Затем я мысленно вернулся к ложному телефонному звонку, каковым он и оказался. Это также могло означать только одно: меня каким-то образом хотят оклеветать. Тогда я понял, насколько велика опасность. Если человек, обладающий способностями Титлоу, затеял подобное безумие, он все досконально продумал. Я понятия не имел, какие потайные ходы содержатся в его плане и какие обличающие улики он подбросит. Я лишь знал, что через несколько минут меня могут обнаружить. В эти минуты нужно действовать. Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что оставался единственный выход. Преступление должно однозначно указывать на злодея, его совершившего.

Эмпсон, перешедший на донельзя сухой тон, ненадолго умолк. Дейтон-Кларк с трудом выдавил из себя:

– Эмпсон, вы тоже собираетесь нам сказать…

– Что я поступил так, как вы бы поступили на моем месте, – продолжил Эмпсон, – если бы до этого додумались. Вот в каком положении я оказался. По чистой случайности я сделался вовлеченным в тщательно продуманный план, по которому Хэвеленд и я в той или иной мере выставлялись виновными. У меня не было причин полагать, что, просто подняв тревогу, я мог бы помешать исполнению замыслов Титлоу. Я едва ли тешил себя надеждой, что полиция сможет распутать клубок, столь искусно закрученный подобным субъектом. Никто, по-моему, и помыслить не мог, что к нам прибудет блюститель закона, сравнимый по своей проницательности с мистером Эплби.

Так вот, у меня созрел план, такой же, какой Титлоу составил против Поунолла в своем увлекательном рассказе, который он только что нам поведал. Необходимо немедленно сделать совершенно ясным, что Титлоу убил Амплби. С этого постулата я и начал. Если я не мог явно представить Титлоу убийцей Амплби, мне было по силам, как я думал, представить его избегающим любой связи с убийством. Я мог «высветить» его фальсифицирующим свое алиби. Если бы я смог «сдвинуть» убийство Амплби на тот момент, когда Титлоу будет в коридоре вместе с дворецким, и устроить все так, что подлог наверняка бы открылся, я бы достиг своей цели.

Затем я вспомнил случай, произошедший ровно год назад. Титлоу исполнял обязанности декана и имел возможность конфисковать пиротехнику у одного из студентов. И эта пиротехника, как мне казалось, все еще лежала в ящике его стола… Через пару секунд я понял, что мой план сложился.

Я выскользнул из кабинета, затем прошел через калитку и прямо в профессорскую, взял огарок свечи из стоявшего на столе канделябра. С ним я быстро вернулся к себе и стал ждать, оставив дверь приоткрытой, чтобы слышать передвижения Титлоу. Как я и надеялся, вскоре он вышел: собирался инсценировать свой обычный визит к Амплби. Как только он спустился по лестнице и исчез из виду, я вошел к нему и через мгновение обнаружил то, что искал: обычную петарду. Затем поспешил за Титлоу и вернулся в кабинет, прежде чем он успел дойти до западной калитки. Это давало мне минуты полторы. Я быстро прошел в дальний угол комнаты, зажег свечу, закрепил ее на вращающемся книжном шкафу, предварительно прикрыв томами, снятыми с полки. Потом просто ждал, пока не услышал, как дворецкий открыл входную дверь, поджег от свечи фитиль петарды, который впоследствии наведет на мысль о примитивном, но надежном запале, спрятал петарду за книгами и как можно быстрее выскочил из комнаты… Не знаю, совершил я ошибку или нет.

– Мистер Поунолл, – произнес Эплби.

– Все мои действия во вторник вечером, – начал Поунолл, – мотивировались только одним: моим твердым знанием того, что Амплби убил Хэвеленд и попытался переложить вину за преступление на меня.

Дейтон-Кларк чуть не застонал. Барочо одобрительно кивнул. Кёртис проснулся и понюхал табаку. Неторопливо, на удивление тихим голосом, чуть склонив голову набок и сцепив пальцы рук, Поунолл рассказал свою историю.

– Эмпсон в своей хаотично перемешанной версии событий упомянул о том, как можно столкнуться с чем-то странным и, если ничего не подозреваешь, не очень-то об этом задумываться. Именно таким образом начались мои приключения во вторник вечером. Как всем вам известно, я привык ложиться спать очень рано, часто около половины десятого. Во вторник это произошло чуть позже: примерно в десять часов я вышел из комнаты, чтобы принести из кладовки горячей воды. В это время я услышал, как кто-то звонил по телефону из комнат Хэвеленда, расположенных напротив моих. Я лишь разобрал, как чей-то голос спросил: «Это вы, ректор?» – после чего отправился дальше. Однако голос принадлежал Эмпсону, и я слегка удивился, что он звонит от Хэвеленда. Я пробыл в кладовке с полминуты, и вестибюль все это время находился у меня в поле зрения. По возвращении к себе я ничего не слышал, поскольку дверь у Хэвеленда была закрыта. Однако я заметил нечто, что сразу же озадачило меня и должно было показаться мне весьма любопытным. Входя к себе, я взглянул наверх и увидел Эмпсона собственной персоной. Он спускался вниз к небольшой лестничной площадке, скорее всего, затем, чтобы взять угля из бункера. Я удивился, как это он смог вернуться наверх, а я не заметил, однако не удосужился вникнуть, что для него это было физически невозможно.

Я сразу отправился спать и, как обычно, тотчас же уснул, однако не переставал думать об этом странном инциденте, и, полагаю, он мне приснился. Мне снилось, что кто-то говорил странным, неестественным голосом, и в этот сон вплелся звук, который, как я сейчас полагаю, был звуком выстрела, убившего Амплби. Потом мне снилось, как кто-то или что-то хватает меня за запястья. Тут я проснулся с чувством, как я уже объяснял мистеру Эплби, что у меня кто-то побывал.

Я не стану пытаться объяснить историю, рассказанную нам Титлоу, однако вскоре я обнаружил в гостиной то, что он упомянул: пятна крови и сожженные странички из ежедневника. Затем, выбежав на улицу, обнаружил тело ректора… Вам известно, с какой ясностью иногда можно вспомнить голос? В тот самый момент я точно припомнил то, что слышал чуть раньше, и с полной уверенностью осознал, что слышал голос не Эмпсона, а Хэвеленда, пытавшегося сымитировать голос Эмпсона. Стало ясно, что с помощью этой уловки Хэвеленд выманил ректора из кабинета в Садовый сквер. После этого он застрелил его и попытался с помощью неизвестных мне средств свалить вину на меня.

Убийцей был Хэвеленд. И тут я вспомнил одну примечательную вещь, которую рассказал мне Эмпсон. Вчера вечером мы все это слышали. В каком-то сумасбродном порыве Хэвеленд заявил Амплби, что хотел бы, чтобы того замуровали в жутком склепе. И тут я понял, как смогу избежать обвинений и в то же время содействовать свершению правосудия.

Я побежал к Хэвеленду. Его у себя не было. Я схватил кости, бегом спустился в кладовку и положил их в кресло для мытья. Затем я выкатил кресло в сад, втащил на него тело, обернул мантию Барочо вокруг головы трупа и вернулся со всем этим к себе в гостиную. Я едва успел. Через несколько секунд я услышал, как возвращался Хэвеленд. Как только он закрыл за собой дверь, я снова выскочил и поспешил с креслом и всем остальным к кабинету ректора. Вы догадываетесь, что было дальше. Через шесть минут после обнаружения тела Амплби и открытия злого умысла против себя я соорудил в кабинете ректора весьма убедительную версию воплощенного желания его реального убийцы, когда тот говорил о жутких склепах. Мне она казалась вполне сносной.