– Кто?! – закричал Ваня и наотмашь ударил толстяка по затылку. – Кто говно?! Кто?!

Генрих протяжно выдохнул и повалился на бок.

– Кто, спрашиваю, кто?! – парень саданул распластавшегося ефрейтора по роже. – Кто?! Кто?! Кто, спрашиваю?! Кто?!

Яростно рыча, Ваня изо всех сил молотил резиновой дубинкой ненавистную тушу: по бокам, по животу, по голове, по рукам. Генрих получал по удару за каждую тупую реплику в адрес баррикадников, – а за полгода он успел наговорить много.

– Кто?! Кто, спрашиваю?!

Толстяк, чья морда превратилась в сплошной кровавый синяк, беспомощно сучил ногами, жалобно подвизгивал и, наконец, закрывшись от очередного удара, сумел выкрикнуть:

– Я! Я говно! Не бей, Ганс, не бей! Я говно! Я!

Еще раз стукнув по ляжке поверженного соперника, парень отошел на два шага. Только сейчас он начал осознавать, что произошло. Пытаясь подняться, Генрих, беспомощно елозил пухлыми руками по кроваво-грязному граниту. Он тихо плакал, и это Ваню поразило больше всего. Как еще недавно наглый, самоуверенный тип с такой быстротой превратился в жалкое, ноющее ничтожество?

– Браво, штурмманн Ганс Брехер! Отныне ты – ефрейтор, а ты, – Брут подошел к лежащему толстяку и наступил ему на пальцы, – ты, Вильд, теперь кандидат в рядовые. Ты поменялся местами и званиями со своим товарищем по расе и партии.

– Что? – пошевелил кровоточащими губами Генрих. – Я анвезер, снова анвезер?

– Анвертер, Вильд, анвертер! Выучи, наконец, это слово, сраное ты быдло! – Штурмбаннфюрер крутанулся на тяжелом каблуке. Послышался хруст ломающихся костей, а за ним – истошный визг Генриха, отразившийся от свода станции и заставивший содрогнуться нечаянных свидетелей расправы.

Судорожно сжимая дубинку, Ваня вдруг увидел Олю. В запале драки он совсем позабыл про нее. Девушку, обхватившую себя за плечи, сотрясала мелкая дрожь, а на щеках тускло поблескивали две широкие полосы. Тут же захотелось кинуться к ней, прижать к груди, успокоить, нежно гладя по светло-русым волосам. Но нельзя! Ваня чувствовал это. Он перевел взгляд на штурмбаннфюрера и понял: показательная экзекуция еще не закончилась. Свирепо сканируя толпу, Брут поднял руку и ткнул куда-то пальцем.

– Унтерштурмфюрер Базиль Цвёльф, – мрачно прохрипел он.

Из-за передних рядов донеслось слабое:

– Я…

– Ко мне!.. Бегом!.. Бегом, я сказал!

К Бруту подскочил лысоватый мужчина невысокого роста. Тот самый, который этой ночью дежурил вместе с Ваней на посту Е-3. Вернее, дежурил Ваня, а начальник караула бессовестно дрых, выжрав в одну харю чекушку контрафактного самогона, выгнанного из грибов и дерьма.

– Господин штурмбаннфюрер! – предчувствуя беду, доложил по уставу тот, сложив руки по швам. – Унтерштурмфюрер Базиль Цвёльф по вашему приказа…

– Заткнись! – зло оборвал подчиненного Брут. – Скажи лучше, сколько?

– Что – сколько? – непонимающе заморгал начальник караула.

– Сколько было лет той девочке в Полисе, из-за которой ты сбежал?

Глаза Базиля потемнели, и, уставившись в пол, он пролепетал:

– Одиннадцать.

– Одиннадцать… – как бы задумчиво повторил Брут. – Вот такие у нас вояки, слава Рейха и гордость расы.

Постояв несколько мгновений в молчании, штурмбаннфюрер повернул голову к Оле.

– Скажи, дитя, – спросил он, – что ты мне говорила в первую нашу встречу, когда я тащил тебя по туннелю? Когда возле твоего горла было лезвие ножа.

Девушка, закрыв глаза, содрогнулась.

– Скажи, как было! – командным, не терпящим никаких возражений тоном произнес Брут. – Скажи!

– Я говорила… – по двум широким полосам на щеках девушки, точно по старым руслам высохших ручьев, вновь потекли слезы, – я сказала, что у меня не было никого… не было мужчины… просила… чтобы вы не…

– И что я ответил тебе?

– Вы ответили… что не насильник… что вы убийца… – слова Оли потонули во всхлипах.

Брут кивнул и приставил к подбородку Базиля армейский нож. Ваня даже не заметил, как в руках штурмбаннфюрера оказалось оружие. Видимо, начальник караула тоже пропустил этот момент, потому что лицо его вдруг стало белым, словно мел, а губы затряслись. Казалось, еще немного, и он рухнет в обморок.

– Да, – согласился штурмбаннфюрер, – это наслаждение получше любого секса. И подревнее. Ненавижу насильников, это очень мелко. Настоящие хищники так не поступают. Ефрейтор, ты со мной согласен?