– Кофе бы нам, да покрепче.

После чего играючи внес меня в мраморный холл.

– Макс, поставь меня, пожалуйста, на пол.

– И не подумаю. Чтобы ты еще раз завалилась?

– Поставь!

– Я понимаю, дорогая, что у вас с папой игры разума, голода, в бисер и все такое прочее. Но ты в обморочном состоянии.

– Не ела ничего с самого утра.

Макс снисходительно заулыбался:

– И почему я не удивлен? Дитя.

– Сам такой. – Я легонько стукнула его кулаком.

В гулкой тишине раздалось поспешное цоканье каблуков. К нам со всех ног бежала Лиз, неся кофе и – что за умница – какую-то булочку.

Макс опустил меня на пол, и я вцепилась в угощение. Полегчало буквально через минуту.

– Где он? – спросила я, пальцами стирая крошки с губ.

– Второй этаж, я провожу.

– Хорошо, одну минутку, я иду вслед за вами.

С этими словами я обернулась к Максу:

– Может, в отель поедешь?

Тот замотал головой:

– Дождусь конца разговора. И поедем в отель вместе.

Я только и смогла, что устало хмыкнуть. Как этого человека благодарить? Что сделать, чтобы понял, что я…

– Хочешь, не знаю, книжку про тебя напишу?

Макс рассмеялся и, переплетя мои пальцы со своими, повел наверх.

– Серьезно, Макс, таких, как ты – не бывает.

– Еще как бывают. А книжку пиши. Только не про меня, а про что хотела.

Коридор кончился очень быстро, и мы оказались перед дверью.

– Удачи, – просто сказал он.

«И немножко «глока», – с чего-то подумала я, переступая порог палаты.

Свет на мгновение ослепил меня, а потом я различила красивую женщину лет сорока и – отца, лежавшего на койке. Сердце застучало военный марш. Постарел, но несильно. Усталый, но вполне обыкновенный. Пять лет – как пять дней. Ни изменений, ничего.

– Выросла, – невозмутимо сказал он.

– По барабану, – недовольно отозвалась я.

Отец криво усмехнулся.

– Знакомься, моя жена, Ребекка.

Бегло перешел на английский, старая сволочь. А первые две фразы на русском при женщине, его не понимающей, – подумаешь, мелочь какая.

Я кивнула вправо. Ну, если он сволочь, это еще не значит, что я хорошая.

– Я выйду, – нервно проговорила Ребекка.

– Нет-нет, останешься. Лив, радость моя, где твой прекрасный друг Максим Гамов?

– Папа, дорогой, где ты взял мой номер телефона?

– Чьим друзьям ты звонила, чтобы достать билеты на Muse, а самое главное – попасть на афтерпати?

Я чуть было не хлопнула себя по лбу. Потом спохватилась:

– Ничего подобного.

Отец даже подбоченился:

– Ну да, звонила с номера своей модели, и думаешь, что застрахована? Поменьше с ним светилась бы. Вот Беллами – говорят, клеился к тебе.

Я нервно хихикнула:

– Понятия не имею, откуда пошел этот миф. Немного поболтали, один раз потанцевали. Я была при мужчине.

– А где сейчас твой мужчина?

– Почему мы по-русски говорим?

– Надо на китайском? Зови Гамова, по голосу он мне понравился.

– Отец, – сказала я, садясь на страшноватый потертый диван. – Мы не будем с тобой разговаривать, как пять лет назад, делая вид, что ничего не произошло.

И тут он наконец улыбнулся знаменитой страшноватой улыбкой Константина Розена.

Я поднялась из удобного кожаного кресла и сделала два шага по салону. Посмотрела на правую руку. Желтое золото, резьба, бриллиант. Два кольца на безымянном пальце. Бросила взгляд на задремавшего наконец Макса. Одно. Такое же, как у меня, просто на несколько размеров больше. Улыбка появилась на лице сама собой. Потом я нахмурилась и побрела за стюардом.

Симпатичный Джон, явно из бывших моделей, материализовался прямо передо мной. Ни дать ни взять прочитал мысли.

– Желаете что-нибудь?

Я вздохнула. Вопрос был настолько дурацким и неприличным, что отвечать не хотелось.

– Кофе. Эспрессо.

Джон кивнул, улыбнулся во все свои прекрасные зубы, явно сделанные за очень большие деньги, и исчез. Я даже головой тряхнула. Желание спать давно сменилось тупой подавленной усталостью, которая прорывалась то здесь, то там. Мозг работал в фоновом режиме, не слишком плохо, но излишне спокойно. Эмоции в кои-то веки были приглушены. Организм страдал молча, видимо, понимая, что хозяйка отчего-то не может или не хочет отдохнуть. Ему еще предстояло развлекаться в Мадриде.