Толкотня в пробке заняла у нас сорок минут. Все это время мы стояли перед дилеммой — закрыть окно, чтобы не задохнуться от выхлопных газов идущего с нами борт о борт «КамАЗа», или не закрывать его, чтобы не отдать Богу душу от духоты и специфического запаха нашего пациента.

Наконец, вырвавшись из автомобильного плена, наша бригада въехала во двор наркологического диспансера. Диспансер располагается в одноэтажном приземистом здании, ранее отведенном под какую-то сгинувшую в эпоху перестройки воинскую часть. Размерами он невелик, имеет около восьми палат и одну палату интенсивной терапии на три койки. Куда они девают наших алкашей, которых мы исправно поставляем в довольно больших количествах, самому интересно. Территория огорожена шатким деревянным заборчиком, который более бы удачно смотрелся на придомовом огороде какой-нибудь бабушки-пенсионерки, нежели в ЛПУ [15] . Впрочем, чего судить — в ПНД [16] вон вообще, хоть забор и бетонный, да в нем такие дыры имеются, что танк проедет, не поцарапав краску.

Возле крыльца, отделенного от двора металлической беседкой, увитой спелым уже виноградом, сидят несколько выздоравливающих, безучастно глядя на наш приезд. Узнать их можно легко — шаркающая походка, потерянный взгляд и слабая координация движений из-за плавающих в крови бензодиазепинов [17] . Двоих я узнаю — привозил их в прошлую смену. Тогда, правда, они были буйные и прыгучие, а ныне спокойней убитого льва.

Медсестра приемного курила на крыльце, с неудовольствием глядя на нас. И правда, чего ей радоваться-то? Работа с очередным, пропитанным приятными запахами и не отличающимся изысканными манерами, пациентом — это отнюдь не повод для того, чтобы ходить колесом от счастья.

— Где вы его откопали? — раздраженно поинтересовалась она, выбрасывая сигарету.

Ничего тут не меняется.

— На помойке, как обычно, — грубо ответил я. Подобные идиотские вопросы, с разной степенью негативной окраски интонации, мы слышим почти в каждый наш приезд, поэтому успели достаточно озвереть.

— Хамит еще…

— Моя хорошая, — прищурился Серега. — Мы сейчас вручим тебе больного, повернемся и уйдем — а привязывать будешь сама. Сделать так?

Наша оппонентка мгновенно сбавила тон, ибо угроза весомая. Санитаров, которые бы занимались фиксацией и обезвреживанием буйных больных, в наркологии нет — уж не знаю, почему. По умолчанию, всех привезенных отводит в отделение и привязывает к кровати, сдерживая возможные трепыхания, психбригада, хотя делать это не обязана. Просто персонал диспансера, в силу своей «стационарности», об этом часто забывает, поэтому приходится не совсем коллегиально напоминать.

— Слышь, я туда не пойду, — тревожно произнес Альберт. Я, придерживая его за руку, ощутил, как напрягается его бицепс. Хороший такой бицепс, округлый. Ой, сейчас начнется!

— Очень зря, — сказал я как можно равнодушнее. — Мы для тебя же стараемся, а ты еще и выпендриваешься. Ты людей лечишь?

— Ну?

— Баранки гну. А лицензия у тебя на эту деятельность есть?

Пациент непонимающе вытаращился на меня.

— Нет, конечно, — сам отвечаю на свой вопрос. — Тебя, дорогой мой, посадить могут за осуществление нелицензированной медицинской и параэзотерической деятельности. В наше время с этим знаешь как строго?

— А мы тебе сейчас абсолютно бесплатно карму продиагностируем, ауру измерим, психополе откалибруем и выдадим сертификат, — продолжает мою речь Серега, пихая меня ногой — молодец, мол. — И тогда лечи своих динозавров на здоровье. Пошли.

Так мы и зашли в приемное отделение, где уже сидела Анна Викторовна, беседующая с наркологом, перед которым лежало наше направление на госпитализацию. Осмотр, слава богу, много времени не занял — врач задал клиенту несколько вопросов, послушал легкие, измерил давление и махнул головой в сторону отделения.

— Да что вы, не стоит просьб, мы и сами собирались, — раздраженно пробубнил Серега, уже выходя из кабинета с Альбертом под ручку. Я шел следом, держа в руках вязку, чтобы в случае необходимости накинуть ему на шею. Что запрещено, конечно, но очень эффективно. Силой психбольного не сломать, каким бы ты Шварценеггером не был. Они жутко гиперактивны и обладают просто нечеловеческими способностями в пользовании своим опорно-двигательным аппаратом. Я лично видел, когда одна, не слишком крупная телом дама, буде в обострении своей шизофрении, расшвыряв двух охранников, выволокла на улицу из приемного травмпункта тяжеленную кадку с растущей в ней пальмой и весящую порядка трехсот килограммов. Позже пятеро мужиков кряхтели, затаскивая ее обратно. Кадку, в смысле. Зато дышать хотят все, и нормальные, и душевнобольные. И если вовремя применять удушающий захват, можно легко нейтрализовать любого, даже самого опасного больного. Главное — не передержать.

— Вот сюда ложись, — подтолкнул Серега пациента к пустой кровати в палате.

— А зачем? — подозрительно спросил тот, не двигаясь с места.

— Это диагностический топчан ДТ-5, — нашелся я. — Давай, давай, ложись, да не ерзай сильно, настройку собьешь.

Альберт недоверчиво укладывается на кровать, а мы с напарником начинаем торопливо привязывать его руки и ноги вязками к кроватной раме.

— Клеммы подключены, — отрапортовал я вошедшей медсестре, несущей стойку с флаконом физраствора, уже сдобренного лекарственными препаратами. — Давайте диагностическую смесь.

Серега натянул жгут на правом плече привязанного пациента, а медсестра, установив стойку, принялась смачивать вату спиртом.

— Ты сколько весишь, Альберт? — серьезно, насколько это было возможно в данной ситуации, спросил я.

— А черт его… ну, килограмм семьсот… так где-то…

— Понятно, — не меняя выражения лица, я вдумчиво порассматривал шкалу на флаконе, после чего щелкнул по ней пальцем. — Тогда ему по программе 7-4Ф, полное обследование кармы и ауры.

В вену вонзается игла, и раствор заструился по трубке, каплями опадая в контрольной колбе системы.