Титлоу умолк. В возникшей паузе было нечто театральное, словно внезапная вспышка воображения на какой-то момент немного облегчила положение, в котором он оказался.

– Я вспомнил один важный факт. Несколько лет назад во время пожарной тревоги выяснилось, что Поунолл очень крепко спит. Это давало моему плану довольно существенные шансы на осуществление. Я вернулся с револьвером, держа его за ствол, обернутый платком, и направился в спальню. Эмпсон крепко спал, высунув руки из-под покрывала. Я осторожно взял его правое запястье и слегка прижал рукоятку к большому пальцу. Он чуть шевельнулся во сне, но я выскользнул из комнаты, как мне казалось, не разбудив его, бросил револьвер в кладовке, где его обязательно бы нашли, и потом вернулся наверх к себе. Однако это лишь половина моей истории. Если мне нужно было подтверждение вины Поунолла, то оно появилось во второй части и вызвало шок. Поскольку Поунолл «перевел стрелки» на меня.

Эти слова вызвали в профессорской легкий переполох. Присутствующие задвигались, кто-то закашлялся. Доктор Барочо осторожно сворачивал сигару. Лэмбрик решил разрядить атмосферу: повернулся и с напускным усердием подбросил дров в камин. Кёртис с легким интересом смотрел на Эплби, словно пытаясь вспомнить, знакомы ли они. Титлоу продолжал:

– Я решил, что лучше всего вести себя как обычно, то есть в одиннадцать часов отправиться к Амплби. Когда обнаружится, что его в кабинете нет, я смогу поднять тревогу и, возможно, направить поиски в сторону комнат Поунолла. Ровно в назначенное время я появился у главного входа в апартаменты Амплби. Не успел я переброситься с дворецким парой фраз, как мы услышали раздавшийся в кабинете выстрел и оба ринулись туда. Мне ничего больше не оставалось. Однако я сразу понял, что творится какая-то чертовщина.

– Что творится какая-то чертовщина?! – воскликнул декан, с удивлением глядя на своего коллегу.

– Там лежало тело в окружении разбросанных костей. Я тотчас понял, что, очевидно, разбудил Поунолла, который осуществил какой-то замысел. На первый взгляд казалось, что он хотел представить злодеем Хэвеленда. Однако у меня хватило осмотрительности, чтобы отослать Слотуайнера к телефону и лихорадочно все осмотреть. Разумеется, в комнате пахло порохом, однако там был еще один запах, запах плохо затушенной свечи. Затем я убедился, что Поунолл замыслил что-то против меня… План был дьявольски изощренный, и если бы я не проник в дальний угол комнаты, то наверняка бы попался в ловушку. Он устроил все так, чтобы продемонстрировать, что я убил Амплби и попытался свалить вину на кого-то другого, дабы обеспечить себе несокрушимое алиби. Он рассуждал следующим образом: если Амплби был убит выстрелом, который слышали Слотуайнер и я, то ни я, ни Слотуайнер не могли убить его. Из этого следовало, что если слышанный нами выстрел окажется ложным, то его произвели, чтобы обеспечить алиби Слотуайнеру или мне. Если что-то в инсценировке этого выстрела укажет на меня, то я, безусловно, окажусь виноватым или же мне придется изрядно понервничать. Вот что он задумал. На вращающемся книжном шкафу, стоявшем в закутке в дальнем углу кабинета, он поместил заставленное книгами самодельное устройство, которое мог бы собрать и я, чтобы имитировать выстрел. Оно состояло из огарка свечи и горелой петарды, именно такой, какие сейчас взрываются на улице и какую я, как известно, конфисковал у распоясавшегося студента год назад. Немного тренировки, и вполне можно точно рассчитать время, раз таким образом хочешь обеспечить себе алиби. Если бы я не обнаружил это устройство, вы знаете, что могли бы сказать: вам не представилась возможность замести за собой следы. Так вот, мне удалось спрятать петарду и свечу в карман, а книги поставить на место, прежде чем вернулся Слотуайнер. Я едва успел это сделать.

Титлоу закончил свой поразительный рассказ. Эплби решил действовать без пауз.

– Профессор Эмпсон, – сухо произнес он.

– Я знал, – начал Эмпсон, – что Амплби убил Титлоу.

Профессорская по-разному реагировала на это сенсационное заявление. Дейтон-Кларк был воплощением негодования. Рэнсом откровенно демонстрировал свое равнодушие, погрузившись в расчеты эвбейского таланта. Кёртис спал. Титлоу окаменел, услышав брошенное ему обвинение.

– Я знал, – сказал Эмпсон, – что Титлоу убил Амплби и разработал дьявольский план, чтобы обвинить невиновного. Также я знал, что сам нахожусь в опасности. Простая уверенность в том, что Титлоу виновен, не подвигла бы меня поступить так, как я поступил, так же, как и осознание собственной уязвимости. Однако когда я увидел, какая выгода извлекается из страданий других с целью послать невинного на виселицу, я действовал без колебаний. Титлоу всегда казался мне неуравновешенным, и именно это позволило мне куда быстрее воспользоваться ситуацией, нежели при иных обстоятельствах. Ибо я не видел, как не вижу и теперь, какого-либо рационального мотива, по которому Титлоу мог убить Амплби и попытаться свалить вину на Хэвеленда или на меня… Но я убедился, что он задумал именно это.

Вы даже не представляете, что человек может заметить, при этом не раздумывая и не тревожась, если он находится в привычной и безопасной обстановке. Во вторник вечером я действительно видел, как Титлоу тащил тело Амплби по Садовому скверу, и ничего не заподозрил. Это кажется невероятным. Но это так, и именно так все и происходило. Примерно в десять сорок я решил пойти в привратницкую, чтобы поискать там посылку с типографскими гранками моей новой книги. Тем временем я поразмыслил над некоторыми местами, вызывавшими у меня опасения. Эти мысли, безусловно, занимали меня целиком, когда я вышел из профессорских апартаментов. Однако я не был поглощен ими настолько, чтобы не заметить Титлоу и того, что он делал. Он находился немного в глубине сада, не очень далеко, поскольку падавшего сзади меня света хватало, чтобы разглядеть, чем он занимался. Он тащил неподвижное тело к профессорским апартаментам. И, как я уже сказал, я не придал этому особого значения. Если точнее, мне представилась искаженная картина виденного мной, и у меня создалось несколько превратное впечатление об этом. Мне показалось, что Титлоу наткнулся в саду на кого-то мертвецки пьяного и милосердно помогал ему добраться до постели. После недолгого размышления станет ясно, что это было удивительно само по себе. Сам факт, что я выдумал и принял подобную интерпретацию вместо того, чтобы обратить внимание на нечто из ряда вон выходящее, представляет собой интересное, но никоим образом не выдающееся научное наблюдение. Я нехотя решил посмотреть, смогу ли я чем-то помочь на обратном пути. Потом я пошел к привратницкой, погрузившись в мысли о сомнительных для меня частях книги.

Случившееся позже, полагаю, представляет собой научный интерес. Привратник, известный своей точностью и аккуратностью, почему-то утверждал, что я недавно звонил ректору, чего на самом деле не было. В обычной обстановке я бы просто решил, что он ошибся. Я мог бы взять на себя труд определить причину этой ошибки. С куда большей вероятностью, погруженный в свои мысли, я просто не придал бы этому значения. Но тогда я тотчас встревожился, причем не на шутку. Подобная реакция являлась необычной. Недолгая (полагаю, профессиональная) интроспекция позволила мне связать мою тревогу с тем, что я только что увидел в Садовом сквере. Два слабо раздражающих фактора сошлись воедино и вызвали не беспокойство, а крайнее возбуждение. Превратная картина тотчас приняла реальные очертания. Я увидел, что Титлоу делал то, что он делал на самом деле: торопливо тащил труп по саду. И тут же ощущение чего-то зловещего связалось со странным происшествием с телефоном. Слепой инстинкт самосохранения подсказал мне, что не надо ничего отрицать в разговоре с привратником. Я торопливо выскочил из привратницкой, голова у меня пошла кругом. С невообразимой ясностью я осознал, что где-то здесь, в колледже, где я провел большую часть своей размеренной жизни, вдруг затаилась опасность. Это представлялось фантастичным. Однако фантастичность этого я понимал рассудком. Реальность же оказалась подавляющей и неотвратимой. У меня словно кровь застыла в жилах.

Трудно сказать, что заставило меня сделать то, что я сделал. Полагаю, я узнал, кого именно тащил Титлоу, и это сразу осело у меня в подсознании. Как бы то ни было, на обратном пути в профессорские апартаменты я постучал в сводчатое окно кабинета ректора и заглянул внутрь. Передо мной предстало жуткое зрелище. Амплби лежал на полу, и голова его была причудливо обмотана мантией. Я ринулся к нему и пощупал пульс – он был мертв. Когда я выпрямился, то заметил жуткие рисунки мелом и кости…

В подобной ситуации любой начал бы судорожно думать. Я все решил, наверное, за полминуты. Титлоу с телом Амплби. Никакой тревоги. Вся эта декорация с принадлежавшими Хэвеленду костями. Это могло означать только одно: Титлоу пытался свалить вину на Хэвеленда. Он превращал недуг Хэвеленда, давний, но не забытый, в подлейшее орудие, гнусно обращенное против этого человека. Однако он действовал, понятия не имея о психологии. В качестве научного факта мне известно, что Хэвеленд никогда не смог бы убить Амплби и намеренно выдать себя подобным образом. Даже если я и не застал Титлоу с поличным, обмануть меня было бы невозможно… Однако научные факты далеко не всегда являются фактами юридическими.