: «Это ты сделал, да? Молодец!»
В общем, Ян Амос Коменский почувствовал бы себя неуютно в нашей большой учительской. Учителя середины XX века с возмущением объяснили бы ему, что так воспитывать и учить современных детей нельзя, строгость и строгость принудит их подчиниться учительской воле.
Возмущение учителей усилилось, когда те же самые плакаты появились на стенах коридоров школы. Дети толпились перед плакатами, читали вслух, спрашивали у учителей, что всё это значит. А учителя пожаловались директору и в партийную организацию; они утверждали, что подобные мысли на плакатах могут зародить в детях недоверие к своим учителям, могут настроить их против учителей. И они, конечно, были правы.
А плакаты без моего вмешательства и ведома вывесили в коридорах ученики-художники.
Сделать вывод из этого опыта было нетрудно. Он был грустным: ясно было, большинство учителей смущали идеи из будущего, они встретили их настороженно, даже испугались их, видели в них низкую оценку своего традиционного авторитарного опыта, видели обесценивание своего труда.
Пусть учитель живёт для Вечности
Тем не менее я продолжал свои опыты.
Группа юных художников увлеклась этим делом и даже требовала от меня нового материала для плакатов. Им нравились идеи добра и гуманности, любви и взаимности. Они рисовали прекрасно, помещали плакаты в рамы. А когда, спустя месяц, мы сняли в учительской и коридорах плакаты с мыслями Коменского, встал вопрос: что с ними делать. И ребята нашли выход: они решили дать их в подарок учителям: вывесить в предметных кабинетах. Мне они рассказывали, как учителя принимали эти дары. Кто-то сказал им, что кабинет перегружен наглядными пособиями. Но дети всё же нашли место на стене, и учитель молча согласился. Кто-то прогнал ребят с их подарками: «Забирайте ваш филантропизм обратно… Как учиться будете, так и любить буду…» Кто-то молча согласился. Но один учитель даже выбирал плакат с цитатами.
После Яна Амоса Коменского в школу «пришёл» Иоганн Генрих Песталоцци:
Я не знал ни порядка, ни метода, ни искусства воспитания, которые не явились бы следствием моей глубокой любви к детям. В любви Ребёнок находит вдвое больший источник роста.
Весь истинно гуманный дух наших сил заключён в вере и любви. Сила сердца, вера и любовь для человека, то есть, для божественного вечного существа, подлежащего воспитанию и образованию, являются как раз тем, что корни для роста дерева.