Много сходного можно увидеть в сравнении заповеди с беседой Христа и благочестивого юноши. Напомним её: «…некто подошед сказал Ему: «Учитель Благий! Что делать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Он же сказал ему: ...если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди... Юноша говорит Ему: все это я сохранил от юности моей; чего еще не достает мне? Иисус сказал Ему: …раздай и приходи и следуй за Мною» (Мф. 19. 16-22).

В этой беседе первое поприще — выполнение заповедей Ветхого Завета, второе — следование за Христом. Оно станет возможным после того, как человек убедиться в своей совести, что дружба важнее стяжания, праведности, то есть он станет нищим перед ближним, если без него, а не без собственного духовного величия, не будет мил свет. Оказывается, что начать второе поприще при обладании полным благочестием даже для чистого человека (он именно сохранил, а не возродил в себе заповеди), по крайней мере, до определенного времени, пока он захочет не своего, а чужого богатства, — невозможно. Единственный, Кто видел вечную жизнь собственными глазами у Отца, рассказывает, проповедует о ней, используя доступные нам земные образы (хотя есть Его предупреждение о том, что даже серьёзный рассказ о земном нам недоступен: мы Его не воспринимаем так, как хочет передать Он — привыкли всё мерить по-своему опыту-разумению, на свой аршин, что уж говорить о наших возможностях понять Его, если Он покажет Небесное: «Если Я сказал вам о земном, и вы не верите, — как поверите, если буду говорить вам о небесном?» (Ин. 3. 12)).

Обладая опытом достижения земных успехов и душевного благополучия, которые возрастают при постепенном накоплении, достигая новых уровней благоденствия при переходе количества в качество. Заповеди же Христа не говорят о последовательности небесных добродетелей, которые появляются друг за другом, все они пребывают вместе и подаются способными к росту целиком — маленьким, но живым зерном. В единении с Ним Христос сразу готов отдать всего Себя, иногда для удобства завернутым в пелёнки Младенцем. Поэтому значимо мужественное признание благочестивого юноши, что успешное прохождение первого земного поприща — исполнения закона — не сделало его счастливым, он помнит Небесный Иерусалим и не чувствует, что находится в нём. Второй мужественный шаг богатого талантами человека — признание того, что у него нет возможности принять другого как сокровище более ценное, чем он сам. Условие для обретения возможности прохождения второго поприща — признание непосильности его. Чтобы оно стало доступным, нужен Спаситель, Который простит эгоиста и исцелит его. Путь с Христом научит путям с другими людьми. Как и с Ним, мы можем искать любви и не найдём её до тех пор, пока не признаемся в том, что любить не можем. Знать это, запомнить это открытие в себе навсегда, знать твердо, не сомневаясь (даже после исцеления от этого недуга), но при этом не отказываясь желать её, не отчаиваясь в нищете, не погибая во лжи скептицизма, объявляющего взаимность несуществующей — уже путь к вере. Только в ожидании, желании другого станет понятен смысл Его заповедей и настанет момент, когда иго верности, любви станет благом, а бремя любви (даже врага) — лёгким.

О том, что за множеством исполняемых дел, продиктованных заповедями мы легко забываем, упускаем из вида ближнего, ради которого они и существуют, говорит ещё одна притча Христа: «когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, пришед, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идёт и берёт с собой семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого!» (Мф. 12. 43-45). Проходя первое поприще, человек борется, стараясь изгнать из себя откровенное зло против ближнего — клевету, желание ограбить, зависть, вражду. Но, выметя свой дом, достигнув чистоты, мы думаем об этом как о достигнутой и достаточной цели (ведь для этого потребовалось совершить подвиг — отказаться от греха, а это проявление мужества). Уже это само по себе дело очищения невозможно для одинокого человека без милости и помощи Господа. Чистота лишь поступков, а не сердца, с которым они совершались, уже кажется несбыточным чудом. Перед чистым хочется склониться, но оказывается, что эта жертвой достигнутая чистота-пустота — хуже первоначального вялотекущего разложения в грехе. Дом очищается, чтобы в него мог прийти другой, самим собой наполнить его невозможно, но другого принять в чистую храмину души надо как сокровище, более ценное чем ты сам со своими похотениями. Это ещё более невыполнимо для не преображённого воскресением человека, чем самоочищение.

Узнать свою нищету перед другим при поиске счастья (один счастлив не будешь) не умозрительно, а ниточками-нервами своих желаний — дверь на пути к взаимности в общем доме. Опять хочу с удивлением вернуться к Христу: мы, терзающие Его, для Него — сокровище! Как это возможно, Он Сам разъясняет просто, открывая отношение к нам Своего Отца: «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. Да будете сынами Отца вашего Небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми» (Мф. 5. 44-45). Прохождение первого поприща с грешником — это желание (жажда) ему, плохонькому, милости. Как пример этому можно вспомнить момент, когда Воскресший Христос спрашивает Симона, сильнее ли этих десяти ты предал Меня и веришь ли ты, что Я простил тебя до твоего отречения («кому мало прощается, тот мало любит» (Лк. 7. 47). И Петр отвечает: да, и Ты это знаешь. Только теперь апостол может пасти овец — относиться к заблудшим милосердно. Беседа Воскресшего Христа с Симоном внешне проста, в ней указание Учителя ученику, но её внутреннее содержание, касающееся личных отношений Иисуса и Его апостола, трижды с клятвой отрекшегося от Него, в высшей степени важно и значимо, являясь решающим для их общего пути. «Иисус говорит Симону Петру: Симон Ионин, любишь ли ты Меня больше, чем они? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси агнцев Моих. Еще говорит ему в другой раз: Симон Ионин, любишь ли ты Меня? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих. Говорит ему в третий раз: Симон Ионин! Любишь ли ты Меня? Петр опечалился, что в третий раз спросил его: «любишь ли Меня?», и сказал Ему: Господи, Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих» (Ин. 21. 15-17).

Это поприще заботы о врагах возможно не только после смерти, но еще здесь, если не забывать о том, что сам учился принимать милость с натугой, принуждением, иногда стыдливо, как уступку из-за слабости проигравшего (принимать милость как сокровище и отдание милости считать своим сокровищем — удел людей, которые уже живут волей Божией). Так в наш гибнущий мир может проникать завтрашний день с приходом Евхаристии, так же завтрашний день проникает в личные отношения грешников, если призывается милость-спасение падшим. Кто ближе ко второму поприщу — старший или блудный сын Отца? Тот, кто был чист и трудолюбив, или тот, кто узнал прощение? Обученный, вымуштрованный человек, делающий всё, как надо, но без радостного желания, не пошел вместе с Христом. Пути не было, но не к такому ли образу благочестия направлены наши усилия по воспитанию людей и особенно зависящих от нас — сродников, прихожан? Об этом убивающем невыносимым бременем предупреждал Христос преподавателей и воспитателей из фарисеев, носителей этого духа.

Новым светом высветляется путь, предложенный Христом, в притче о двух сыновьях: «У одного человека было два сына; и он, подошед к первому, сказал: сын! Пойди сегодня работай в винограднике моем. Но он сказал в ответ: «не хочу», а после, раскаявшись, пошел. И, подошед к другому, он сказал то же. Этот сказал в ответ: «Иду, государь», — и не пошел. Который из двух исполнил волю отца?» (Мф. 21. 28-30). Так как люди больше возлюбили тьму, чем свет, то первый отрезок отношений с Богом — труднический — они проходят без желания. В это время одно лишь нахождение в добрых мыслях и делах — уже подневольное, а потому пока нечестное, неискреннее отсутствием цельности и чистоты сердца, и потому требующее покаяния: «Господи, не отвергни мое негодное, несовершенное добро, которое без милости не станет совершенным и не войдет в вечность, и дай мне наконец разлюбить грех, а Тебя полюбить, как его». Обладатель такого нестойкого, преходящего добра — фарисей, книжник, то есть тот, у кого, если бы открыть волю сердца, дела свои увидел бы злыми. Такой образ жизни называется лицемерием, и с таким устроением нельзя войти в Царствие Небесное, где благо естественно, легко, желанно, невозможно в неисполнении — не так, как у второго сына, брата блудного. К этой притче примыкает пророчество Христа: «Говорю же вам, что многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном; а сыны Царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов» (Мф. 8. 11-12).Грешники найдут Иисуса, а члены религии так и останутся чиновниками веры.

Еще одно точное слово Христа о людской решимости: «Много было приходящих», а тех, кто избрал Его и пошел….

Еще об одном пути к Господу: «И вот, женщина , двенадцать лет страдавшая кровотечением, подошед сзади, прикоснулась к краю одежды Его; Ибо она говорила сама в себе; если только прикоснусь к одежде Его, выздоровею. Иисус же, обратившись и увидев ее, сказал: дерзай, дщерь! Вера твоя спасла тебя» (Мф. 9. 20-22). Женщина ищет противозаконного прикосновения — встречи с Иисусом, не заглядывая Ему в лицо, и когда, казалось, главный подвиг доверия-милости совершен, и она исцелилась, — слышит то, что не могла представить: «дерзай, дщерь!». Она думала только поправиться, а ей предлагают путь блаженства взаимности с Царем Небесным. Чудом в этой встрече мне мнится ее честность. Объяснюсь, чуть отступая в сторону. Церковная практика учит православных вглядываться в иконы, эти окна, раскрывающиеся к первообразам. Их созерцают, учась красоте и богословию. Они многое могут поведать о законах, иерархии невидимого мира. Они свидетельствуют о свете, милости, покое, радости и страдании, смерти и воскресении. Этому богатству и гармонии можно внимать и учиться соответствовать. Но у икон есть другое свидетельство, о котором не часто говорят. Если к изображенному на иконе отнестись лично, то есть вступить во взаимные отношения, то смотреть на нее будет нельзя. Святые, видевшие Христа, свидетельствовали, что Его взгляда они не могли вынести. Милость пришедшего к нам Бога и в том тоже, что Он укрыт плотью; грешник, увидев Господа непосредственно лицом к лицу, — сгорит. Наши души, полные неправды, встретившись лицом к лицу со святыней, растают, как дым. Если наша совесть оживет перед иконой — мы отведем глаза; нельзя на Истину смотреть лукавой верой, но кровоточивая женщина открыла возможный путь к Иисусу — прикоснуться сзади, то есть хоть как-то, недостойно, и понимание этого недостоинства и открывает врата спасения грешнику. И Иисус открывает ей путь дальше, Он говорит: «Иди, дочка, дерзай!», то есть помни, как подходить к Господу, зная, что сгоришь, и зная, что помилуют. Люди, которые имеют «права», в том числе и перед иконами, смотреть на них, и право входить в храм, находиться там, и право получать Таинства — обладать ими, не узнают, как горит душа, приближаясь к Богу, сознавая свою ложь, верит слову, которое Иисус сказал кровоточивой и всем нам: «Не бойся, дочка, касайся Меня, и Я остужу жар, помилую тебя прохладой отцовского утешения».

Еще один образ души-женщины, которая находит путь к Богу, предстает в рассказе о бедной вдовице, положившей в сокровищницу храма две лепты — все свое пропитание. Таинственный смысл женского образа в Евангелии — это душа, находящаяся в разных отношениях с Богом. Дева — это чистая душа, невеста, ждущая жениха, душа, осененная надеждой веры и познания Бога. На брачном пире (отметим, что брак — это вечный союз, а если не вечный — то это сожительство), обретшая Бога, вступив в союз единства, вдовица — душа, потерявшая этот брак. Именно такая душа подошла к храму, чтобы к ней вернулось через прощение прежнее счастье — единство с Богом. Две лепты (Мк., 12. 42) (а они похожи на таланты — деньги — способности) открывают возможность нового возвращения — обретения пути забвением себя, отданием всего, что есть в тебе подлинно живого, пусть и ничтожно малого — сокрушения, надежды, благодарности за прошлое. Это вольное самоотверженное движение отдать целиком и навсегда, исполненное дерзновения, помогает не только вернуть, но и принять ещё больше, так как Бог только и ждет, как отдать нам все, что у Него есть — даже Сына.