– И от страха тоже. Меня вовсе не прельщает перспектива быть тайно захороненным в саду этого теремка, – ответил Крюков. – И еще мне обещали приличную оплату. Сказать по совести, деньги мне очень нужны, но по своей воле я копировать бы не стал. А тут все сошлось. Выбора нет.

Крюков встал, отошел от мольберта и, сощурившись, посмотрел на дело рук своих.

– Так… Ничего… Теперь можно и писать.

– Писать? А что вы раньше делали? – спросила Катя.

– Построил тебя угольком, – ответил художник.

– Можно подумать, я – дом. Зачем меня строить? – не поняла Катя.

– Ты, голубчик, серый. Фигуру человека построить куда труднее, чем дом. Дом симметричен, все ровное, а человек весь кривой.

– Это я-то кривой? – Катя не знала, обидеться или рассмеяться. Художник начинал ей импонировать. Она грелась в его изучающем взгляде. Такого Катя еще не испытывала.

– Да, и ты кривой, и все люди кривые в каком-то смысле. Уши у всех разные. Ноги и руки тоже. Только непрофессионалу это незаметно, – пояснил Крюков.

– Что-то я вас не пойму, – вздохнула Катя. – То говорите, что я красивый, а теперь уверяете – кривой. Как это может быть?

– Ты и вправду ладно скроен. Но у художника понятие красоты другое, чем у обывателя. Понял?

– Нет, – Катя на самом деле не поняла.

– Например, наш горбун мне кажется очень красивым. – Крюков снова уселся за мольберт.

– Горбун – урод, хотя мужик хороший, – не согласилась Катя.

– Это для тебя он урод. А Илья Ефимович Репин в своей картине «Крестный ход» написал на первом плане горбуна. И очень восхищался натурой. Погляди картину и поймешь, с какой любовью художник создал своего калеку.

Катя не помнила картину Репина и при случае решила сходить в Третьяковку и хорошенько разглядеть ее. Она искоса поглядывала, как работает Крюков. Он щурился, строил смешные рожи, но сам этого не замечал. Катя с трудом сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Она вдруг развеселилась и совсем неожиданно для себя задала вопрос:

– Вы женаты? – спросила и обмерла. Как это ее угораздило? И не думала ни о чем таком спрашивать. Слова сами сорвались…

– Нет, мальчик. Я холост и волен, как ветер, – грустно ответил Крюков.

Катя почувствовала грусть в его словах и приставать с расспросами о личной жизни живописца больше себе не позволила, но ответу Крюкова обрадовалась. «Интересно, сколько ему лет? Похоже за тридцать. Совсем старик. И чего я к нему привязалась…» Катя стала думать об очень удивительных вещах. Например, ее вдруг заинтересовало, сколько лет герою толстовского романа «Война и мир» князю Болконскому и сколько – Наташе Ростовой. «Там Наташа выходит на свой первый бал. Она почти моя ровесница, а Андрей Болконский далеко не мальчик. Наверное, ему тоже за тридцать…»

– Не опускай голову, молодой человек, – попросил Крюков.

– У меня, между прочим, есть имя, – фыркнула Катя.

– Давай познакомимся – меня зовут Виктор Антонович.

– А меня – Костя.

– Очень приятно, – сказал Крюков, – хотя в данной ситуации это банальное замечание выглядит странно.

Катя хотела что-то ответить, но в дверях появился Тарзан.

– Костя, можешь отлучиться. Тебя ждет Злата, а я тут посижу.

Кате совсем не хотелось покидать мансарду. Однако и признаться в этом ни себе, ни художнику она не хотела.

– Я пойду? – сказала она Крюкову и вопросительно поглядела на живописца.

– Давай. Заставлять ждать девушку неприлично. Я немного поработаю по памяти, – согласился Крюков. – Да и солнце ушло.

– Можно взглянуть? – Кате очень хотелось посмотреть холст.

– Вообще-то рано, но, если хочешь, не возражаю, – разрешил Крюков.

Катя вскочила со стула и быстро подбежала к холсту. Увиденное ее поразило. На подрамнике в квадрате холста сидела Катя. Именно Катя, а не Костя. Катя покраснела как рак, но художник ее смущения не заметил, поскольку сидел спиной к девочке.

– Ну как? – поинтересовался он, когда пауза затянулась.

– Здорово. Только у меня просьба, – прошептала Катя.

– Что-нибудь переделать? – предположил Крюков.

– Нет. Я прошу картину никому не показывать. Хорошо?

Крюков улыбнулся и сказал, что картины для того и пишутся, чтобы на них смотрели. Катя объяснила, что не хочет, чтобы холст видели ее друзья, а до остальных ей дела нет. Крюков обещал.

– Постараюсь. Хотя в моем подневольном положении это обещать будет сложно.