Шрифт:
– На «акуре».
– Правда? Твоя преданность достойна похвалы. На последней модели?
Тру покосилась на него.
– Это все та же машина, на которой я ездила, когда заканчивала школу.
Ого… Вот это сюрприз!
– Что ж, неплохо, если ты сумела так долго содержать ее в приличном состоянии. Сколько она прошла?
Тру пожала плечами.
– Сто восемьдесят тысяч.
– И все еще полна энергии. – Его пикап прошел двести сорок пять тысяч, когда наконец-то разбился в пыль. – Ничего нет лучше, чем надежная машина.
– Хони научила меня ухаживать за вещами.
Харрисон заметил, что ее волосы чуть завиваются на концах, точно так же, как в былые времена.
– Она жива?
Тру покачала головой.
– Нет, умерла шесть лет назад. Мама думала, она будет обузой, но эта женщина до конца была полна жизни.
И Тру запела тихонько, тонким нежным голосом:
Пять шагов вдвоем, голубые глаза…Харрисон готов был слушать ее целый день.
– Это была ее любимая, – вздохнула Тру. – Эта и еще «Прекрасно!».
– Мне очень жаль. – Он посмотрел на ее ладони, хотел накрыть их своей рукой, но не стал, опасаясь, что она не так поймет. – Пожалуй, она была самой забавной персоной в Бискейте: запросто могла сыграть на укулеле…
Тру засмеялась:
– Да, Хони могла…
Опустив взгляд, она посидела молча минуту-другую, затем подняла голову:
– Ты знаешь, как отсюда выехать на I-40?
– Мне кажется, в этой части света я знаю все дороги. – Харрисон улыбнулся и на какую-то минуту снова почувствовал себя восемнадцатилетним. – Знаешь, Тру, ты все такая же красивая.
Он впитал ее всю: эту кремовую кожу, светлые с платиновым оттенком волосы, широко распахнутые голубые глаза, бледную родинку около губ.
Тру вертела в руках козырек от солнца.
– Ты тоже ничего, и прекрасно знаешь это. Хотя я терпеть не могу, когда волосы укладывают гелем.
Он рассмеялся и выехал на улицу.
– Я тоже. – Повернув направо, Харрисон подождал, когда телохранитель поравняется с ним, чтобы отдать ключи Тру. Еще несколько инструкций – и можно ехать. – Это имиджмейкер настаивает на геле. Кстати, это одна из женщин, которые сегодня были со мной в машине.
– Ты не обязан отчитываться передо мной. – Тру заерзала на сиденье.
Черт, она нервничает.
– Знаю, что не обязан, – ответил он и нажал на мигалку. – Я просто так сказал, чтобы растопить лед.
– Нет, правда. Мы не обязаны ничего рассказывать друг другу. – Ее голос звучал мягко, почти печально.
Теперь пришла его очередь пожать плечами.
– Как дела в Мейбенк-холле?
– Десять лет прошло. Это немалый срок. – Она вздохнула. – Разве брат ничего тебе не рассказывал?
– Гейдж? Конечно, нет. Он слишком занят своими кроссвордами.
– Это очень захватывает, ты не думаешь? – Она помолчала. – Нам не слишком долго ехать?
– Да нет, все нормально. Кстати, мы можем арендовать самолет. Что, если ты доберешься до дома быстрее? Не возражаешь?
Ее глаза стали огромными как блюдца.
– Только не вздумай арендовать для меня самолет! – воскликнула она и добавила: – Пожалуйста.
– Арендуй самолет, я отправлюсь в полет… – Он рассмеялся. – А что, неплохо звучит? Успокойся, это для меня, не для тебя. Я должен успеть к телевизору до того, как начнет играть «Спурс»!
– То есть ты можешь вот так, запросто, взять и полететь куда хочешь?
– Это зависит от территории. Музыка кантри многое мне дала.
Тру долго не спускала с него глаз, потом тихо проговорила:
– Я рада за тебя, Харрисон. Очень рада.
– Правда? – Он пристально посмотрел на нее.
– Конечно. Подумать только, Бискейн может гордиться тобой. Почему бы тебе не нанести наш скромный городок на карту?
– Мне?
– Ну да. На водонапорной башне есть твое имя.
– Ты придумала?
Она покраснела.
– Мэр.
– Насколько я помню, ты всегда занимала активную гражданскую позицию, – напомнил он.
– И сейчас тоже. – Тру смотрела вперед. Мочки ее ушей украшали маленькие жемчужины.
Харрисон сдержал улыбку. Что-то такое было в Тру, что всегда поднимало его настроение. Может быть, причина в ее открытости? Как говорится, душа нараспашку? Она не умела ничего скрывать, ее сердце было открыто всем, и, несомненно, это было доброе сердце.
– Эй! – Он наклонился к ней. – Сделай одолжение: когда подъедем к аэропорту, надень это. – И указал на «бардачок».