Оказывается, Дэвид не просто напился или не рассчитал свои силы в тот роковой день, а пытался покончить с собой. Кэролайн не сожалела, что помешала ему. Нет, конечно. Но в те мгновения, когда он объяснил ей, почему никогда не полюбит ее, она словно заглянула в его душу, потрясенную и израненную.

Она отчаянно любит Дэвида – и теперь ясно осознает это. Ее детская увлеченность начала превращаться в нечто гораздо более взрослое практически с их первой встречи после его возвращения. Теперь она знала, к чему могут привести нетерпение и ошибки, особенно в сердечных делах. Неистовый отклик ее тела на прикосновения Дэвида говорил о том, что в ее душе таятся примитивные порывы, неподвластные рассудку.

И поэтому она не винила его в том, что случилось когда-то. Во всяком случае, до такой степени, как он винил себя сам. Дэвид мог сколько угодно утверждать, что у него нет чести, но тот факт, что он провел одиннадцать лет в чистилище, открыл ей правду. Но если он не позволит себе преодолеть мучительное прошлое, у него не будет будущего.

В этот момент она почти ненавидела Элизабет Рамзи. Девушка отвергла предложение Дэвида, а потом покончила с собой. Странно испытывать ревность к женщине, умершей одиннадцать лет назад, но Кэролайн не сомневалась относительно природы эмоций, опутавших своими зелеными щупальцами ее горло. Элизабет Рамзи умерла молодой и забрала с собой в могилу душу Дэвида.

– Вы не хотели бы потанцевать? – предложил мистер Бренсон, нарушив ход ее мыслей.

Кэролайн понимала, что нужно отвлечься, однако мысль о том, чтобы кружиться в танце с мистером Бренсоном, казалась не более заманчивой, чем острые щепки в чулках. Она не хотела танцевать. Ей хотелось последовать за Дэвидом, чтобы вспомнить, что она чувствовала, танцуя в его объятиях, когда еще верила, что нужна ему.

Но судя по тому, как он удалился, подтолкнув ее к мистеру Бренсону, ничего подобного ему не нужно.

Нет, только не танцы, когда ее ноги немеют, а в желудке завязались узлы.

– Пожалуй, я предпочла бы стакан пунша, – сказала она, сопроводив свои слова ободряющей, как она надеялась, улыбкой.

Молодой человек с готовностью кивнул, подставив ей локоть.

– В таком случай пойдем?

Кэролайн положила руку на шерстяную ткань его рукава и позволила ему отвести ее к буфету, где были сервированы закуски. Казалось неправильным находиться здесь, в ярко освещенном зале, под руку с поклонником, когда где-то в ночи Дэвид скорбит о своей давно ушедшей возлюбленной.

Жаль, что нельзя повернуть время вспять, к тем годам, когда она еще верила, что может покорить сердце этого мужчины.

Уже третий день подряд Кэролайн просыпалась в одиночестве.

Хоть и спала несколько часов, она отдохнувшей себя не чувствовала. Бал затянулся до двух часов ночи, и она легла значительно позже обычного. Но не это, а вчерашняя ссора с Дэвидом была причиной столь угнетенного состояния, что она едва переставляла ноги, занимаясь утренними делами. Напрасно она думала, что сможет помочь ему преодолеть трагическое прошлое. Причины, заставившие его отказаться от нее, сложнее, чем просто скорбь по первой любви.

Дэвид винит себя в смерти девушки.

А Кэролайн напоминает ему о ней.

Было бы неплохо обсудить это с Пенелопой, воспользовавшись сестрой как надежным барьером от эмоций, бушевавших у нее внутри. Но постель Пенелопы была аккуратно заправлена, как и вчера, и было ясно, что Пен не ночевала.

На этот раз ей не нужно было заглядывать в дневник сестры, чтобы догадаться, куда та делась. Прошлым вечером Пенелопа дважды танцевала с мистером Гамильтоном, хотя на ее внимание претендовало немало других джентльменов. Кэролайн не осуждала сестру за несколько мгновений, украдкой проведенных в обществе мужчины, но ей совсем не хотелось объяснять причины ее отсутствия матери.

Ибо к тому времени как она спустилась к завтраку, Пенелопа так и не появилась.

– Пошла на прогулку? – Миссис Толбертсон поперхнулась, брызнув чаем поверх фарфоровой чашки с цветочным узором и щербатым ободком. – В десять часов утра?

– Она сказала, что хотела бы встретить восход солнца, – отозвалась Кэролайн, не поднимая взгляда. Ее мысли все еще вращались вокруг вчерашних откровений Дэвида. Она попыталась переключиться на более насущную проблему завтрака, который этим утром состоял из хлеба, оставшегося с прошлой недели, и одного яйца пашот. Яйцо лежало поверх хлеба, препятствуя любой попытке дополнить трапезу джемом или маслом. Кэролайн вздохнула, оценив изобретательность Бесс, призванную растянуть скудные средства, предназначенные для еды. Очевидно, затраты на ее новое платье пробили существенную брешь в семейном бюджете.

– Это не объясняет причину ее отсутствия сейчас, – возразила мать, нахмурившись. – Солнце давно взошло.

Кэролайн поерзала на стуле, не в состоянии придумать ничего более толкового, что объяснило бы отсутствие сестры, но тут, к ее облегчению, громко хлопнула входная дверь и в столовую влетела Пенелопа с газетой под мышкой.

– Доброе утро, мама. – Поцеловав мать в щеку, она уселась на свое место. После короткой молитвы, произнесенной скороговоркой себе под нос, она подняла голову, и ее глаза удивленно расширились при виде скудного содержимого тарелки.