Кто-то спросил:

— Сколько же дней ангела у него, Михайловна? Ежели не запамятовал, третий раз нынче справляем.

— О том господь ведает.

Хозяин огладил пышную бороду, подровнял усы, кашлянул в кулак.

— Товарищи! Сегодня здесь с нами смелые бойцы с бандами и контрреволюцией, бывшие политзаключенные Омского лагеря смерти — Константин Аргентовский и Кузьма Авдеев. Им потрафило вырваться из рук колчаковских палачей… Мы верим: ни пытки, ни издевательства не сломили их стремления бороться за Советскую власть. Наша подпольная большевистская организация много крови попортила супостатам. Константина и Кузьму мы, конечно, примем к себе. Люди проверенные. Но пускай поклянутся светлой памятью своих товарищей, отцов и братьев, замученных колчаковскими ублюдками, что до последней капли крови станут бить проклятого врага, если случится попасть к нему в лапы, ни под какими муками и пытками не выдадут товарищей.

Кузьма и Костя встали.

— Клянемся!

— Верим, — улыбнулся в усы Варфоломей Алексеевич. — А теперь — дело. Тут собрались не все члены нашей организации, а только старшие групп. О чем расскажу — передать по цепочке. Откуда узнали — помалкивать. — Репнин обвел всех пристальным взглядом. — Недавно из Москвы вернулся наш посланец, матрос Василий Кононов. Из центра привез немного денег и пишущую машинку. Это то, что нам особенно нужно. Оружие закупим у спекулянтов. Гаркуненко поднаторел возиться с ними, ему и деньги в руки. А машинку поручим Наталье Аргентовской, Николаю Морицу и Кузьме Авдееву. Будут печатать и расклеивать прокламации. Но сочинять их надо так, чтобы за душу хватало. И еще: на днях Георгий [7] весточку прислал: Красная Армия громит врага по всему фронту. Колчак драпака дает. А чтобы адмирал еще быстрее пятки смазывал, нам предписывается мешать переброске на фронт войск и вооружения.

Расходились далеко за полночь. Осторожный Репнин с каждым обсудил, как избежать встречи с патрулями.

…Вечер. Морозно и тихо… По Водопроводной улице шагает парочка влюбленных. У паренька через плечо тальянка. Далеко разносится ее серебряный голос. Девушка поет озорные частушки.

Но вот паренек прекратил игру, открыл левую планку гармони, достал небольшой листок. Девушка вынула из муфты баночку с клейстером, мазнула кисточкой по забору, выхватила у гармониста листок, наклеила.

И снова зазвучал ее веселый голос:

Парочка сворачивает в ближайший переулок. Квартала через два — та же операция… Наконец прокламации расклеены. Паренек с девушкой ныряют в подворотню, некоторое время стоят, прислушиваясь. Под чьими-то шагами заскрипел снег. Паренек приоткрыл калитку, осторожно выглядывает. «Это Костя, — шепчет он. — Идем, Наташа».

Впереди, не спеша, вразвалочку шагает Костя Аргентовский. Паренек — это Кузьма Авдеев — растягивает меха тальянки. В ночную темноту вплетается грустный мотив: «Сижу за решеткой в темнице сырой…» Услышав пароль, Костя приостанавливается, шепотом спрашивает: «Все?» Наташа молча подхватывает брата под руку, и они втроем спешат к домику Репниных.

В горнице за прялкой сидит Ульяна Михайловна.

— Ну?

— Порядок, Михайловна! — весело отвечает Кузьма, ставя гармонь под порог, чтобы не запотела с мороза. — Наташке удалось даже на дверях городской управы наклеить.

— Это ни к чему… Рисковать надо с умом, девонька, — пожурила хозяйка. — И к тому же — кто ее там увидит? Утром дворник ай дежурный заметят и сорвут.

Наутро горожане читали:

Ни днем, ни ночью не умолкает шум на станционных путях: перекликаются маневровые паровозы, гремят сцепки, лязгают буфера вагонов. С прибытием воинских или пассажирских эшелонов гомон усиливается. Вагоны осаждает многоголосая людская толпа. Крики. Ругань. Через эту толчею пробираются трое — женщина и двое мужчин. Передний молотком с длинной ручкой простукивает тормозные колодки, зорко поглядывает по сторонам. В нем трудно узнать шутника и балагура Костю Аргентовского — лицо в мазуте, ватник промаслен. Следом идет Наташа. На ней — ватник, темный платок, по-монашески надвинутый до бровей. В руках у девушки масленка, где вместо смазки — кипяток. Наташа открывает крышки букс, плещет туда воду. Смазка осаживается. Третий — Сергей Богданов — один из членов подпольной группы. Из своей масленки он насыпает в буксы прокаленный песок… «Обработана» половина состава. Хватит! «Смазчики» ныряют под вагоны, по одному пробираются к будке стрелочника. Первым входит Костя. Варфоломей Алексеевич встречает его настороженно:

— Хвост не привел?

— Все в порядке!

В будке жарко. На железной печке-буржуйке стоит ведерная кастрюля с водой. Рядом — противень с мелким речным песком. Закипая, вода монотонно и жалобно посвистывает. Репнин, присев на корточки, длинной клюкой перемешивает дрова.

Будку мелко затрясло, словно под землей заработал гигантский жернов. Репнин поспешно оделся, натянул лохматые собачьи рукавицы и вышел. Костя припал к заиндевевшему оконцу. В это время распахнулась дверь, ввалились Сергей с Наташей.

— Своей работой любуешься? — усмехнулся Богданов. Потеснив Костю, он тоже стал глядеть в оконце, за которым два паровоза, то и дело пробуксовывая, медленно тянули состав.

— Вот это да!.. Двойной тягой едва стронули. Далеко не уйдет… — довольно потирая руки, сказал Костя.

— Ребята, не будем терять времени. Такая ночь!.. К утру еще один состав обработаем, — предложила Наташа. Она взяла ковш и стала наливать кипяток в масленку, но Сергей остановил ее:

— Не торопись. Дед не любит самоуправства. Вишь, на станцию побег. Разведает, что к чему, тогда…