Я попытался что-то сказать и встать, но у меня не шевелился ни один орган, кроме пульсирования мыслей в голове. Возможно, что от меня осталась одна голова и она мыслит, пока совсем не умрут клетки мозга. Но они же не могут умереть, пока жив.

— Смотри, а он еще жив, — услышал я тот же мужской голос. — Дайте ему воды попить.

Я приготовился лизать желированную воду, но в мой рот полилась настоящая влага, орошая горло и проливаясь по моим внутренностям. Вместе с водой ко мне возвращалась жизнь.

— Давай, Катя, расправим его, — сказа мужчина и они принялись приподнимать меня и выпрямлять мои руки и ноги. Но я их совершенно не чувствовал. Сквозь приоткрытые веки я видел бородатого мужика и хрупкую женщину лет за и с гаком, которые укладывали возле меня белесые тряпки, выполненные в виде рук и ног.

— Переломов вроде бы нет, — тоном врача произнес мужчина, — но есть застой крови. Хорошо, что он недолго здесь валялся, еще утром его не было. Есть начальный процесс сдавливания, но мы его быстро ликвидируем легким массажем. Ох и поорёт этот молодчик, если будет в состоянии орать.

Орать я оказался в состоянии. Вернее, я оказался в состоянии орать. Причем орать так, как орут младенцы, делающие первый вздох воздухом в своей жизни. Тысячи мельчайших иголок впились в мое тело, придя вместе с потоками крови и оживляя мои кровеносные сосуды. Дикая боль оживила и меня.

— С прибытием, — поприветствовал меня мужчина. — Ты кто такой?

— Человек, — сумел выдавить я из себя.

— Вот видишь, Катя, — сказал бородатый, — человек. А человек это звучит гордо. Кто это сказал?

— Это сказал какой-то древний писатель, — сказала Катерина, — то ли Гомер, то ли Шекспир. Кто-то из англосаксов. Они грешили перлами, которые стали частью вечной мудрости.

— А мне кажется, что это сказал Чехов, — возразил мужчина. — Это русские оставили мудрость для всех людей, а англосаксы все присвоили себе.

— Это сказал Горький, — включился я в разговор.

— Ты смотри, — сказал мужчина, обращаясь к женщине, — достаточно человека ударить по голове и у него начинают просыпаться таланты и внутренняя гениальность, которая есть у всех людей.

— Такого не может быть, Кондрат Петрович, — ответила Екатерина, — поэтические таланты у человека проявляются в процессе умственного развития при проведении с ребенком занятий по стихотворному мастерству и варьирования большого словарного запаса в соответствии с потребностями изложения возникающих мыслей посредством поэтических средств.

— Немножко заумно, но в целом верно, — согласился бородатый, а вот мы сейчас проведем эксперимент над травмированной особью и проверим, сохранились ли, появились ли, проявились ли поэтические таланты у человека, который ничего не помнит. А нуте-с, молодой человек, сочините-ка нам стихотворение на тему: наша Таня громко плачет. Вот вам три минуты.

Я лежал и думал, где я, кто они такие, сплю я или не сплю. То, что это не рай и не ад, в этом я уверен совершенно. Там я уже побывал, и там таких персонажей нет. А это откровенно наши люди, не замороченные разными гаджетами и техникой вообще. Да и мыслят они и разговаривают примерно так же, как наши селяне в начале двадцать первого века.

— Ну-с, мы ждем, — сказал Кондрат Петрович, — выдайте нам на-гора что-то этакое эпохальное и современное, чтобы наша душа развернулась, как скатерть-самобранка, а потом свернулась как гармошка на свадьбе.

И я сказал им первое пришедшее на ум стихотворение.

Тишина была ответом на мое стихотворение. Но потом эта тишина взорвалась громким голосом Кондрата Петровича:

— Вот, вот вам конкретное доказательство моей теории о том, что таланты так глубоко прячутся в человека, что их нужно выколачивать оттуда и люди, которые подвергались Рауш-наркозу, становились гениальными людьми и после хирургической операции некоторые пациенты становились известными музыкантами, хотя до этого не обладали ни слухом, ни желанием заниматься музыкой. Это же относится к поэзии. Вы посмотрите, что нам продекламировал наш пациент. Это стихи, написанные в стиле японского хокку. Когда-то в древности в МНР был культ японского писателя Мураками, который прославлял харакири. Тогда же всякий, кто умел писать, занимался сочинительством японских стихов. Вот, дадим нашему подопечному задание, сочинить японский сонет на свободную тему. Например, про суши. Ты знаешь, что такое суши?

Я кивнул головой.

Вот тебе три минуты, сочиняй, — сказал Кондрат и стал прохаживаться передо мной, насвистывая какой-то мотив, в котором, если прислушаться, были слышны нотки от старого гимна «Боже, Царя храни!». — Итак, три минуты прошли.

Мне кажется, что такая тренировка ума хорошо приводит в порядок чувства и нервы. И я прочитал то, что где-то слышал давным-давно, еще во времена оно.