– Побледнел? – раздраженно, но взволнованно спросил Пайпер, поворачивая к нему покрасневшее от наклонов лицо. – Ерунда! Хотя ночь выдалась ужасная.

– Да ладно вам. Прекрасный материал. Берите сюжеты для писанины Готта прямо из жизни. Как говорится, больше, чем фантазия.

Это замечание, высказанное в стиле, напоминающем покойного коллегу Клэя мистера Джингла, хаотично наложилось на одну из мыслей. В ближайшем будущем реакция всех собравшихся людей на сенсационное и загадочное убийство станет прекрасным материалом для наблюдений. Однако Пайпер чувствовал, что слово «материал» упомянули несколько не к месту. Он упрямо продолжал размахивать руками у окна, и прошла целая минута, прежде чем он отрывисто бросил:

– Ужасное происшествие.

– Ужасное.

Клэй подошел к другому окну и начал бриться. Пайпер подумал, что он красив, но его физические данные скорее дарованы небом, нежели достигнуты тренировкой. Возможно, в нем было что-то женственное: небольшое серебряное зеркальце, которое Клэй достал из кармана, выглядело слишком элегантно. Искусные движения, которыми он ловил свет под подбородком и ноздрями, говорили об уверенности в своей красоте. Пайпер с некоторой завистью отметил, что сам он не обладал женственностью, что стало для него своего рода откровением.

– Знаете, а вы просто красавец, – сказал Пайпер, ставя небольшой опыт.

Опыт пришелся не ко времени: Клэй мог покраснеть, как девушка, а мог и не покраснеть: его лицо все еще скрывала пена.

– Ах да, – равнодушно бросил он. – Следишь за собой, когда этим зарабатываешь на жизнь. К тому же это эффектно. Публика видит то, что хочет видеть. Но мне недолго осталось.

Пайпер с любопытством посмотрел на него:

– Вы ведь не так давно начали. Вы взлетели, как ракета.

– И скоро растаю, как падающая звезда. Возможно, во мне тоже есть какой-то «материал».

Пайпер пропустил эту остроту мимо ушей.

– Что вы об этом думаете?

– Я думаю, – Клэй закончил бриться и выглянул в окно, – что это уже стало первоклассной сенсацией, если судить по собравшейся на горе толпе.

– Просто отвратительно, что они вот так таращатся, а? И ведь быстро они сбежались.

– О, это только начало, их много еще набежит. По-моему, это репортеры, которые нас сейчас рассматривают в свои объективы. Прекрасная реклама: мистер Чарлз Пайпер делает у окна оздоровительную гимнастику вскоре после трагедии.

Пайпер быстро отпрянул.

– Отвратительно! – воскликнул он, почему-то вспомнив миссис Платт-Хантер. – Но я что-то до сих пор не пойму, что же произошло. Зачем учинили этот досмотр? Разве кто-то прятал револьвер?

– По-моему, что-то похитили – прямо с тела.

– Ограбление!

– Из того, что обронил в разговоре герцог, я заключил, что это необычное ограбление. Исчез секретный документ или нечто вроде.

– Шпионы!

– Именно. – Клэй лениво поглядел на Пайпера. – Похоже, снова не по вашей части? Нечто вроде современной версии рыцарей плаща и кинжала, знаете ли.

Пайпер чуть не подпрыгнул. Эти слова едва ли не дословно повторяли сказанную им Готту глупость. Слегка засуетившись, он начал доставать свои бритвенные принадлежности.

– Интересно, – рассеянно произнес он, – чьих же это рук дело?

– Не моих, – ответил Клэй.

Дэвид Маллох опустил затекшие ноги с низкой табуретки на пол, когда рядом с ним поставили небольшой поднос. Слуга безо всякого любопытства поглядел на нетронутую постель: не было ничего удивительного в том, что в ту ночь никто не сомкнул глаз. Затем он подошел к окну, отдернул шторы и поднял жалюзи. Он вышел через другую дверь, и вскоре послышался шум воды. В спальню медленно вплыло облачко пара. Маллох не шевелился. Его руки лежали, как у фараона, на подлокотниках кресла. Его рот казался вытесанным из базальта. Его глаза смотрели прямо перед собой, как у статуй, взирающих на Карнак или Мемфис.

Слуга вышел из ванной и направился к двери.

– Завтрак в обычное время, сэр.

Маллох наклонил голову, и слуга ушел. Долгое время в комнате не раздавалось ни звука – лишь рядом журчала вода. Вскоре Маллох, неподвижно смотревшие в окно, как на пустынный горизонт, перевел с него взгляд. Он с некоторым трудом поднялся на ноги, затекшие после многочасового сидения, и медленно пересек комнату. Из центра белой жалюзи, четко очерчиваясь на свету, свисал тонкий шнур и шелковая кисточка. Он взял шнур в руки, закрутил его и вставил головку кисточки в образовавшуюся петлю. Головка жутковато изогнулась: это был человечек, которого он держал подвешенным в крохотной шелковой петле. На какое-то мгновение его губы чуть сжались. Затем он слегка подбросил кисточку вверх, и она приняла свое обычное положение, повиснув вертикально. Он развернулся и торопливо прошел в ванную.

Эплби снова стоял на задней сцене. Он знал, что здесь таится ключ к разгадке тайны. Как только он уходил с этого места, он всегда ощущал опасность заблудиться в лабиринте незначительных и второстепенных деталей. Здесь в четвертой сцене третьего акта любительской постановки «Гамлета» погиб лорд Олдирн. Это являлось единственным фактом, все остальное представляло собой предположения и догадки. И этот факт обладал чрезвычайной притягательностью. Начать хотя бы с того, что он представлял собой аномалию – такую же аномалию, как почти любое преступное деяние на памяти Эплби. А место преступления и жертва – Скамнум и лорд-канцлер Англии – придавали ему оттенок, несвойственный полицейским сводкам, и создавали вокруг него ореол значительности, дававший пищу воображению.