Паучишка удерет с моей руки на ближайший кустик или залезет на дерево и, очевидно, останется там жить. А возможно, он отправится путешествовать дальше. Если удастся проследить за паучком, можно увидеть, как он готовится к путешествию. Забравшись повыше, на самую верхушку травинки или на кончик ветки, паучок проводит несколько паутинок — это его «взлетная площадка». Потом начинает выпускать паутинку, предварительно прикрепив ее одним концом к ветке. Ветер сразу подхватывает паутинку. Но паучок держится. Паутинка становится все длиннее и длиннее, ветер все сильнее тянет ее. И вот наконец паучок перекусывает тот конец, который прикреплен к ветке. Еще немного, еще чуть подлиннее станет нить — и паучок поджимает ножки. Полет начался!

Паутина длинная — метра два-три. Она не хуже воздушного шара. Но паучок может управлять своим «летательным аппаратом» — он бегает по паутинке, и от этого она то снижается, то поднимается. Для чего это надо паучку — непонятно, ведь он не знает, где ему следует приземлиться. Впрочем, это не так уж существенно: зацепится паутина за ветку, за куст, может быть, и найдет там паучок свой дом. Ему главное — улететь подальше от родного места: паучков на свет появляется сразу много, всем места не хватит, вернее, не места, а еды в одном месте. Ведь они очень прожорливы, чего доброго, и друг друга съедят. Вот и расселяются они на новые земли. Ножки у молодых паучков слабенькие, далеко на них не уйдешь, крыльев и вовсе нет. Но есть паутина. У одних паутина служит для охоты, а у других для полета.

А мы, увидев паутинки, скажем: теперь уже лето прошло, наступает осень!

Проселочная дорога еще не просохла — то здесь, то там блестели лужи, кое-где бежали ручейки, наполняя и переполняя придорожные канавы мутной и беспокойной весенней водой. Я шел по этой дороге, внимательно глядя себе под ноги. Вдруг бурый комочек — я был уверен, что это комочек земли, и чуть не наступил на него — отскочил в сторону. И… шлеп, шлеп, шлеп! Лягушки! Да сколько их! И откуда они? Впрочем, откуда — понятно: перезимовали где-то в пруду, в большой луже, в озерце. Крепко спали, зарывшись в ил, забравшись в ямки на дне. Некоторые, правда, зимовали на суше, где-нибудь под корнями деревьев, в рытвинах. Но большинство все-таки зиму провели в воде. И едва сошел снег, едва растаял лед, лягушки выбрались из воды и отправились искать… воду. Да, именно так, отправились искать воду, но такую, в которой можно будет отложить икру. Оказывается, для этого подходит не всякий водоем. И лягушки, судя по тому, что они двигались в одном направлении, уже «знали», где находится нужный им водоем.

Скорее всего это травяные лягушки — они просыпаются раньше других. Но на всякий случай надо проверить, может, это остромордые проснулись так рано? Вряд ли, конечно, но все-таки… Травяную от остромордой лягушки, если она сидит на земле или прыгает где-то в стороне, отличить трудно. Обе они примерно одинаковой величины, обе бурые сверху. Чтоб узнать, какая это лягушка, надо взять ее в руки и посмотреть на брюшко. Если брюшко желтоватое или белое и на нем нет пятен, это остромордая. Если брюшко у лягушки пятнистое или мраморное, это травяная.

Я взял лягушку в руки, посмотрел на брюшко и отпустил ее. Травяная. Апрель — ее время. Остромордая в начале мая появится. А где-то в середине или даже в конце мая появятся зеленые лягушки — прудовая и озерная. Они от воды далеко не отходят и если встречаются в лесу, то лишь на берегах лесных озер, прудов или в болотах.

А травяные и остромордые часто встречаются там, где никакой воды и близко нет. Но это летом. А сейчас, весною, их главная задача поскорее добраться до подходящего водоема.

Если кому-нибудь признаться, что я никогда не слышал, как квакают лягушки, не поверят. Скажут — не может быть: ведь во многих книжках точно описывается это кваканье, в кино показывают квакающих лягушек, даже по радио передают, как они квакают. Да, все это так. Но вот именно такого кваканья я никогда не слыхал. Хотя стараюсь услышать его каждую весну.

После появления травяных лягушек из маленького прудика (я проследил: именно туда направлялись травяные лягушки, которых я видел на дороге) начинают доноситься «песни». Кваканье? Нет, совсем нет! Разве можно назвать кваканьем тоскливое протяжное гудение, или урчание, или хриплые стоны, которые издают травяные лягушки?

Что ж, подождем несколько дней, подождем неделю-другую. Не беда, если я не встречу в лесу остромордых лягушек в это время, не узнаю, когда они проснутся. Остромордые лягушки сами сообщат мне об этом.

Проходит еще несколько дней, и со стороны прудика доносится хриплое бульканье: подали голос остромордые. Но и эти звуки совсем непохожи на кваканье. Даже когда я слышу звонкое «ко-ко-ко», все равно не то.

Я не теряю надежды: впереди еще «пенье» озерных, прудовых. Но приходит время зеленых лягушек, и снова разочарование: не желают лягушки квакать, и все! Может быть, лишь крик прудовой лягушки отдаленно напоминает классическое, известное нам по книгам и радиопередачам, кваканье. Звуки же, издаваемые озерной лягушкой, напоминают что-то среднее между урчанием и рычанием — «уоррр, уоррр, уоррр».

Проходит еще немного времени, и прудик оглашается новыми звуками. «Иррр… иррр… иррр», — громко разносится в лесной тишине. Да так звонко, что неопытный человек примет этот звук за крик птицы. И наверное, очень удивится, узнав, что издает его зеленая жаба.

И еще: «тум… тум, тум, бук, бук, бук» — не то глухой стук, не то звонкое бульканье. Это «поет» чесночница.

А это кто «укает»? Ну это «уканье» не спутаешь ни с чьим другим — это подает голос жерлянка.

Проходят дни. Одни «песни» стихают, другие еще продолжают звучать. Но в конце концов и они прекращаются. И я больше не прислушиваюсь, знаю, что уже некому нарушать тишину над прудиком.