–  На Казань сбирается! Ха, - зло рассмеялся Юрий, - воитель сыскался. Мухаммед-Эмин укажет ему от ворот поворот.

Семён поддакнул:

–  Как ощиплют Ваську татарове, враз погашает, к нам с поклоном пожалует.

–  Ныне боярской думы гнушается, сам-треть всё решает, а тогда не только нам, князьям, боярам в рот заглянет, к их советам прислушается.

–  Есть и на Москве бояре, кои Василием недовольны, - снова сказал Юрий.
– И Соломонию он притесняет.

–  В бесплодстве её винит, а не сам ли этим страдает?
– залился мелким смешком Семён.

Оборвав смех, замолк надолго. Молчал и Юрий, посматривал по сторонам. Пожухла прихваченная ночными заморозками трава, высохла. Лес местами оголился, кое-где всё ещё желтел и краснел сохранившейся листвой. Небо низкое, затянутое тучами. Неуютно.

Прошедший накануне дождь размыл дорогу, и кони хлюпают по лужам.

Верстах в десяти за Москвой Семён остановил коня, сказал:

–  Пора прощаться.

Юрий снял шапку, не слезая с седла, обнял брата.

–  Так помни уговор, Семён, друг за дружку держаться, в обиду не даваться, а при нужде в помощи не отказывать.

Семён ответил:

–  Воистину так, купно, - и, трижды поцеловав Юрия, свернул на калужскую дорогу.

Тёмная, ночная Москва. Разноголосо перебрёхивались собаки.

У ворот боярина Версеня одетый в шубу и тёплую шапку человек долго стучал в калитку. Надрывались спущенные с цепи лютые псы. Человек барабанил палкой по доскам что было мочи. Наконец щёлкнул запор, и открылось смотровое оконце. Воротний мужик подал недовольный голос:

–  Кого там принесло? Человек сердито прикрикнул:

–  Заснул! Вот ужо пожалуюсь боярину, он те всыплет! Отворяй!

Мужик испугался, торопливо распахнул калитку, впустил ночного пришельца, пробурчал, оправдываясь:

–  Не спал я, по нужде отлучался. Человек уже успокоился, сказал тише:

–  Веди к боярину, скажи, дьяк Фёдор к нему…

Боярин Версень ждать не заставил, сам спешил навстречу. Дьяк подковылял вплотную, дохнул луковым перегаром боярину в нос, хихикнул:

–  Умер холоп. Что поведал перед смертью, мне одному ведомо. Даже подручный не слыхал, ибо отлучался он на тот момент.

–  Слава тебе, Осподи!
– отирая рукавом пот, облегчённо вздохнул Версень - Хоть и нет моей вины в холоповой дури, но великому князю как то вразумишь?

Дьяк снова мелко засмеялся:

–  Ужо порадел я ради тебя, боярин… Версень засуетился:

–  Погоди, Фёдор, я сей часец.

Вскорости воротился, ткнул дьяку кожаный мешочек. Звякнуло серебро.

–  Тебе, чтоб обиды не таил. За добро твоё ко мне…

И самолично провёл дьяка до ворот, подождал, пока мужик закроет за ним калитку. Плюнув вслед, пробурчал:

–  Чтоб тебе подавиться теми рублями.

Поддёрнув сползшие портки, боярин отправился досыпать.

Государь ещё плескался над тазиком, а оружничий Лизута, рыжий, сгорбившийся от худобы и угодничества, уже нашёптывал голосом тихим и вкрадчивым:

–  Князь Гюрий и Симеон сообча из Москвы отъехали.

–  Ещё что знаешь?
– недовольно прервал его Василий и, подняв голову, долго растирал лицо льняным утиральником.
– О чём князья меж собой говорили, Лизута?

Оружничий растерялся.

–  От послухов, осударь, Гюрий и Симеон, оберегаясь, один на один речь вели.

–  Знать тебе надобно, боярин.
– Кинув полотенце оружничему, Василий натянул рубаху.
– А ещё вот о чём хочу сказать тебе, Лизута. За дьяком Федькой доглядывай.

Оружничий вздрогнул.

–  Осударь Василий Иванович, как могу я? Дьяк Фёдор отцом твоим приставлен к пыточной избе!

–  Перестань скулить, боярин. Сдаётся мне, юлит Федька, плутует. Нюхом чую! А что отец мой его поставил сыск вести, так, видно, тогда старался дьяк. Нынче заелся, служит мне, государю своему, с оглядкой на бояр.

–  Опасаюсь я, осударь, Федьки. Жаден дьяк до крови. Как завижу колченогого, так мороз подирает.

–  А ты не бойсь, боярин, - насмешливо прищурил один глаз Василий.
– Коли правду будешь мне доносить, не дам тебя в обиду.

Оружничий ещё больше изогнулся.

–  Я ли не стараюсь, осударь. Иль сомненье какое ко мне держишь?

–  Нет, веры ещё не потерял в тебя, Лизута. И как доныне служил мне, так и наперёд служи. О чём прознаешь, немедля я знать должен. Ну, добро, боярин, меня иные дела дожидаются.