Готфри мечтательно прикрыл глаза и… тихонько протяжно захрапел.

– Лучше молчи.

Навен взял глупого мальчишку под локоть, приложил в лоб руной (от которой тот, может, и не протрезвел, но в сознание более-менее вернулся), сдал рыцаренка няньке-Фрише с рекомендациями, а сам поспешил подальше от опостылевшего праздника.

Город не спал. На подоконники горожане выставили цветные фонари. На фасадах трепетали бечевки с флажками. Всего один дом стоял погруженный в безмолвную траурную черноту – дом Рейнара. Навен постоял напротив слепых окон, прислушался и поспешил дальше.

То там, то тут натыкался он на счастливых людей. Несмотря на собачий холод они пели и пили. Навен украдкой наложил на троих особенно загулявших мужичков защитные чары, как учила когда-то тетушка Мирта. Чтобы если уснут они в сугробе, не пришлось их хоронить.

Дыхание колом стало в глотке. Нос и глаза защипало. Та самая скорбь настигла посреди общего веселья. Он бессильно задрал голову. Ничего. Низкое небо, косматое и серое от света с земли. Как брюхо гигантского който.

Навен шарил пустым взглядом по домам, по прохожим, по собакам и детям. «Пьян мертвецки, решат они», – подумалось вдруг. – «Пускай».

Орсо нагнал его бесшумно. Он сунул свою большущую голову Навену под руку, позволяя опереться на себя. Вдвоем идти оказалось легче. Шаг за шагом боль следами оставалась позади. А светлая грусть и память оставались в сердцах, бьющихся, как одно.

Догадывался ли Навен, что «Чайка» и его унесет от острова в неизвестность? Нет.

Капитан брига оказался старинным другом Рейнара. Навен видел его на острове, когда был совсем мал. Старый лис мгновенно протрезвел, когда на выстрел отборной солдатской бранью ему ответил почти забытый голос.

События последних двух дней сплелись в тугой клубок. Навен знал, зачем отправляется на материк. За ответами, за исцелением. Но хотеть туда от этого не начинал.

Он стоял на палубе и смотрел на удаляющийся причал. Отсюда уже не различимы были фигурки тех, с кем навсегда останутся его мысли.

Лаф-лаф – счастливая невеста. Она крепко обняла Навена и прошептала: «Ты был прав. Я встретила рыцаря». Ее он покидал со спокойной душой. Леннарт остался. Однажды он обязательно заберет Лавинию в Корлад, но не сейчас.

Каси простилась с сыном в замке. Она не желала делать расставание еще более мучительным и тяжким. Не хотела тащиться в промерзший порт. Ее мягкие надушенные руки обнимали так отчаянно, словно в последний раз. «Я вернусь», – мысленно поклялся Навен. – «Найду его, исправлю ошибку и вернусь».

Зато пришла Лиль. В своих привычных лохмотьях старой нищенки она прятала магию и мудрость. Здоровый глаз девчонки плакал. Слезы замерзали на ресницах и щеке. Губки подрагивали.

– Дом Мирты теперь твой, – зачем-то сказал Навен. – Люди искали у нее помощи. Обещай учиться. И не убить никого.

– Обещаю.

Он рассеянно поцеловал девчонку в макушку и зашагал к кораблю, но ледяная ручка перехватила его кисть. Застывший слепой глаз вдруг повернулся в глазнице и вперился в Навена.

– Когда вернешься, ты будешь только моим, – тихо и зловеще сказала Лиль.

Орсо поднялся на задние лапы и оперся передними о борт, чтобы дольше видеть провожающих. Он один верил, что путешествие их станет если не удачным, то познавательным. Когда «Чайка» снималась с якоря, Лавиния махнула и Орсо. Она, может, и не понимала, что он такое, но любила его почти так же крепко, как он ее.

«Арамера» отозвалась на прощание «Чайки» медным голосом колокола. Там на палубе стоял Готфри. Бледный и помятый, он, поймав взгляд Навена, приложил ко лбу два пальца и махнул.

В кармане зашелестела свернутая записка. В суете прощаний ее появление почти не запомнилось. Каси сунула листок и просила прочесть, когда берег скроется за горизонтом. Сентиментальная глупость. Навен развернул записку.

Подсохшие пятнышки слез, чуть поплывшие чернила, дрожащая рука. И всего одно слово.

«Томас».