Требовалось немедленно принять решение, и штурмбаннфюрер, не колеблясь, скомандовал:

– За мной!

Несмотря на оперативность, он, Штефан и Ганс потеряли из виду команду Фольгера. Впрочем, Брут не сомневался, куда двинется проклятый предатель интересов Рейха. У него был только один путь – в сторону Полиса через Полянку. Правда, чисто теоретически ренегат мог направиться и на юг, к станции Севастопольская, но штурмбаннфюреру этот вариант показался маловероятным. Севастопольская являлась полуизолированным анклавом, вынужденным постоянно обороняться от агрессивно настроенных мутантов. Жизнь там была сущим адом, по сравнению с которым даже жалкое существование на нищей Павелецкой радиальной могло показаться вполне сносным.

Пограничник неприлично долго выдавал сданное в камеру хранения оружие.

– Зря столько километров отмотали со своего Бауманского альянса, – злорадно улыбнулся он, – вон оно как обернулось.

Брут подавил нахлынувшее искушение вбить нос в глотку ганзейскому недоумку и, сжав до боли кулаки, лишь сухо ответил:

– Значит, судьба.

Наконец все формальности были улажены, и нацисты пустились в погоню, к Полянке.

По правде говоря, штурмбаннфюрер затаил обиду на станцию, славившуюся паранормальным воздействием на людей. Брут неоднократно бывал на Полянке, но ни разу станция-призрак не приоткрыла перед ним двери потустороннего.

Брут, конечно, не был оторванным от жизни мечтателем (такие в метро долго не живут) – но и циничным атеистом себя не считал. Среди офицерства Четвертого Рейха существовала устойчивая мода на неоязычество. Один и боги, руны судьбы, Регнарёк, врата Асгарда, распахнутые для адептов чистоты расы, – все эти понятия не были для штурмбаннфюрера пустыми звуками. Он и мутантов, бывало, называл именами хтонических чудовищ, как Нидхёгга из Антроповского сквера, так удачно спасшего его команду от крысанов. Брут искренне считал себя настоящим воином, достойным посещения чертогов, в которых пировали герои.

Что-то случилось после ядерной войны с этим миром, и рациональные законы природы нарушались теперь с завидным постоянством. Мистическое и трансцендентное проявлялось на каждом углу. Метрошные байки сталкеров и диггеров, коллекционируемые Брутом, не могли быть просто сказками напуганных людей – слишком уж много их расплодилось. Но вот только Полянка, самое таинственное место в подземке, отчего-то не жаловала штурмбаннфюрера.

Брут ничего не ожидал и в этот раз, но когда, приближаясь к станции-призраку, вдруг увидел голубоватое сияние, почувствовал, что сердце его невольно забилось быстрее.

– Вперед, вперед! – зашипел штурмбаннфюрер на своих подчиненных, бесшумно ускоряясь. – Не расслабляться!

В центре голубоватого сияния Брут увидел человеческую фигуру. Это был тот самый здоровяк, напарник Фольгера.

«Я не ошибся, я нашел их!» – воодушевился штурмбаннфюрер и, выхватив пистолет из кобуры, выстрелил. Однако не попал. Пуля отрикошетила от рельса возле самой ноги здоровяка, который тут же исчез, запрыгнув на платформу. Брут остановился, отдышался, пошарил лучом фонаря вдоль массивных пилонов. Затем, оглянувшись на Штефана и Ганса, произнес:

– Рассредоточиваемся! Их трое и нас трое, это будет честная битва.

– Может, лучше держаться вместе? – робко спросил Штефан.

– Заткни пасть, Поппель! – рявкнул Брут. – Делай, что я сказал!

На мгновение в голову штурмбаннфюрера закралась мысль, что, возможно, Штефан прав, – но потом он вспомнил о голубоватом сиянии безусловно потустороннего происхождения. Бруту почудилось, будто только что он ощутил сквозняк из приоткрытой двери, за которой скрывалась Вальхалла, обитель бессмертных. Нет, Штефан не может быть прав, хотя бы потому, что он трусливый кусок дерьма. Диггер-наци за свою жизнь совершил множество удачных рейдов против Красной Линии и Полиса, против ганзейцев и бандитов, против вольных станций. Но для каждого настоящего воина рано или поздно наступает час решающего сражения, когда он идет в свой последний поход…

– Я всегда жил по чести, во имя расы и партии, – надменно выпалил в лицо палачу Брут, – и честь говорит мне, что мы должны разделиться. И пусть боги решат, кому пировать в чертогах Асгарда.

– Это все Полянка, герр Брут, – в ужасе взвизгнул Штефан, – она вас дурачит! Вы только послушайте себя!

– Я сказал, заткни пасть, Поппель, и выполняй приказ! Иначе я, – штурмбаннфюрер поднес кулак к горлу Штефана, – вырву твой поганый кадык этой самой рукой!

Ганс и палач Пушкинской подчинились и молча полезли на платформу. Брут последовал за ними. Очень быстро он потерял из виду своих напарников, хотя свет фонарей трудно было бы не заметить. Но штурмбаннфюрера это ничуть не волновало. Сейчас решали боги, а не люди.

Он шел в кромешной тьме так тихо, что не слышал собственных шагов. Предчувствие встречи с чем-то необычным не оставляло Брута, и штурмбаннфюрер, затаив дыхание, продолжал неслышно двигаться. Вдруг прямо перед его носом на полу вспыхнул круг света радиусом в пару метров. Диггер-наци остановился, вскинув пистолет.

– И ты, Брут! – услышал он знакомый голос.

А потом из темноты в круг света вошел Фольгер.

– И ты, Фольгер! – ответил, оскалившись, штурмбаннфюрер.

– И я… Брут… – поник Феликс.