–  Да вона она, речка-то, под откосом, - махнул рукой Конобей.
– Мы их тамо-тко и словили! А в речке-то уж и прорубь есть, княжич!

–  Гони!

Конобей и Мина подхватили парня под локти. На мгновение, как в рубке, Юрий столкнулся с девкиным взглядом. Ему показалось, она смеётся над ним!

–  Всех, всех в купель! Гони!

–  Не дело то, - попробовал удержать его Костя Редегин, - только зло плодим!

–  Молчи ты!
– в бешенстве обернулся Юрий.

Старых и малых, с крестами и без, согнали к реке. Широкая полынья курилась по морозцу парком. Видать, уж учёные и крещёные таким образом людишки притихли. Только дети орали. А бабы и мужики, старики и старухи - всех вместе их было числом около тридцати, обречённо скидывали с себя одежонки, кто догола, кто до исподнего, жались друг к другу, переступали по снегу босыми ногами.

–  Со святыми упокой!..
– глумливо затянул Федька Аминь.

–  Подавись ты!
– оборвал его Редегин.

–  Дак, шутю я, боярин!
– зло огрызнулся Тимоха.

–  А ты, Конобей, крестным им будешь! Отныне сельцо это тебе отдаю!
– внезапно расщедрился Юрий.

Дружинники ахнули - эвона повезло Конобею-то! С Юрием сроду так, не знаешь, чего ждать от него: то ли все отберёт, вплоть до жизни, то ли так одарит, что до смерти молить за Него будешь Господа. На то он и князь, хотя и княжич покуда. Тревожно с ним, но и весело!

Конобей ловил Юрьеву ногу:

–  Мне сельцо, княжич, мне?!

–  Гляди теперь, ответишь, коли они Господа не приемлют!

–  Юрь Данилыч, княжич, да я им сам вот этими руками церкву-то срублю! Сам попом стану!
– хохотал от восторга Андрюха.

–  Ну, хватит ёрничать, - построжел Юрий.
– Во имя Господа нашего Иисуса Христа кунай нехристей в купель Иорданскую!

И началась потеха.

Дружинники хватали в охапку тех, кто попадался под руку, волокли к полынье. Там Конобей на свой выбор кого лишь головой макал в прорубь, кого с головкой. Визг, вой…

«Во имя Отца и Сына, и Святого Духа!..»

–  Аминь!
– осеняя крестным знамением, ревел Тимоха, помогая выбраться из купели «крещённым».

Последним «крестили» того, кто в хер веровал. Чтобы не брыкался кабан здоровый, руки-то ему ещё давно за спиной скрутили. Так и кинули в полынью со связанными руками. То рыжая голова покажется над водой, то унырнёт.

–  Ну, веруешь в Господа нашего Иисуса Христа?

–  Не верую!

–  А веришь, чудская скотина, в Создателя?

–  Не верую!

–  Подохнешь!

–  Не верую!

И вновь тёмная вода смыкается над его головой. Да ведь не потонуть ему самому, не уйти под лёд от мучителей - догадливый Конобей на лямку его привязал.

–  А теперя веруешь?..

Девка, та, что с медвяными волосами, упала перед Юрием ниц. Волосы от воды тяжелы, облепили белое, нежное тело.

–  Не губи его, князь! Служить тебе станет! Дай срок, и веру примет твою, коли впрямь она истинна!

–  Да, не брал бы ты греха на душу, Юрий, - заступился за нехристя и Редегин.
– Не вина, а беда его, что невразумлен! Бог прощать велит…

–  Я не Бог.

–  Спаси его… - Девка, ползая на коленях и пугая коня, старалась припасть губами к красным сапогам княжича.

–  Что так плачешь о нём, жених твой?

–  Брат мой! Чист он сердцем, дитё!

–  Экое дитё-то!
– смеётся Юрий. Но смех его не уверен, не весел смех.

–  Ну, говори уж: веруешь что ли?
– ухватив парня за волосы, просит уже, чуть не молит сознаться того Конобей. То ли занравился ему упрямством своим и силищей этот парень - так сильному нравится сильный, то ли жалко стало Конобею вот так безо всякого прока топить уже не чужого, а своего холопа.

–  Да говори уж, чего ты! Неужто любо тебе за хер-то погибать?!

Парень бессмысленно глядел в выпученные глаза, рыгал водой, а всё же мотал головой: не верю.

Сбившись в кучу, чудь толпилась на берегу. Даже дети умолкли. Кто постарше, глядели заворожённо из-под материнских рук на полынью и на княжича. Самые неуёмные в потехе дружинники и те построжели.

Лишь девка выла, задыхаясь и всхлипывая:

–  Спаси, господине, спаси…

И тут Юрий сделал то, чего уже потом никогда не дозволял себе. Нет, не пожалел, нет, но смилостивился:

–  Ладноть, тащи его! Авось образумеет…

И от тихого ли его голоса, от слов ли его, от того ли, что зло в себе победил и явил добро, единым вздохом, как под ветром листва, пала чудь на колени.

И Конобей, то ли не поняв, то ли не услышав, стоял на коленях перед полыньёй, удивлённо глядя на князя.

–  Вот как надо-то, - благостно произнёс Редегин. Юрий полоснул его жёстким взглядом. Он уж жалел о сказанном, понимая добро за слабость.

«Нет, не так надо с ними, не так!
– будто кто нашёптывал.
– Доброго - не поймут, слабого - не простят…»