Любочка (тихо). Ах, только о себе!..

Венеровский. Что?

Любочка. Ничего… Говорите.

Венеровский. Вы этим не пугайтесь, моя миленькая: это преходящее ощущение. Выходящие из мрака думают в первые минуты, что свет неприятен, он режет. Но это ощущение, присущее всякой резкой перемене. Вы не пугайтесь, а, напротив, с корнем вырвите эту слабость. Отчего вам скучно? Вам и в тарантасе кажется непокойно, и девушки у вас нет, и чашки вот, вам кажутся нечисты… Это все апатия помещичья. А подумайте о том, что перед вами вся жизнь свободы, перед вами человек, который для вас, для ваших великолепных глазок, сделал все уступки пошлости, какие мог, которые…

Любочка. Вы все только себя хвалите…

Венеровский. Я хвалю то, что заслуживает похвалы, порицаю то, что заслуживает порицания, а во мне или в вас хорошее или дурное, это мне все равно. Так называемая скромность есть одно из тех суеверий, которые держатся невежеством и глупостью; вот ваша родительница говорит про себя: я глупа. Ну, ей это хорошо, хе, хе!

Любочка. Оставьте меня, мне скучно.

Венеровский. Ну, я помолчу, почитаю. У вас пройдет. Может быть, это желчный пузырек не выпустил свою жидкость. Это пройдет, на это есть физические средства. Вот я никогда не буду сердиться на вас. Что бы вы ни совершили, я только буду искать, – найду причину и постараюсь устранить ее. Я помолчу, а вы выпейте водицы. (Ложится на диван, берет книгу из сумки и читает.)

Любочка(встает и подходит к двери, спрашивает в дверь). Есть у вас кто-нибудь женщина? можно войти?

Староста. Сказывают, все в разгоне, вот уж сидят двое, дожидаются.

Катерина Матвеевна. Позвольте, вы не отвечаете на мой вопрос? В силу чего вы отказываете людям, которые имеют одинаковые права с каждым генералом?

Петруша. Иг!.. Поймите… иг!.. что мы в Петербург едем… иг!.. Ведь мы не дальние… иг!.. Прибышевка наша… иг!.. Вы дайте лошадей, а то… иг!.. очень скверно с вашей стороны… иг!..

Староста. Вот я смотрителя пошлю. (Хочет уйти.)

Твердынский(удерживая его). Почтенный поселянин! как я могу заключить из ваших речей, вы желаете произвесть коммерческую операцию, но мы не желаем поспешествовать оной.

Староста. Будет баловаться-то, барин, ну вас к богу…

Катерина Матвеевна. Позвольте попросить лошадей для нас. Мы имеем полное право и одинаковое с каждой чиновной особой. Вот мой вид, – как это называется… Уж нынче прошло то время, когда уважаем только генералов, а презираем ученое сословие, студентов.

Смотритель. Третий час, нет ни одной лошади, – извольте книгу посмотреть, а для нас все равны. И я нынешний век так же понимаю, как и всякий.

Петруша(к Катерине Матвеевне). Нет, позвольте мне… иг!.. я убежу… я умею… (К смотрителю.) Вы посудите… иг… когда ж мы в Петербург приедем?… иг!.. коли на каждой станции… иг!.. Ведь нам очень нужно… иг!.. очень, вы дайте… вы сочтите, сколько станет!

Твердынский(старосте). Автомедону, иначе извозчику, велите принести чемоданчик и белый хлеб. Вы сочтите, сколько… бутылочка там есть… а лошадей позвольте.

Катерина Матвеевна. Позвольте, я вам докажу. В нынешнем веке, кажется, можно бы понимать, что женщина имеет те же права.

Смотритель. Да вот не угодно ли вам книгу?

Петруша(Катерине Матвеевне). Не мешай… иг!.. Я ему докажу… иг!.. Ведь мы в ко… иг!.. муну…

Смотритель. Да куда угодно, для меня это совершенно все равно…

Твердынский(берет книгу). В сей книжице изображено, якобы поручик Степанов был огорчен задержкою, так как он поспешал по делу.

Катерина Матвеевна. Я буду жаловаться.

Смотритель. Да извольте, сударыня. Нет лошадей, вот и все.

Катерина Матвеевна. Какое еще, однако, непонимание обязанностей и негуманность.

Твердынский. Позвольте, я изображу в сей книжице всю горесть нашего душевного состояния и изложу человекоубийственность нравов смотрителей почтовых станций.

Петруша. Нет, дайте я… и у меня мысль пришла… иг!..